Якоб Ланг - Наложница фараона

• Название: Наложница фараона
• Автор: Якоб Ланг
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7523-0005-3

Третий том серии «Восточная красавица» — «Ковчег зари» — целиком посвящен иудейской старине. Из романа немецкого писателя Якоба Ланга «Наложница фараона», названного Фейхтвангером «маленькой энциклопедией средневековья», вы узнаете о жизни еврейской общины в средневековом германском городе. В повести израильской писательницы Марианны Бенлаид «Косматая на тропе любви» впервые в мировой литературе описаны «житие и деяния» демонов иудейской мифологии. Произведения отличаются занимательным сюжетом, тонко выписанным психологическим обликом героев.

---

Но в конце концов Андреас все искренне объяснил Михаэлю с глазу на глаз, ничего не утаил, даже самое щекотливое вдруг легко сказалось. И Михаэль понял и отпустил Андреаса. Андреас устроил прощальное угощение в его мастерской, пили вино, пели много песен, Андреас ласково и дружески простился со всеми и сказал, что, конечно, они будут видеться. Все согласились и пожелали ему счастья.

Вскоре после этой прощальной пирушки вдруг явился в жилище Андреаса и Елены стражник из суда и позвал Андреаса к отцу. Андреас не стал отказываться — пошел. Конечно, все было просто: отец прослышал, что его единственный сын уже собирается жениться; вдруг удивился, что у него такой уже взрослый сын, и захотел наконец-то повидаться с ним. Они поговорили в комнате за судебной залой. Отец очень постарел в сравнении с тем, каким видел его Андреас в детстве, но был бодрым и веселым. Он хвалил Андреаса и даже восхищался им. Андреас говорил с отцом дружески и легко, это не затрудняло юношу, получалось как-то само собой. Отец пригласил Андреаса к себе домой не обед, сказал, что хочет ему сказать кое-что важное. Андреас согласился прийти, не хотел обидеть отца. Ни о госпоже Амине, ни о ее дочери Андреас даже и не подумал. Теперь они казались ему чем-то совсем ненужным в его жизни.

* * *

Мать знала, конечно; Андреас ей сказал, что отец пригласил его на обед. В тот день какое-то странное настроение постепенно овладевало ею. Она вдруг сделалась непоседливой, суетливой; быстро ходила из кухни то в свою комнату, то в комнату сына, мелкими движениями оправляла покрывало, скатерть, переставляла посуду… И словно бы этой полуосознанной непоседливостью она пыталась преодолеть внезапно ощутившуюся ею странную скованность всего ее существа… Было ощущение, что нет, не надо, чтобы Андреас шел к отцу; и в то же самое время волной накатывало убеждение, что надо, надо, надо!.. Все было так непонятно, недоступно пониманию…

И у Андреаса в тот день были такие же ощущения; то ли от матери передалось, то ли сам по себе ощущал такое — не надо, не надо, и в то же самое время: надо, надо, надо!.. И все твое существо, будто сковано; ты говоришь, двигаешься, думаешь и чувствуешь, а весь в этой скованности… И невозможно принимать никакие решения… И это — в твоей скованности — назойливое — не надо, не надо… и надо, надо, надо!.. И неясно, откуда это, кто управляет всем этим… Нет, впрочем, есть чувство, будто совсем никто… И от этого — легкое ощущение жути, будто в какую-то черную безбрежную темноту тебя кидает… или ты сам кидаешься?.. Или невозможно не кинуться?..

Андреас решил, что если еще останется дома, с ним сделается совершенное безумие. Он оделся, накинул теплый меховой плащ, велел матери прилечь отдохнуть и вышел из дома.

На улице хлопьями валил густой влажный снег. Пожалуй, к отцу еще рано было идти. Одолевая эту все длящуюся свою странную непоседливость, Андреас побродил по улицам, продрог, вошел в один трактир и выпил полстакана водки. Потом еще побродил по улицам, новогодние праздники еще не кончились, но было пусто на улицах, почти не было прохожих, никому не хотелось выходить под этот мокрый снегопад, в эту промозглость. И в трактире почти никого не было. Андреас еще продрог, промок, но, кажется, успокоился, и решил уже идти к отцу.

Старый дом с башенкой словно бы осел и уменьшился. Как давно Андреас не проходил мимо этого дома, а ведь он здесь родился…

Отец, должно быть, поджидал его, сразу вышел в прихожую и обнял сына…

— Да ты промок! Идем, погреешься у печи в столовой…

Андреас отдал плащ и шапку служанке.

— Высуши хорошенько, — приказал ей Элиас Франк.

— Послушай, — заговорил Андреас, ощущая свои дружески-доверительные и чуть возбужденные интонации, — Ведь этот молоток дверной и этот твой халат, они ведь те самые, что я видел тогда, в детстве, помнишь… И эти, для глаз, твои стеклышки в серебряной оправе…

Элиас засмеялся радостно и приложил стеклышки к глазам.

— Вот! Глаза тотчас делаются такие огромные! — Андреас тоже засмеялся. — Я в трактир заходил, — добавил он, все еще смеясь, — выпил водки натощак. Видишь, какой теперь!.. Ты не обращай внимания на все это, только накорми меня!

— Сейчас, сейчас накормлю! — Элиас улыбался и ласково похлопывал сына по плечу.

— Что мы, одни будем обедать? — спросил Андреас, когда они вошли в столовую, где уже был накрыт стол.

— Да, одни, женщины мои что-то прихворнули от этой погоды и будут обедать у себя.

Кажется, отец рад был, что побудет с сыном вдвоем.

— Иди, иди к печке, — отец легонько подтолкнул Андреаса в спину, тот сделал несколько шагов к большой изразцовой печи.

Приятным жаром веяло от голубоватых узорных изразцов. Андреас протянул руки.

— Хорошо! — проговорил Андреас. — Вот сейчас совсем согреюсь…

Отец отодвинул стул от стола, присел и смотрел на сына с восхищением и умилением.

Андреас почувствовал этот взгляд, повернул голову и, в свой черед, посмотрел через плечо на отца с улыбкой, доброй, дружеской и немного насмешливой. Андреасу вовсе не хотелось, чтобы отец так уж умилялся и восхищался им, это как-то смешно казалось Андреасу…

Но, увидев эту его улыбку, отец потер пальцами внезапно заслезившиеся глаза.

— Я так виноват перед тобой, — проговорил он дрожащим голосом.

— Не надо, не надо, прошу тебя, — остановил его Андреас ласково. — Все у нас хорошо, я здоров и счастлив, слава Богу, и люблю тебя. Вот и все! — Андреас еще улыбнулся.

Отец вздохнул. Он почувствовал, что сыну не хочется слушать эти запоздалые оправдания и просьбы о прощении. Хотелось просить прощения, хотелось покаяться, но еще больше хотелось угождать сыну, доставить ему хоть какую-то радость. И Элиас Франк смущенно замолчал, не зная, что говорить.

Андреасу сделалось жаль отца.

— А помнишь, ты мне подарил серебряный кораблик? Он у меня еще цел. Хорошая работа, красивая.

— Да, я знаю, ты умеешь отличить хорошую работу. В городе говорят, что такого мастера, как ты, нигде нет!

— Если ты меня будешь кормить одними похвалами, я умру от голода!

— Садись же, скорее садись за стол!..

* * *

Они весело пообедали. Андреасу даже стало приятно вот так вдвоем сидеть с отцом. Видеть жену отца и ее дочь Андреасу вовсе не хотелось.

После обеда они пересели к печке, щелкали орехи и запивали сладким вином. Отец сказал Андреасу, что кое-что скопил за все эти годы, и теперь хотел бы сделать сыну подарок на свадьбу.

— Какой подарок? Не надо мне ничего… — вяло возразил немного разомлевший от сытной еды и вина молодой человек.

Андреас сидел на стуле, чуть развалясь; одну руку, согнутую в локте, закинул на спинку стула, другой рукой небрежно катал по колену орех.

— Не обижай меня, — тихо попросил отец.

— Нет, нет, — Андреас постарался стряхнуть это уже давившее его оцепенение полусна. — Я не обижу тебя. Я приму подарок…

— Прекрасно! — отец радостно заулыбался. — Подожди, я сейчас вернусь…

Он и вправду вернулся быстро. И снова уселся рядом с сыном. Выглядел он очень довольным.

— Вот, — отец протянул сыну темный бархатный футляр, — это для твоей невесты.

Андреас понял, что отец дарит какие-то женские украшения. Юноше стало интересно, хорошо ли они сделаны, и как сделаны, какие они. Он осторожно дернул шнурок и вынул из футляра красивые серьги, начал рассматривать их. Серьги были большие, золотые, с эмалью, смарагдами, жемчугом и рубинами. Камни и золото показались Андреасу хороши, но саму работу он все же нашел грубоватой. Однако это был прекрасный дорогой подарок.

— Благодарю! — Андреас посмотрел на отца весело смеющимися глазами, чуть склонив набок темно-кудрявую голову.

— Конечно, это и рядом не лежало с твоей работой, но камни и золото, по-моему, хороши, — заговорил Элиас Франк оживленно.

Андреасу понравилось, что отец по достоинству ценит его работу.

— Ты позволяешь мне переделать их? — доверительно спросил он.

— Они твои! — продолжал отец все так же оживленно, довольный тем, что угодил сыну. — Думаю, если над этим золотом и над этими камнями поработают твои руки, цены всему этому не будет!

— Откуда у тебя эти серьги? — рассеянно спросил Андреас. — Это не наша работа. У нас в городе такую эмаль на скани делают гораздо тоньше.

— Я давно когда-то купил их, — отец мотнул головой. — Уже и не помню, где.

— Молодость у тебя веселая была, ты много видел, — заметил задумчиво Андреас. — Вот рассказал бы мне как-нибудь…

Впрочем, он не мог бы сказать, что испытывает такое уж сильное желание послушать рассказ отца о приключениях уже далекой молодости. Пожалуй, Андреас это сказал просто так, чтобы сказать что-нибудь, потому что хотелось что-нибудь сказать.

— Я другое тебе хотел сказать, — серьезно заговорил отец и наклонился к печи пониже, Андреас теперь не мог видеть его лицо. — Я на тебя переписал часть своего имущества, ну и деньги соответственно… Нет, не говори, что тебе ничего не нужно, — отец повел рукой в широком рукаве халата. — Ведь ты мой единственный сын, я люблю тебя. Сестры твои уже свою долю получили. Я об одном хотел тебя попросить: пригласи меня на свадьбу. Пусть у тебя на свадьбе, как положено, будут мать и отец. И позволь мне преподнести тебе на свадьбу дарственную на имущество и деньги. Пусть люди знают, что я не обездолил единственного сына. Ты вправе осуждать меня за суетность; если тебе неприятно то, о чем я прошу, тогда возьми дарственную сейчас. Я хочу искренне, чтобы твоя свадьба стала радостью для тебя; и если тебе неприятен будет мой приход, можешь откровенно сказать мне…