Далия Трускиновская - Государевы конюхи

• Название: Государевы конюхи
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2013

Был у царя Алексея Михайловича свой тайный спецназ. Секретное поручение исполнить, мешочек золота или важную грамотку нужному человеку отвезти в Казань или в Астрахань, собрать сведения о нерадивом воеводе — кто всем этим занимался, отчитываясь когда дьяку приказа тайных дел, а когда и самому государю? А конюхи Больших Аргамачьих конюшен, неутомимые наездники и лихие бойцы, верные слуги трона. От отца к сыну передавалось это ремесло, чужих на конюшнях не жаловали, и когда по милосердию старого конюха деда Акишева взяли пришлого парнишку — таскать воду в водогрейный котел, никто и предположить не мог, что этот Данилка Менжиков через несколько лет станет надежным другом, смелым гонцом, мастером разгадывать загадки и выводить на чистую воду злодеев. Появятся у него друзья — конюхи Богдан Желвак, Тимофей Озорной и Семейка Амосов. И заведется лютый враг, которому Данилка волей — неволей несколько раз перебежит дорогу, — земский ярыжка Стенька Аксентьев…

---

— Выходит, надобно нам побеседовать с кладознатцами, — сказал Третьяк. — У меня есть один знакомец, он обычно на Москве промышляет.

— Ну так он на прочих и выведет! — брякнул Данилка.

Семейка негромко рассмеялся.

— Дитя ты еще несмышленое. Они-то, кладознатцы, друг с дружкой на ножах. Каждый утверждает, что его кладовая роспись самая верная, а у других — тьфу, одно вранье и блядни. Ему-то, поди, о себе нужно первым делом позаботиться.

— А ежели по-умному? Завести разговор о соперниках — глядишь, и проболтается?

— Не проболтается, они ушлые, — разочаровал товарища Семейка. — Однако с чего-то тебе начинать надо. Вот и ступай, благословясь, вместе с Третьяком к его кладознатцу. Кто он таков? А, Третьяк?

— Звать его Абрамом Петровичем, откуда родом — шут его ведает, годами немолод. Божится, что сорок лет клады ищет, и немалое количество их уж взял.

— Погоди, дядя Третьяк! — перебил Данилка. — Да коли он хоть один путный клад взял — какого лешего ему дальше этим промыслом заниматься? Купил бы себе дом, завел хозяйство, лавки с товаром! А коли он сорок лет клады ищет — значит, мало что хорошего сыскал!

— Парень дело говорит, — поддержал Томила. — Я всяких умалишенных видывал. Ежели человек сорок лет одним и тем же занимается, а добра не нажил, — стало быть, его таракан обидел.

— Какой таракан? — едва ли не хором воскликнула молодежь — Данилка с Федосьицей и Филат.

— Сказывают, коли таракан спящему в ухо заберется, то все внутри головы он выгрызает. И человек ума лишается, — объяснил Томила. — Ну, растолкуй нам, дуракам, свет Третьяк, как это возможно — сорок лет клады находить и не разжиться?

— Очень просто, — не совсем уверенно начал Третьяк. — Прежде всего — не каждый день он по клады ходит, а только если попадает ему в руки кладовая роспись. Она тоже на дороге не валяется, за нее иногда большие деньги платить надобно.

— А чего же их продают? — опять не понял Данилка. — Будь у меня кладовая роспись — сам бы по ней клад взял.

— Вот про это ты того кладознатца, Абрама Петровича, спроси. Он-то расскажет, как клад одним в руки дается, а другим — не дается.

— Угомонитесь вы, — сказал Семейка, не имевший охоты слушать бесплодные рассуждения. — Скажи лучше, Третьяк, где твоего кладознатца искать.

— А я откуда знаю! — даже с некоторой обидой воскликнул скоморох. — Он ведь, паскуда, как промышляет? Он вызнает, где у какого купца, или дворянина, или даже боярина денежные неурядицы, и к нему является с кладовой росписью — мол, вот он, клад, хоть сию минуту бери, да в одиночку не могу, нужны людишки с лопатами, нужна телега с конем, и еще там всяких расходов насчитает. Тому же человеку людишек не нанимать — своя дворня есть, и кони на конюшне зря овес жуют, и прочие расходы ему по плечу. Вот они уговариваются, как клад делить, и Абрам Петрович отправляется его брать. Иногда и месяц копается по оврагам, и два, бывает, что и попусту. А то еще люди сами его находят. Он сказывал — боярыня одна была!..

Третьяк ни с того ни с сего расхохотался.

— Ну, что — боярыня?! — перебил его Томила, который тоже хотел перейти ближе к делу.

— Боярыня?! До старости дожила, а ума не нажила. Она странницу приютила, а та повадилась вещие сны видеть. Как утро, так и бежит докладывать, — тут Третьяк прямо преобразился, зачастил тоненьким умильным голосочком: — Матушка-голубушка, кормилица-заступница, свет наш ясный, видела я, что в селе Болячки, в крайней крестьянской избе под печкой клад лежит, сундук турецкого золота! А где то село — этого ей во сне не показали. Боярыня приказывает — спи дальше, авось увидишь! Так, верите ли, вскоре вся дворня стала вещие сны смотреть. И с вечера боярыня прямо приказывала, кому о чем увидеть надобно. И такие вот дуры бывают! Бабьей дурости и в ступе не утолчешь!

— И как, много они насмотрели? — видя, что скоморох без скоморошества обойтись не может, смиренно спросил Семейка.

— Я полагаю, немало, — уже без прибауток отвечал Третьяк. — Особенно когда сговорились про одно и то же врать. Тогда боярыня велела призвать кладознатца. Где-то она слыхала: коли клад неправильно берешь, он еще глубже в землю уходит. Абрам Петрович возился с ними, возился, нашли они ту деревню Болячки! Ночью на шести телегах за кладом выехали!

— Нашли?! — прямо привскочил с бочонка Данилка.

— Нашли, — весомо произнес скоморох. — Изба-то старая была, так они под печью конский череп нашли. Видать, в тех краях так полагалось — для оберега. Но Абрам Петрович с нее за свои услуги вроде бы немало взял.

— Вот то-то и беда, — заметил Томила. — Нам ему платить нечем.

— Так нам же и не клад нужен! — воскликнул Филатка.

Возник спор — за что, собственно, платить деньги кладознатцу? С одной стороны, вроде бы и без его помощи клад сыскали! С другой — от него не те сведения нужны, без которых клада не взять, а те, которые помогут на след убийцы выйти. Третьяк с Томилой чуть друг дружке в бороды не вцепились…

Вроде только что сидел тихий Семейка на самом низком бочонке, даже несколько съежившись от взаимных скоморошьих попреков, и вдруг оказался стоящим посередке, а Томила уже сидел на полу справа от него, Третьяк же прислонился к здоровенному бочкиному боку слева, разинув рот, как это бывает с человеком, который неожиданно треснулся затылком о что-то крепкое.

— Вы сперва его, того Абрама Петровича, сыщите, — сказал Семейка, и по голосу было ясно — осточертел ему шум. — Где его в последний раз видели? Где о нем знать могут? Та старая боярыня на Москве еще проживает или давно постриг приняла?

Томила неторопливо поднялся и, грознее вставшего на дыбы медведя, пошел на Семейку.

— Драки тебе захотелось? — спросил сурово. — С татарчатами у меня расправа проста! Вот как сейчас!..

А что — сейчас, договорить не успел. Данилка сорвался с места и заступил ему дорогу.

— Вот это видел? — спросил парень, показав кулак, который от нелегкого конюшенного труда вырос у него такой — мало не покажется. — Я тебе твое гнилое слово в глотку вобью! Вместе с зубами его сожрешь! Какой он тебе татарин?! Сам ты нехристь!

Тут на плечах у Томилы повисли Третьяк и Филатка, а Федосьица кинулась оттаскивать Данилку.

— Ты что, парень, взбесился?! Да он же — кулачный боец!

— Дурак он, а не боец! — кричал, отпихивая Федосьицу и поражаясь ее недюжинной силе, Данилка. — Не дам товарища порочить! Пусть отца своего лает и бесчестит!

— Да не вопи ты так! — наконец-то и Семейка повысил голос.

Тут оказалось, что он незаметно оказался рядом и вместе с Федосьицей удерживает Данилку.

— Угомонитесь, Христа ради! — взывал Третьяк. — Вот ведь сцепились — как кобели! Того гляди, шерсть полетит!

— Бочата полетят! — вообразив драку в погребе, воскликнул Филатка.

Семейка отпустил Данилкино плечо.

— Я из крещеных татар, — сказал он. — Нравится это кому или не нравится. И я на государевой службе кровь проливал. Пойдем, Данила, отсюда подальше. Такие товарищи нам не надобны.

И двинулся к дверям, преспокойно повернувшись спиной к разъяренному противнику, привычно ссутулившись и косолапя. И стал подниматься по лестнице, всем видом показывая — с дураками ему беседовать не о чем.

Данилка повертел головой — от притихших скоморохов к уходящему вверх по крутой и узкой лесенке Семейке, от Семейки — к скоморохам…

— Холера вас бы брала! — не совсем по-русски, а как получилось, ругнулся он и поспешил следом за товарищем.

Целовальник был занят — разбирал ссору между двумя питухами, и потому конюхи незаметно вышли на Волхонку.

— Мало ли на Москве кладознатцев! — вдруг осенило Данилку. — Надо бежать на Аргамачьи конюшни! Там кое-кто еще остался, всех расспросим! Нужны нам больно те скоморохи! Из-за них в такую беду угодили!

— Прости, — опустив глаза, сказал Семейка. — Теперь и сам вижу — незачем было их выручать. Кабы не моя дурость, мы бы под шумок с купеческого двора ускользнули. И не заварилась бы вся каша…

— Ну, заварилась так заварилась! — воскликнул Данилка. — А и расхлебаем!

— Экий ты яростный… — усмехнулся Семейка. — Шляхтич! Вот когда он в тебе проснулся…

И вдруг запел:

— Баю-баюшки-баю, ходит кошка по краю! Кошка лыко дерет — коту лапти плетет…

Отродясь Данилка не слыхивал, чтобы Семейка пел. Он и в Божьем храме, когда все стараются, как умеют, почти рта не раскрывал. И на тебе!

— А кот лапти износил — да другие запросил! — Семейка широко улыбнулся. — Ну, будет тебе, Данила, смири норов. Наша служба такая — не всякому дураку непременно в бороду вцепиться, а дело сделать.

— Сами же говорили — ежели кто про Богдаша гнилое слово скажет, бить, — буркнул Данилка.

— Богдаш никак забыть не может, что он подкидыш. А коли каждого бить, кто мою рожу татарской назовет, — так это и впрямь кулачного бойца нанимать надо да с собой водить… — Семейка резко повернулся.