Григорий Медынский - Повесть о юности

• Название: Повесть о юности
• Автор: Григорий Медынский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

---

— А по-моему… нет! — снова вмешалась Таня. — Мечта больше, чем цель! Мечта — это… Как утренняя заря! Солнца еще нет, а она уже горит и манит. Да? — она повернула к Борису свое раскрасневшееся на морозе лицо.

Конечно, да!.. Ему все чаще и чаще хочется сказать «да» этой милой девушке, от которой он так по-мальчишески удрал когда-то на катке. А сейчас ему было ясно: она поняла, почувствовала его мечтания, — точно подслушала, о чем он думал.

А думал он об этом все последнее время.

Разговор с отцом о будущем неожиданно получил свое продолжение в беседах с дядей Петей, снова заглянувшим в Москву по пути с Волго-Дона в Куйбышев, на великое строительство у Жигулей. Дядя Петя живо, с увлечением рассказывал о замечательных делах, свидетелем которых он был на Волго-Доне. Вдруг он повернулся к Борису:

— А знаешь что, дядя Боря? Учись, а потом приезжай-ка к нам строить. Что? Думаешь, плохо?.. В этом, дядя Боря, а-агрома-адный есть интерес. Я вот теперь за Волгу принялся, а там, на берегу Тихого океанчика, в аккуратненькой этакой бухточке, мой заводик стоит. Было пустое место, тайга, а теперь — стоит, и дышит, и никуда не денется. От меня ничего не останется, а он все будет стоять, дым в небо пускать. И люди на нем работать будут. Значит, не зря я землю топтал, и от меня, значит, на земле след остался!..

Так, одно к другому, — все события этой исторической осени: и девятнадцатый съезд партии, и Венский конгресс, призывающий к миру и жизни, и прочитанная в «Литературной газете» статья Арнольда Цвейга о французском геологе, обнаружившем в Сахаре, под ее раскаленными песками, громадный пресный водоем величиной с Францию и погибшем от жажды, и письмо сестры Нади из Варшавы, со строительства Дворца культуры, и ежедневные вести из Китая, из всех стран социалистического мира о строительстве плотин, каналов и водохранилищ — все это, сплетаясь между собою, подводило Бориса к твердому и теперь уже совершенно неизменному решению. Пройдет время, отгремят грозы, и дети будут читать рассказы о войнах, как читают теперь страшные книжки о людоедах. Наступит новая эра в человеческой жизни — на мирной земле, под мирным и безопасным небом, с которого больше не будут сыпаться бомбы. Что тогда нужно будет людям? Отстраивать землю, приспосабливать ее к «человеку и его потребностям», переделывать, преображать ее, повертывать течение рек, взрывать горы, может быть, добывать воду из-под песков Сахары, может быть, действительно, как говорил Вася Трошкин, растапливать льды в Антарктике, оттеснять моря и изменять морские течения — и строить, строить, строить! Жизнь велика, жизнь только начинается, и не видно ей ни конца, ни края. Во всех предстоящих делах человеческих ему, Борису Кострову, нельзя не принимать участия! Так кем же ему иначе быть и к чему иному себя готовить, как не к тому, чтобы быть строителем!

И оттого, что Таня разгадала все это, стало почему-то очень приятно и тепло на душе.

А Таня вдруг звонко рассмеялась и, обращаясь к нему, точно и не было рядом с ней Люды Горовой, сказала:

— А знаешь, кем я хотела быть, когда была маленькой?.. Кассиршей! Не веришь? Честное слово!.. Пойду, бывало, с мамой в магазин, стану около кассы и смотрю, как кассирша чеки выбивает. Таким это мне казалось интересным!.. Маленькие-то ведь чудны́е!

Увлекшись рассказом, Таня поскользнулась. Борис поддержал ее под локоть, но тут же отдернул руку и спрятал в карман. Как это можно? Он даже оглянулся — не видел ли кто этого движения? Кажется, нет! Сзади — никого, впереди — Валя Баталин. Игорь идет рядом с Витей Уваровым, они беседуют о чем-то. Сухоручко перебежал от одной компании к другой, с ходу взял под руку Майю Емшанову. Та высвободила руку и пристроилась к общей большой шеренге, с песней шагающей под руку во всю ширину переулка. Сухоручко набрал горсть снега и бросил ее в Майю.

— Оставь! — обернувшись, строго сказала она.

И если бы Борис был там, со всеми, он тоже шагал бы и пел, и отбивал бы такт ногою, и взял бы кого-то под руку… Но Таню… нет! Борис глубже засунул руку в карман. «Как можно?..»

* * *

«Так что же это?.. Опять любовь?»

Валя еще раз обмакнул перо в чернила и задумался. Впечатления только что закончившегося диспута были еще слишком свежи, чтобы можно было быстро и легко изложить их на страницах клеенчатой тетради. Да и думал он сейчас совсем не о диспуте.

Он хотел разобраться во всем большом, сложном и путаном, что волновало его. И так же путано он стал писать об этом в своем дневнике.

«После диспута пошли провожать девочек. Я тоже увязался, но, как всегда, не знал, что нужно делать. Саша Прудкин, взяв под руки двух девочек, болтает о всякой чепухе — о хромой собачке, которая бежала через улицу, о том, как везли покойника, и девочки слушают, даже смеются. А я никак не пойму, что смешного в том, как везли покойника, и какой может быть интерес в хромой собачке? А они смеются! И сами болтают: Лида и Миша любили друг друга, потом она его любила, а он ее не любил, затем он ее любил, а она его не любила, — в общем, каша! Девочки ведь вообще трещотки!

Иногда мне бывает завидно, и я тоже хочу болтать о собачке и о покойнике, но не могу. «Для чего?» — встает назойливый вопрос. Это же бесцельное бросание словами! Такие разговоры, как пелена, прикрывают мелочность интересов, но эта пелена слишком прозрачна, чтобы скрыть наготу души. Я презираю их!..

Мне хочется говорить о том, что важно: об общественной жизни класса, о людях, о настоящих чувствах, дружбе, любви, о любимом предмете, которому думаешь посвятить жизнь. Разговор должен носить творческий характер и давать что-то новое, какое-то познание людей, жизни, собеседник должен при этом четко и красиво выражать свои, именно свои, а не чужие мысли.

Но есть девочки, которые только это и ценят: болтовню. Они любят смешное и не различают смешное-интересное и смешное-пустое. Они не любят говорить о школьных и общественных делах, а на вопрос, куда думают идти после школы, безразлично отвечают: «В институт иностранных языков».

В доме у нас живет девочка, Галя Бычкова. Она мечется между медицинским, лесотехническим, геологическим и экономическим институтами. О медицине говорит как о мечте детства. Потом передумала в пользу лесотехнического, восторгалась прелестью лесов, цветов, говорила о пользе зеленых насаждений и о своей будущей жизни среди природы. Прочитав роман о Южном Сахалине, захотела ехать туда и стать геологом. Но это все слова. На самом деле у нее нет никаких серьезных увлечений. Зато я все время вижу ее гуляющей и праздно болтающей среди целой свиты блестящих мальчиков, из породы тех, что оказывают внимание не умным девочкам, а тем, которые глазки закатывают. Таких девочек я называю «обычными».

«Обычные»… Они учат то, что задают, и ничто их больше не привлекает. Общественная жизнь интересует их только тогда, когда она заденет их за живое или к чему-то обяжет, а сами они ни к чему не стремятся и ничего не хотят. Цели, мечты?.. В большинстве случаев это мелкие, практические или утилитарные целишки и пустые, несбыточные мечтишки. Любимый предмет?.. Вряд ли он у них имеется! Приятное времяпрепровождение их привлекает куда больше, чем самостоятельная и углубленная работа над избранным предметом.

Мне кажется, что среди девочек таких «обычных» больше. К девочкам я вообще, после Юли, стал относиться критически. Я и теперь иногда смотрю в ее глаза, голубые, словно озеро, отражающее небо, и думаю:

«Неужели там, за ними, в глубине, ничего нет? Пустота?..»

Что я ищу в них?»

Валя положил ручку, задумался. Вопросы, выплывшие в этом разговоре с собой, углублялись и усложнялись — такова уж была его натура. К тому же он находился в тон состоянии неясных предчувствий, ожиданий чего-то смутного, ощущения пробуждающихся в нем сил, жажды любви, что порождало тревогу, радость и самоотверженную готовность на все. И ей, своей любви, он готов был отдать всю душу.

«В девушке, — отвечал Валя на поставленный самому себе вопрос, — нужно прежде всего искать человека, его душу, характер, интересы. Не знаю, как у других, но лично я ищу в сердце девушки сочувствия, отзвука моему сердцу. Я вижу себя: длинный, нескладный, неотесанный детина, дылда с зелеными глазами. Я некрасивый человек, и мне кажется, что красивая жизнь мне недоступна. Это меня угнетает — появляются уныние, недовольство собой, зависть. А мне хочется, чтобы вокруг меня была полная, большая и красивая жизнь, как у Горького, и чтобы сам я был большой и красивый, и чтобы события моей жизни были тоже большие и красивые. Мне хочется, чтобы на меня обратили внимание, оценили, поддержали меня, поверили в меня, сказали бы мне, что я хороший.

Можно подумать, что я отрицаю наслаждения любви. Нет! Они, очевидно, придут в свое время. Но сейчас, когда я ищу, ни в коем случае я не должен смотреть на фигуру, ноги, стан, — нужно смотреть в глаза и как можно глубже.