Альфред Дёблин - Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

• Название: Три прыжка Ван Луня. Китайский роман
• Автор: Альфред Дёблин
• Издательство: Митин журнал : KOLONNA publications
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-98144-090-2

Роман «Три прыжка Ван Луня» сразу сделал Альфреда Дёблина знаменитым. Читатели восхищались «Ван Лунем» как шедевром экспрессионистического повествовательного искусства, решающим прорывом за пределы бюргерской традиции немецкого романа. В решении поместить действие романа в китайский контекст таились неисчерпаемые возможности эстетической игры, и Дёблин с такой готовностью шел им навстречу, что центр тяжести книги переместился из реальной сферы в сферу чистых форм. Несмотря на свой жесткий и холодный стиль, «Ван Лунь» остается произведением, красота которого доставляет блаженство, — романтической, грандиозной китайской сказкой. Дёблин и сам жил в этой сказке как в заколдованном царстве.

---

«Давай, черепахов выползень, выползай! Я заставлю тебя раскаяться в твоей подлости! Ты мне заплатишь и за погубленные туфли, и за штаны!»

«Но, возлюбленный мой, ты, кажется, уже получил плату за то и другое…»

«Выходи, пустобрех и мошенник! Увидишь, что я понимаю под платой!»

Пока продрогший Ван Лунь топтался на дворе, Доу Цзэнь при свете масляной лампы долго облачался в праздничную одежду, поставил на огонь чайник и лишь потом невозмутимо открыл дверь. Ван хотел было броситься на него и поучить вежливому обращению, но из-за слипшихся штанин мог передвигаться лишь маленькими шажками, да и то каждый из них давался непросто. Бонза светил ему лампой, не переставая кланяться. У здоровенного вора, чувствовавшего, как он смешон, от ярости и боли на глазах выступили слезы. Доу Цзэнь шагнул в сторону, пропуская его, и указал на теплую лежанку; Ван, застонав, тут же на нее повалился.

Чашку горячего чая, которую со всеми надлежащими церемониями поднес ему хозяин, Ван опорожнил в два глотка; Доу Цзэнь же тем временем скинул священническое облачение и, макая тампон в какую-то пахучую жидкость, оттирал с Вановых ступней налипший вар. Между делом Доу сбегал на двор, прихватив лампу. «Не ровен час заявится какой-нибудь вор и украдет наши денежки…», — объяснил он, когда вернулся с кошельком и прикрыл за собой дверь. Вану он принес чистые штаны и хорошие войлочные туфли. Сын рыбака из Хуньганцуни уже сидел за столом гостеприимного хозяина, уплетал арбуз и выхлебывал одну чашку чая за другой. Волна злости иногда все-таки поднималась в нем, но потом вновь спадала, потому что чай был горячим и вкусным, а арбузная мякоть таяла на языке.

За разговором выяснилось, что Доу Цзэнь — великий знаток человеческих сердец и столь же великий мошенник. Его недавний противник, признав свое поражение, в задумчивости качал заклеенной пластырями башкой, дивясь многогранным талантам бонзы. Доу Цзэнь, как он и рассчитывал, обрел в лице Вана надежного помощника.

ТАК СТРАННЫЕ ОТНОШЕНИЯ,

связывавшие обоих, переросли в настоящую дружбу.

Доу Цзэнь занимался немудреным делом. Он управлял храмом бедной общины музыкантов. Они платили ему крохотное жалование, а кроме того, предоставили в его распоряжение комнатку; предполагалось, что бонза сам будет обеспечивать себе пропитание продажей ароматических палочек и проведением ритуалов — все в конечном счете зависело от его усердия и умения[39]. Потому что на другом конце города имелся еще один храм для музыкантов; и если бог Доу Цзэня почему-либо не исполнял желания своих почитателей, то они, ругаясь и жалуясь, отправлялись туда, что никак не способствовало процветанию первого храма.

Теперь Ван Лунь и Доу Цзэнь работали вместе. Ван стал зазывалой и помощником бонзы. Когда по утрам они бродили по улицам и многолюдным рынкам, здоровенный Ван в зеленом храмовом облачении вышагивал впереди, удерживая на плечах концы двух — метровой длины — труб; Доу Цзэнь, следовавший за ним по пятам, время от времени прикладывался к мундштукам; тогда из раструбов вырывались жутковатые гортанные звуки, и прохожие шарахались в стороны, освобождая дорогу. В тех местах, где собирались богатые купцы, торговавшие шелками или фарфором, друзья громко восхваляли великолепные и редкостные способности своего бога: мол, в его храме можно получить самые действенные рецепты от всех болезней, а заказанная посетителем служба будет и полезной, и недорогой. Их кумир, как и всякое божество, нуждался в периодических «подновлениях», и они приписывали ему все новые сенсационные качества: рассказывали, например, что Покровитель музыкантов обладает особым даром раскрывать преступления и, в частности, кражи. Когда их куда-нибудь приглашали, они, совершая ритуальный обход с маленькой статуей бога, старались высмотреть, где что плохо лежит, а после сами что-нибудь крали и — якобы с помощью Хань Сянцзы — «обнаруживали» большую часть пропавших ценностей в каком-нибудь отдаленном месте. Разумеется, если добыча была богатой, они говорили, что бог на сей раз отказал им в своей помощи.

Зная о склонности Вана к дурачествам и мистификациям, Доу подарил ему красивую маску оленя, с роскошными рогами, — из тех, что используют в своих танцах тибетские ламы[40]. Ван Лунь по-детски радовался подарку, носился в маске по храмовому двору и по улицам — вместе с двумя приятелями, носильщиками паланкина — и даже пугал посетителей храма.

Своими выходками он переполошил полгорода. Наткнувшись где-нибудь на стаю одичавших собак, надевал маску, науськивал псов и мчался впереди них через оживленную площадь: вопли детей и женщин, все бросаются врассыпную, собаки прыгают и лают, люди падают — и свора исчезает в одном из переулков, где Ван пинками зашвыривает воющих животных в затянутое бумагой окно или внутрь паланкина, после чего, очень довольный, продолжает свой путь.

Все это создавало ему дурную славу, следствия которой — в совокупности с некоторыми более серьезными обстоятельствами — позже тяжко сказались на его судьбе.

В провинции Ганьсу жили китайские племена, придерживавшиеся магометанской веры, — своенравные и непокорные. Они называли себя саларами, потому что носили белые тюрбаны, но между ними не было единства; их усмирили силой.

С той поры все, что находилось в какой-то связи или родстве с ними, подлежало выявлению, запрету, искоренению — хотя вождь мятежников, как и его приверженцы, давно умер. Почва, правда, уже снова колебалась, ибо ее топтали члены тайных союзов, заговорщики, ненавидевшие воинственного императора и чуждую им маньчжурскую династию, но в Запретном Пурпурном городе[41] никто не обращал внимания на этот подспудный гул, которому лишь позднее предстояло усилиться, смешавшись со свистом стрел, жиканьем кривых сабель, зловещим пением красно-белых языков пламени, треском и грохотом обваливающихся крыш.

В Цзинани среди других мусульман жила и семья некоего Су. Он производил фитили для светильников, был уважаемым, достойным человеком и даже получил первую ученую степень. Дом Су находился на улице Единорога, наискосок от пристанища Ван Луня, и Ван высоко ценил этого умного, хотя и слишком самоуверенного соседа.

Однако даотаю[42] Цзинаньфу доложили, что Су Гоу — дядя того самого человека, который был виновником давних беспорядков в Ганьсу. Сыщики схватили поставщика фитилей и вместе с обоими сыновьями доставили в городскую тюрьму, где его ежедневно допрашивали с применением пыток.

Он томился в тюрьме уже больше трех недель, когда Ван в своей гостинице впервые услышал об этом. Узнав новость, Ван похолодел от ужаса. Вспоминая серьезного, доброжелательного Су Гоу, он вновь и вновь переспрашивал: «Как же это? Почему?» — и не мог успокоиться, пока наконец не поверил, что Су Гоу с сыновьями действительно сидит в тюрьме, где подвергается пыткам. И все только потому, что его племянником был тот самый бунтовщик, который когда-то в Ганьсу первым стал зачитывать вслух речения из какой-то старой книги!

Каждый день в полдень Ван встречался в гостинице с двумя своими приятелями и тремя нищими, чтобы обсудить с ними, чем тут можно помочь. Он привычным жестом подносил к лицу руки, потом встряхивал их и говорил: «Су Гоу — славный человек. Его друзей и родственников здесь не сыскать, их давно обезглавили палачи. И все же Су Гоу не должен оставаться в тюрьме».

Одноглазый нищий однажды рассказал то, что услышал в ямэне[43] даотая: через три или четыре дня из Гуаньбинфу должен приехать судья провинции, который окончательно решит участь семьи Су. Ван стал взволнованно расспрашивать, кто именно это сказал, много ли людей в курсе дела, ведутся ли уже приготовления к встрече нэтая[44] и сколько у него сопровождающих. Когда Ван услышал, что нэтай — старик, посланный специально для этого разбирательства и здесь пока никому не известный, его узкие глазки сверкнули насмешливым огнем, он ухмыльнулся, а потом и загоготал так, что со стола посыпались палочки для еды и пять его собеседников тоже начали смеяться, толкая друг друга локтями и мелодично вплетая свои голоса в общий хор. Потом головы сдвинулись, последовал быстрый обмен мнениями, часто прерываемый гневными выкриками Вана. И все разошлись.

Через два дня посыльные ямэня Цзинаньфу — а от них и весь город — узнали, что назавтра (то есть раньше, чем его ожидали) прибудет нэтай, дабы завершить некий важный с политической точки зрения процесс

Ван Лунь с двадцатью наскоро навербованными оборванцами привел в полную негодность три моста, по которым должен был проехать судейский чиновник, в знакомом ломбарде (хозяин которого хорошо поживился благодаря ему и Доу Цзэню) одолжил для себя и для своих сообщников богатую одежду и в назначенный день въехал в прославленный город через те самые ворота, через которые несколько месяцев назад входил пешком, один, улыбаясь и доверчиво приветствуя тучных охранников, как будто просто возвращался из пригородного чайного павильона, в котором любят встречаться поэты и юноши из благородных семейств.