Григорий Медынский - Повесть о юности

• Название: Повесть о юности
• Автор: Григорий Медынский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

---

Затем я тренькал на гитаре. Пока дело идет неважно, но я очень переживаю отсутствие у меня слуха и обязательно выучусь играть.

Потом играл с котом Бо-Бо. Недавно он ходил по карнизу и свалился с четвертого этажа. Слышно было, как он шлепнулся. Мать закрыла лицо руками. Наверное, перед ее глазами проплыл ряд картин: как еще давно наша кошка Маришка, такая хорошая, исчезла; затем другая Маришка упала тоже и переломала себе ноги, врачи говорили, что не срастутся, но они срослись, и Маришка издохла потом от кошачьей чумы. Была еще одна Маришка, тоже умерла от чумы. Затем полосатый кот Тигруша Черный Нос. Мы его так любили! Он тоже упал с четвертого этажа и через двадцать минут умер. И когда Бо-Бо свалился, я быстро сбежал вниз. Гляжу, Бо-Бо стоит и испуганно смотрит. Лапы целы, крови нет, — может, выживет. Я его взял и понес, он все время вырывался. Около нашей квартиры я его поставил на пол, открыл дверь. Он сам вошел домой, пошел под кровать и там повалился на бок, как будто устал после работы. Через день он выздоровел: ходит, играет, мурлычет — значит, здоров!

Поиграл с котом и пошел гулять.

Вот и все! Никаких особенных событий со мной в этот день не произошло».

«…Я очень люблю бродить по Москве. Сделал круг километров в пятнадцать, — шел и удивлялся величине Москвы. В одном месте смотрел, как реконструируют целую улицу, снимают трамвайные пути, ломают старую мостовую, делают новую. Это очень интересно: масса людей и много, очень много машин. Одни машины бьют старый асфальт, другие сгребают его, третьи грузят на грузовые автомашины. А там бетонируют, там асфальтируют, там укатывают свежий, лоснящийся на солнце, пахнущий смолой асфальт. Смотришь на это и забываешь, что ты один и тебе нечего делать.

Потом пошел дождь, и я спрятался в какое-то помещение, в котором производился ремонт, валялись доски, щепки, палки. Маленькие ребятишки подбирали их и играли в войну. На них покрикивал пожилой дядька, но покрикивал добродушно и после этого улыбался. Прилетели, как птички, девочки и тоже стали во что-то играть. Пришли ремесленники — наголо остриженные, в форме, в тяжелых сапогах. В ожидании своего бригадира они стали заниматься акробатикой на стульях и столах, потом громко и горячо о чем-то спорили. Затем пришел бригадир, и они начали работать.

Я мало видел жизнь, и у меня эти картинки вызвали чувство зависти. Как хорошо все уметь! Что-то делать, мастерить, чтобы из твоих рук выходили вещи. И как вообще разнообразна жизнь, сколько людей, и каждый что-то делает, каждый к чему-то стремится, чему-то радуется. И мне очень горько стало, что среди людей я — один. Оказывается, и в большом городе можно быть одиноким».

«…Идут дни, похожие на предыдущие. Во время экзаменов я думал: только бы сдать экзамены, а там — лето! Летом я собирался ехать в Крым, потом много работать, читать, сделать то-то и то-то.

Сначала я, правда, много читал и кое-что сделал. Но потом со мной что-то случилось, и мне все надоело. На душе стало ужасно пусто. Я бесполезно провожу время, слоняюсь из угла в угол, сажусь, берусь за гитару, играю с котом, начинаю читать и бросаю, брожу по улицам, стою перед витринами, захожу в магазины, где продают пластинки, слушаю там музыку и опять брожу по улицам, иногда бываю в парке и смотрю, как танцуют, как играют в волейбол, и завидую, — завидую тем, кто танцует, завидую тем, кто идет с девочками, у кого есть хорошие друзья, кому не скучно, кто занимается спортом, завидую жизнерадостным, здоровым, сильным и деятельным людям».

«Хорошо бы хорошо играть в волейбол, хорошо бы хорошо танцевать, хорошо бы то, хорошо бы это!» — совсем как Иудушка Головлев: «Коли-ежели было бы так, то…» и т. д.

И почему я такой нескладный?»

«…Перечитал предыдущие страницы. Нет! Нельзя так писать. Уж очень плохо получается!

Дневник, описывающий только внешние события жизни, — не дневник, а никому не нужная хронология. Ведь то, что происходит со мной, важно только в связи с тем, что происходит во мне. И весь интерес дневника должен быть в том, чтобы ясно представить себя самому, чтобы самому перед собой быть как на ладони. Весь интерес в мыслях! А в них обязательно нужно разобраться. Ведь их так много приходит в голову. Изложить их трудно, почти невозможно, нужно всерьез подумать, как их обработать и записать, в каком порядке. А пока подумаешь, сии куда-то деваются…»

Дальше, через всю страницу, большими печатными буквами было написано:

«МОЯ ФИЛОСОФИЯ».

«Для того чтобы лучше разобраться в самом, себе, я делю человека на три части. Первая часть — это его внешнее поведение. Вторая — его внутренние рассуждения, его мысли, логика, его желания и третья часть — самое нутро человека (я называю это натурой). Это не мысли и, может быть, даже не чувства, а что-то инстинктивное, то, к чему тянет человека. И я не знаю, бывают ли такие люди, у которых внешнее поведение, внутренние рассуждения и его натура составляют единое целое? По-моему, люди боятся своей натуры, прячут ее, боятся и самокритики и стараются приукрасить себя разными фразами. Они обманывают самих себя и других, показывают себя не такими, какие они есть на самом деле. Поэтому они боятся и самокритики. И если человек хочет быть искренним, он должен познать свою «натуру», чутко прислушиваться к внутреннему голосу и во всем сознаваться себе, как бы это признание ни было тяжело для самого себя».

Валя помнил, как долго он сидел над этой страничкой, стараясь поумней и поскладней изложить свою «философию», хотя, по сути дела, он и не знал еще, что такое философия. В страничке этой ему захотелось и сейчас многое переделать, но он решил оставить все, как получилось вначале, и быстро перевернул ее.

«Все упирается в одно единственное, что является моим грехом и ошибкой, — думать-то я думаю, а дела нет. А что-то я должен делать и что-то я могу сделать, и не в математике только, а в жизни. Жизнь, оказывается, шире математики. Если бы мне кто дал уверенность, что я могу много сделать в ней! Я хочу, чтобы кто-то толкнул меня, и уверил в победе, и сказал всемогущее слово «вперед». Но не на кого опереться и выпрямиться.

Нет! Уверенность нужно находить в себе!»

Валя перечитал все это и, решительным движением обмакнув перо в чернильницу, опять через всю страницу написал:

«ОТЧЕГО Я ТАКОЙ?»

«Началось учение. Я этому очень рад. Сегодня ходили с моим товарищем Борисом Костровым в Парк культуры. Это очень интересный тип. Бывают такие люди: им легко, и с ними легко.

Мы с ним друзья, вернее — считаемся друзьями. Но я не знаю: настоящая ли это дружба? Дружба, по-моему, — это если человеку можно открыть всю душу, и никаких тайн у друзей не может быть. А разве могу я открыть кому-либо мою душу, рассказать о своих мыслях и о своей жизни? Мне кажется, я не такой, как другие: и глаза у меня не такие, как у других, — зеленые, точно у кошки, и волосы не такие, и рост не такой, — все не такое! Я хуже всех, и жизнь моя хуже всех, и не могу я о ней никому сказать.

Это Борис сегодня и подтвердил: он назвал меня «кособоким» и вообще разругал — я и такой, я и сякой. Я хотел сначала обидеться, но потом подумал: а разве можно обижаться на правду? Даже больше: теперь я его считаю своим настоящим другом, он помогает мне в формировании меня самого. Друг тот, кто помогает тебе стать лучше. Вот он спрашивает: отчего я такой? А я и сам думал об этом!. Какие причины? Почему? Что из меня будет? Я думаю над собой и, кажется, начинаю понимать, мне становится ясной вся моя предыдущая жизнь, все причины присущих мне качеств.

До восьми лет у меня было много игрушек, я любил рисовать, любил собирать календарные листки, спичечные коробки, конфетные обертки, изготовлять билеты в кино, игральные карты. От «улицы» меня ограждали. Я редко играл с мальчишками, редко дрался, зато часто ревел. К физическому труду меня не приучали.

Я любил сказки. Хотелось верить в них. Особенно хотелось верить в существование волшебного колечка, обладая которым можно исполнить любое желание. На книжке с этой сказкой я написал: «Берегу́ сто лет». Эту книгу я действительно долго берег и много раз перечитывал.

Со своими игрушками и мыслями я был предоставлен самому себе и в своем внутреннем мире был полный хозяин. Я много считался с собой — больше, чем с другими. Вероятно, следствием этого было то, что я стал понемногу воровать у мамы деньги. Тратил я их на покупку оловянных солдатиков, а то просто не знал, что с ними делать. Один раз я купил пистоны и порох. Порох сразу весь сжег, опалил лицо. Пистоны отняла мать. Воровство раскрылось. Но наказывали меня не строго, били один раз — за порох. Обычно читали нравоучения. Но в детстве нравоучения проходят мимо ушей, особенно когда они часто повторяются, И даже больше: когда мать запрещает, хочется делать наперекор. Любил врать.

Я начал учиться. Первый раз шел в школу с неохотой, но учился сначала прилично. Прибавилось новое увлечение: узнав от старшего товарища о существовании иностранных языков, я стал переписывать их алфавиты, писал русские слова иностранными буквами.