Якоб Ланг - Наложница фараона

• Название: Наложница фараона
• Автор: Якоб Ланг
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7523-0005-3

Третий том серии «Восточная красавица» — «Ковчег зари» — целиком посвящен иудейской старине. Из романа немецкого писателя Якоба Ланга «Наложница фараона», названного Фейхтвангером «маленькой энциклопедией средневековья», вы узнаете о жизни еврейской общины в средневековом германском городе. В повести израильской писательницы Марианны Бенлаид «Косматая на тропе любви» впервые в мировой литературе описаны «житие и деяния» демонов иудейской мифологии. Произведения отличаются занимательным сюжетом, тонко выписанным психологическим обликом героев.

---

Впрочем, он не мог бы сказать, что испытывает такое уж сильное желание послушать рассказ отца о приключениях уже далекой молодости. Пожалуй, Андреас это сказал просто так, чтобы сказать что-нибудь, потому что хотелось что-нибудь сказать.

— Я другое тебе хотел сказать, — серьезно заговорил отец и наклонился к печи пониже, Андреас теперь не мог видеть его лицо. — Я на тебя переписал часть своего имущества, ну и деньги соответственно… Нет, не говори, что тебе ничего не нужно, — отец повел рукой в широком рукаве халата. — Ведь ты мой единственный сын, я люблю тебя. Сестры твои уже свою долю получили. Я об одном хотел тебя попросить: пригласи меня на свадьбу. Пусть у тебя на свадьбе, как положено, будут мать и отец. И позволь мне преподнести тебе на свадьбу дарственную на имущество и деньги. Пусть люди знают, что я не обездолил единственного сына. Ты вправе осуждать меня за суетность; если тебе неприятно то, о чем я прошу, тогда возьми дарственную сейчас. Я хочу искренне, чтобы твоя свадьба стала радостью для тебя; и если тебе неприятен будет мой приход, можешь откровенно сказать мне…

Андреас по-прежнему не мог видеть глаза своего отца. В сущности, Андреас не мог сказать, что ему очень хочется, чтобы отец являлся на его свадьбу и торжественно, при людях, наделял бы его имуществом и деньгами. Но в то же время Андреас не мог сказать, что ему совсем уж не хочется этого, что ему было бы это неприятно…

— Я ничего не имею против, — чуть растягивая слова, заговорил Андреас, — но мама… Ты уверен, что это не испортит ей праздник?

Произнеся «праздник», Андреас на мгновение понял и ощутил с беспощадной ясностью, что его свадьба вовсе не будет праздником для его матери. Но он не хотел об этом думать. Он знал, что подобные мысли погрузят его снова в эту глубину странностей и чудачеств, из которой он едва сумел вынырнуть; а, например, Гирш Раббани до конца своей жизни будет, наверное, барахтаться в этой глубине… Голос отца, громкий и оживленный, отвлек Андреаса. Андреас вздохнул с облегчением.

— Нет, нет! — горячо говорил отец. — Поверь, я знаю характер твоей матери; она порадуется тому, что у тебя на свадьбе будут присутствовать и мать и отец, и тому, что я не обездолил тебя!..

Снова промелькнула каверзная мысль о том, что мать прежде всего не порадуется самой свадьбе. Но Андреас отогнал эту мысль, резко мотнув головой. Он не хотел, чтобы мысль эта развилась и начала бы грызть, точить его сознание…

— Думаю, ты прав, — сказал Андреас. — Хорошо! Стало быть, я пригласил тебя на свадьбу и пусть все увидят, что ты не обездолил меня.

Довольный отец засмеялся и на мгновение сжал ладони.

— Еще увидишь, как я буду танцевать на твоей свадьбе!

— Увижу! — Андреас прыснул, и, щелкнув щипцами, расколол орех, бросил скорлупки на блюдо, а ядрышко отправил в рот.

Он представил себе отца и мать, сидящих рядом за свадебным столом и даже танцующих рядом, и ему сделалось как-то смешно, хотя ведь, по сути, ничего смешного во всем этом не было. Но тут Андреас подумал совсем о другом.

— Послушай, отец, — Андреас заговорил быстро и решительно. Он нарочно говорил так, чтобы не смутиться и не мямлить. — Послушай, отец, а твоя жена… — Андреас не хотел называть ее по имени, — твоя жена знает об этой дарственной? Я не хочу, чтобы ты ссорился со своей женой из-за меня…

Отец тихонько откинулся на спинку стула и смущенно посмотрел на сына. Заговорил отец не сразу, немного помолчав. Андреас понял, что в отличие от него отец не сможет одолеть смущения и сейчас начнет запинаться, растягивать слова и не договаривать фразы…

— Я бы не хотел говорить о ней с тобой, Андреас, — отец снова сжал ладони. — Мы с тобой вполне можем делать вид, будто ее и нет в наших отношениях. Я не хочу, чтобы ее присутствие, пусть даже только в моих словах, мучило бы и оскорбляло тебя. Еще меньше я хочу хвалить ее, но поверь мне, когда я сказал ей о дарственной, она меня тотчас поняла и одобрила… — отец не договорил, замолчал.

— Значит, сегодня она не была за столом вовсе не потому что она больна? — спросил Андреас даже с некоторой иронией. Он вдруг почувствовал, что не может до конца простить отцу ту обиду, которую отец нанес его, Андреаса, матери, изгнав, по сути, ее с ребенком из своего дома…

— Да… она тоже сочла, что нам будет лучше вдвоем, — смущенно сказал отец…

Андреас, уже раздраженный, подумал о дочери госпожи Амины… То, что он видел тогда, в детстве, давно… Или вернее, то, чего он не видел… Но отец видел… Отцу казалось, что вот, что-то есть… что-то такое… человеческое существо… И жена отца видела… Но ведь она поняла, что Андреас не видит!.. Нет, не хочет Андреас даже думать обо всем этом. Это безумие, затмение какое-то… Говорить об этом среди обыденной жизни — значит становиться безумным и пытаться сделать безумными других… Да, а жить в этом?.. Не видеть, а притворяться, будто видишь; притворяться, будто и нет ничего странного и злобно-таинственного в этом… Нет, нет, Андреас не будет об этом думать. Это было с ним очень-очень давно. И давно этого нет в его жизни, да и было-то какие-то мгновения… Нет!..

— Хорошо! — Андреас повернулся к отцу. — Не будем мучить друг друга. Мы обо всем договорились. Еще раз благодарю тебя за подарок и дарственную. И пусть все знают, что ты не обездолил меня, — Андреас улыбнулся.

Они еще немного посидели у теплой печи, поговорили о работе Андреаса, о его будущих родных, о судебных делах отца. Затем Андреас простился. Отец проводил его в прихожую. Служанка принесла уже сухие плащ и шапку. Андреас пожелал отцу доброй ночи и вышел на улицу.

* * *

Снег уже не шел, но воздух был холодно-влажный, промозглый. Вечер наступил рано, по-зимнему, и снова улицы были пусты. Пройдя немного, Андреас почувствовал озноб, сначала совсем легкий, после — сильнее. Начало мутить его. Лоб заныл. Андреас плотнее закутался в плащ и пониже надвинул теплую шапку. Наверное, он сегодня днем промок и продрог слишком, а за обедом переел и перепил немного. Надо быстрее дойти до дома и лечь спать. За ночь он прогреется и все пройдет. Он зашагал быстрее. Снова вдруг повалил снег и стало трудно идти. Жесткая пелена секла щеки, застилала глаза. Вдруг Андреасу сделалось страшно. Эта снежная жесткость уже душила его, дыхание пресекалось. Плотной душащей жесткостью окружил его снег и он не мог сделать ни шага. Уже охватывал его ужас, такой страшный, предсмертный, должно быть… Снег забивался в ноздри, слепил глаза… Андреас почти в агонии, все же боялся закричать, чувствовал, что тогда снег забьется в рот и удушит его… В каком-то странном забытье почти полета Андреас расслабился, почти утратил ощущение собственного тела, и бросился… но не мог осознать, куда его уносит — вниз или все же вверх…

* * *

Он твердо стоял на ногах. В первые мгновения он даже и не понял, где он. Понимал только, что в тепле, под крышей. Руки в шерстяных перчатках занемели. С шапки и с выбивающихся из-под нее волос мокрых так и текло мокро и холодно по лицу, заливая глаза. Плащ и сапоги тоже были совсем мокрые. Это снег таял от тепла. Хорошо, что сапоги не протекали и ноги не промокли…

Андреас снова хорошо ощущал свое тело. Голова уже не болела и озноба не было и не мутило. Рукава куртки все же не намокли под плащом. Андреас начал рукавом отирать мокрое лицо, чтобы глаза видели… Щекам стало жарко, но это не было неприятно…

Андреас опустил глаза и увидел, что с плаща и сапог натекло на чистый пол. И в тот же момент понял, где он. Это была прихожая в доме его отца. Но каким образом он снова сюда вернулся? Кто впустил его? Или дверь была незаперта? Но как возможно такое? Свеча в серебряном подсвечнике ярко горела. Но ощущалась какая-то ночная таинственная свободность от людского, человеческого начала. Нет, не пустота, а странная заполненность чем-то неясным, невидимым для человеческих глаз.

Или и вправду входная дверь была случайно незаперта и он, затянутый в эту страшную снежную сеть, сам не заметил, как вернулся в дом отца…

Наверное, все спят… Но как ему быть? Громко звать к себе — как-то неловко. Остаться в прихожей? Андреас кстати вспомнил, обернулся к двери и запер ее… Снова уйти в эту снежную ночь? Сил нет… Он пойдет в столовую и ляжет на ковре у печи… Господи, а как мать будет тревожиться о нем!.. Но нет у него сил идти домой… В конце концов, мать правильно подумает, что в такой снегопад Андреас остался ночевать в доме отца…

Андреас положил шапку и плащ на сундук, снял сапоги тихонько, и тихо ступая легкими ногами в черных теплых чулках и носках из толстой шерсти, осторожно обошел мокрое на полу…

Вот и дверь в столовую. Андреас шагнул… Подумал, что это будет, когда утром… Но нет, первой, конечно, придет служанка, он быстро ей все объяснит, оденется и уйдет. Как-то не хочется снова так быстро видеть отца, и совсем не хочется видеть его жену… Андреас еще что-то обыденное хотел подумать… Но тут его словно что-то подхватило; обняло, обвило вокруг пояса, и словно бы странно как-то уплотнившимся воздухом… И быстро повлекло… Он послушно и быстро переставлял ноги, боясь, что упадет от этой быстроты… Промелькнули какие-то темные комнаты — смутная плотность ковров на стенах и на полу; углы и поверхности мебели — темными — темнее пространства в комнате — плоскостями и выступами… Андреас боялся, что может от этого странного, невольно убыстренного своего движения упасть и ушибить лицо об пол. И этот простой страх обыденный вытеснил из его сознания страшный страх перед тем странным и таинственным, что сейчас с ним происходило…