Кейт Форсайт - Старая сказка

• Название: Старая сказка
• Автор: Кейт Форсайт
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9910-2216-3

Шарлотта-Роза всегда была выдумщицей. А в шестнадцать лет, представленная королю, своими историями она поразила воображение всей его свиты и даже наследника. Но недолго ей блистать при дворе «короля-солнце». Людовик XIV поверит злой молве о связи между Шарлоттой и своим сыном и заточит грешницу в монастырь. Что же ждет ее за монастырской оградой?

---

Обычно я не вслушивалась в происходящее, вперив взгляд в ближайший гобелен, на котором был вышит белый единорог, который сидел, положив передние лапы на колени светловолосой девушке в прелестном и роскошном средневековом платье. Трава у нее под ногами пестрела цветами, а с веток деревьев, смыкавшихся арочными сводами у нее над головой, свисали гранаты. Из-за кустов на опушке леса выглядывали маленькие зверьки — кролики, белки и барсуки, — не замечая, что к ним подбираются охотники с собаками и рогатинами. Каждый день я по целому часу рассматривала этот гобелен и все равно находила в нем новые, ранее не замеченные детали — гнездо с птенцами, охотника с печальным лицом, божью коровку на листочке. Как и всегда, мыслями я уносилась далеко-далеко, возвращаясь в своих мечтах к одному-единственному мужчине — своему Шарлю.

Я вспоминала наши встречи в Фонтенбло, когда ускользала из бального зала на свидание с Шарлем в залитых лунным светом садах. Он обнимал меня сзади и увлекал под сень деревьев, опрокидывая на теплую траву и задирая мне юбки раньше, чем я успевала опомниться.

— Мы так давно не виделись… — жарко шептал он мне на ухо.

— Целых четыре часа! — смеялась в ответ я…

Вздрогнув, я вернулась в настоящее, заслышав собственное имя, вернее то, которым меня нарекли после введения в чин послушницы спустя неделю после приезда. Сестра Шарите.[45] Милосердие. Какая тонкая насмешка.

— Сестра Шарите закатывала глаза, когда мы читали житие святого Лаврентия вчера на послеобеденной молитве, — послышался чей-то тоненький голосок. Это была сестра Ирена, старавшаяся выслужиться и постоянно ябедничавшая на остальных послушниц. Обычно я окинула бы ее презрительным взглядом и шокировала бы остальных монахинь, заявив нечто вроде: «Мне представляется маловероятным, чтобы человек, которого живьем поджаривали на медленном огне, просил бы своих мучителей повернуть его, чтобы он не подгорел с одной стороны».

Но вместо этого я лишь пожала плечами и произнесла:

— Mea culpa.[46]

— И еще она разговаривала во время Великого молчания, — добавила сестра Ирена.

— Что еще она говорила, ma fille? — осведомилась мать настоятельница.

— О, я просто не могу повторить ее слова, — заявила сестра Ирена.

— Ты должна, — упрекнула ее сестра Эммануэль. — Иначе как мы сможем узнать всю глубину ее грехопадения?

— О нет, сестра, я не могу. Такие грязные слова! Такое богохульство! — И сестра Ирена прижала ладони к своей плоской груди.

— Я сказала «sacre cochon»,[47] — вмешалась я. — Я уронила сундучок для одежды себе на ногу. Прошу прощения, он просто выскользнул из моих рук. Mea maxima culpa.[48]

— Мы знаем, что вам трудно привыкнуть к нашей жизни здесь, в аббатстве, ma fille, — заговорила настоятельница. — Однако же это серьезная провинность. Разве не справедливо сказано: «Жизнь и смерть висят на кончике языка»? Книга притчей Соломоновых, глава восемнадцатая, строфа двадцать первая. Святой Бенедикт совершенно определенно высказался по этому поводу. В главе шестой нашего устава он говорит: «В том, что касается грубых шуток и пустых слов, ведущих к смеху, их мы запрещаем к вечному и повсеместному употреблению, и для таких бесед мы не дозволяем новообращенному отверзать уста».

— Да, я понимаю, мать настоятельница. Прошу простить меня.

— Сестра Эммануэль, в ваши обязанности входит наставлять новообращенных. Могу я предложить долгие часы, проведенные в молитвах и размышлениях?

— Хорошая порка больше пойдет ей на пользу, — возразила сестра Эммануэль.

— Быть может, еще одна ночь, проведенная простертой ниц перед крестом? — предложила сестра Тереза.

Сердце мое ушло прямо в пятки уродливых туфель на деревянной подошве. Что угодно, только не это! Я скорее соглашусь почистить тысячу картофелин. Даже порка выглядела предпочтительнее. По крайней мере, тогда все закончится быстро.

— Мать настоятельница, могу я высказать собственное пожелание? — заговорила вдруг сестра Серафина.

— Говорите, ma fille.

— Сегодня — первый день, когда земля в достаточной мере прогрелась для копки. Весной у меня в саду много работы. Необходимо прополоть сорняки и разрыхлить землю на цветочных клумбах, разбросать компост, выпустить пчел, посеять первые семена. Это тяжелая и грязная работа для спины, коленей и рук. А я уже далеко не так молода, как была когда-то. Могу я взять себе в помощь одну из наших новых послушниц? Но она должна быть сильной и привычной к тяжелой работе.

— Разумеется, — милостиво согласилась мать настоятельница. Она повернулась к сестре Эммануэль. — Кого бы вы рекомендовали?

Темные глаза сестры Эммануэль блеснули злорадством. — Почему бы не новенькую нашу послушницу, ma mere?[49] Разве может быть лучшее наказание за нарушение Великого молчания и поминания имени Господнего всуе, чем работать в грязи к вящей славе его?

Она посмотрела на меня и подавила улыбку, подметив выражение испуга и уныния у меня на лице.

— Очень хорошо, — сказала мать настоятельница. — Сестра Шарите, вы будете работать с сестрой Серафиной в саду до тех пор, пока она не сочтет, что более не нуждается в вашей помощи.

Я закрыла глаза в приступе мучительной тоски, а потом опустила взгляд на свои мягкие белые руки. Я была дочерью маркиза де Кастельморон и баронессы де Казенев. До сих пор мое представление о работе в саду ограничивалось тем, что я помогала матери срезать розы для нашей гостиной. Я не смогла удержаться и метнула на сестру Серафину гневный взгляд. Но она лишь улыбнулась мне в ответ.

Как только молитвенное собрание завершилось, я последовала за сестрой Серафиной. Мы миновали монастырские кельи и по каменному туннелю подошли к высокой стене. Когда она приотворила высокую дубовую дверь в конце прохода, на лицо ей упал луч солнца, и я увидела, что кожа монахини испещрена мелкими морщинками, разбегающимися глубокими паучьими лапками в уголках ее губ и глаз.

Несмотря на возраст, она двигалась с природным изяществом и повела меня по спокойному и тихому садику, огороженному стенами, вдоль которых шпалерами выстроились деревья и длинные цветочные клумбы, обложенные сырой соломой, из-под которой из земли торчали какие-то корешки. К одной стене прилепилась маленькая каменная хижина с соломенной крышей, спускающейся почти до земли, которая показалась мне будто пришедшей сюда из моего детства.

— Мотыги и лопаты хранятся вон там, — сестра Серафина посмотрела на меня с насмешливым сочувствием. — Ну же, не дуйтесь. Смотрите, какой сегодня чудесный день. Ведь наверняка вы предпочтете находиться здесь, на свежем воздухе, чем быть выпоротой сестрой Эммануэль?

— Полагаю, вы правы. — Я запрокинула голову, подставляя лицо ласковым солнечным лучам, глубоко вздохнула и ощутила облегчение, когда поняла, что мои невзгоды и страдания уже не кажутся мне всепоглощающими.

Сестра Серафина вошла в домик и вскоре вернулась, нагруженная садовыми инструментами.

— Вот, возьмите перчатки, чтобы поберечь ваши красивые руки. — Она перебросила мне пару кожаных рукавиц и широкополую соломенную шляпу с вуалью, какие носят крестьянки. — Надевайте, иначе солнце может испортить вам цвет лица.

С недоумением поглядев на нее — мне было странно слышать, как монахиня рассуждает о красивых руках и цвете лица, — я натянула перчатки и надела шляпу, бросив свою белую шапочку на подоконник хижины.

— Давайте сначала взглянем на моих пчел, — с этими словами сестра Серафина повела меня к южной стене, в которой были устроены ниши, заложенные соломой. — Помогите мне распеленать ульи. Но только осторожнее, чтобы не разбудить пчел.

Она принялась убирать охапки соломы, и я стала неуклюже помогать ей. Под соломой обнаружился пчелиный улей, сплетенный из тростника, стоящий на маленьком круглом столике с одной ножкой.

— Солома не дает пчелам замерзнуть зимой, — пояснила сестра Серафина. Она сняла каменную черепицу, лежавшую на крыше улья, и приложила ухо к отверстию. — Замечательно. Послушайте, как они жужжат.

Я с любопытством склонилась над ульем. К своему невероятному удивлению и восторгу, я действительно расслышала негромкое ровное гудение.

— Зима выдалась суровой. Я боялась, что потеряю несколько ульев, — обронила сестра Серафина, когда мы принялись распеленывать дюжину или около того круглых соломенных ульев. — Первые цветы уже распускаются. Скоро вылезут рабочие пчелы и начнут собирать нектар. А потом бедная старая королева последней покинет улей и совершит второй в жизни полет.

— Королева? Вы имеете в виду короля?

Сестра Серафина выпрямилась.

— Никакого короля нет. Только королева, которая всю жизнь проводит в заточении улья. В точности, как мы здесь.