Викентий Вересаев - Пушкин в жизни

• Название: Пушкин в жизни
• Автор: Викентий Вересаев
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1984

В. В. Вересаеву принадлежит видное место среди писателей-реалистов XIX – начала XX века, чье творчество формировалось под непосредственным влиянием революционного движения. Он является одним из лучших представителей критического реализма предреволюционной эпохи.

Работа В. Вересаева «Пушкин в жизни» открыла в свое время жанр хроники характеристик и мнений. В настоящее издание вошли те главы из книги «Пушкин в жизни», в которых отражается зрелый период жизни и творческого пути поэта. В комментариях и примечаниях помещены новые материалы к биографии Пушкина, найденные уже после того, как Вересаев завершил свое исследование, в частности, выдержки из дневников Д.Ф. Фикельмон, А.А. Олениной, из переписки Карамзиных, Гончаровых и других.

---

Нежно тебя целую, Сережа также. Он пробудет у меня до 8 октября, а потом уедет в Новгород. Смотри на обороте.

Вот мой адрес: у Цепнаго моста, против Пантелеймана в доме Оливье» (Вокруг Пушкина, с. 160–161).

21

В дневнике Александры Федоровны, найденном и опубликованном в 1960-х гг., содержится исключительно хроника светских событий. О Пушкине есть лишь косвенное упоминание: «Чтение повести «Пиковая дама» Виельгорским, до 12. Приятный вечер». Зато часто упоминается Дантес. Офицер Кавалергардского полка, шефом которого была императрица, Дантес входил в ее постоянное окружение: «28 февраля… в 1/2 10 поехали к Фикельмонам, там у Долли переоделась в белое с лилиями, очень красиво… мои лилии цвели недолго, Дантес долго смотрел. Был красивый бал, тоска, но все же… Французская кадриль, мазурка с Василием Алексеевичем Перовским, который был безумно печален, уютно говорили о Шиллере. 1/2 5 уехали. 1 марта… К обеду Орлов и Раух. Захотелось в маскарад. Сперва в французский театр. Клотильда; ужинали; из ложи смотрели бал масок. Около часу уехали, но опять вернулись с Софьей и Катрин Тизен. Немного интриговали, Дантес. Мило, но не так красиво, как в прошлом году. 4 марта… Дантес глассен» (леденяще холоден. – В. С). (Пушкин в письмах и дневниках императрицы. Публ. Э. Герштейн. – Новый мир, 1962, № 2, с. 212–215).

22

Сравни письмо Е. Н. Гончаровой к брату Д. Н. Гончарову:

«8 декабря 1834 г. (Петербург).

Разрешите мне, сударь и любезный брат, поздравить вас с новой фрейлиной, мадемуазель Катрин де Гончаров; ваша очаровательная сестра получила шифр 6-го после обедни, которую она слушала на хорах придворной церкви, куда ходила, чтобы иметь возможность полюбоваться прекрасной мадам Пушкиной, которая в своем придворном платье была великолепна, ослепительной красоты. Невозможно встретить кого-либо прекраснее, чем эта любезная дама, которая, я полагаю, и вам не совсем чужая. Итак, 6-го вечером, как раз во время бала, я была представлена их величествам в кабинете императрицы.

Они были со мной как нельзя более доброжелательны, а я так оробела, что нашла церемонию представления довольно длинной из-за множества вопросов, которыми меня засыпали с самой большой благожелательностью. Несколько минут спустя после того, как вошла императрица, пришел император. Он взял меня за руку и наговорил мне много самых лестных слов и в конце концов сказал, что каждый раз, когда я буду в каком-нибудь затруднении в свете, мне стоит только поднять глаза, чтобы увидеть дружеское лицо, которое мне прежде всего улыбнется, и увидит меня всегда с удовольствием. Я полагаю, что это любезно, поэтому я была, право, очень смущена благосклонностью их величеств. Как только император и императрица вышли из кабинета, статс-дама велела мне следовать за ней, чтобы присоединиться к другим фрейлинам, и вот в свите их величеств я появилась на балу. Бал был в высшей степени блистательным, и я вернулась очень усталая, а прекрасная Натали была совершенно измучена, хотя и танцевала всего два французских танца. Но надо тебе сказать, что она очень послушна и очень благоразумна, потому что танцы ей запрещены. Она танцевала полонез с императором; он, как всегда, был очень любезен с ней, хотя и немножко вымыл ей голову из-за мужа, который сказался больным, чтобы не надевать мундира. Император ей сказал, что он прекрасно понимает, в чем состоит его болезнь, и так как он в восхищении от того, что она с ними, тем более стыдно Пушкину не хотеть быть их гостем; впрочем, красота мадам послужила громоотводом и пронесла грозу» (Вокруг Пушкина, с. 263–264).

23

«Благодеяния государя», как и царские «милости», унижали и тяготили Пушкина. Возвращение из ссылки, замена общей цензуры личной цензурой царя, прекращение дела о «Гаврилиаде», чреватого новой и куда более тяжелой ссылкой – в Сибирь, место официального историографа, которое прежде занимал Н. М. Карамзин, с выдачей жалованья из царской казны, ссуда для напечатания «Истории Пугачева» – все это выглядело великодушно. Но тем сильнее привязывало поэта к трону и грозило, в конце концов, потерей внутренней свободы. Пушкин рвется прочь из погибельного круга, делая вторую отчаянную попытку после окончившегося неудачей прошения об отставке в 1834 г. Учитывая опыт, он готов теперь «поразговориться», как советовал Жуковский. Однако примечательно, что это полное комплиментов царю письмо написано по-французски, на светском языке салона, готовыми формулами, а не так, как рекомендовал ему Жуковский: «Напиши то, что скажет сердце». В том же роде Пушкин пошлет затем царю, через Бенкендорфа, просьбу о новой денежной ссуде.

24

Пушкины действительно сняли дачу на Черной речке, на месте будущей роковой дуэли. С ними уже жили в это время обе сестры Наталии Николаевны. Е. Н. Гончарова в письме к брату рассказывала:

«Ты уже знаешь, что мы живем это лето на Черной речке, где мы очень приятно проводим время, и конечно, теперь ты не стал бы хвалить меня за мои способности к рукоделию, потому что буквально я и не вспомню, сколько месяцев я не держала иголки в руках. Правда, зато я читаю все книги, какие только могу достать, а если ты меня спросишь, что же я делаю, когда мне нечего делать, я тебе прямо скажу, не краснея (так как я дошла до самой бесстыдной лени) – ничего, решительно ничего… У нас теперь каждую неделю балы на водах в Новой деревне. Это очень красиво.

17 числа мы были в Стрельне, где мы переоделись, чтобы отправиться к Демидову, который давал бал в двух верстах оттуда, в бывшем поместье княгини Шаховской. Этот праздник, на который было истрачено 400 тысяч рублей, был самым неудавшимся: все, начиная со двора, там ужасно скучали, кавалеров не хватало, а это совершенно невероятная вещь в Петербурге, и потом, этого бедного Демидова так невероятно ограбили, один ужин стоил 40 тысяч, а был самый плохой, какой только можно себе представить; мороженое стоило 30 тысяч, а старые канделябры, которые тысячу лет валялись у Гамбса на чердаке, были куплены за 14 тысяч рублей. В общем, это ужас что стоил этот праздник и как там было скучно». (Вокруг Пушкина, с. 281–282). С этим письмом, датированным 22 июля 1835 г., следует сравнить письмо, отправленное в тот же день Пушкиным Бенкендорфу.

25

Датировка, предложенная Вересаевым, подтверждается теми новыми материалами, которые были найдены в семейном архиве Гончаровых. В декабре 1835 г. А. Н. Гончарова писала брату: «Что сказать тебе интересного? Жизнь наша идет своим чередом. Мы довольно часто танцуем, катаемся верхом у Бистрома каждую среду; а послезавтра у нас будет большая карусель: молодые люди самые модные и молодые особы самые красивые и самые очаровательные. Хочешь знать, кто это? Я тебе их назову. Начнем с дам, это вежливее. Прежде всего, твои две прекрасные сестрицы или две сестрицы-красавицы, потому что третья… кое-как ковыляет (Н. Н. была в положении. – Прим. ред.), затем Мари Вяземская и Софи Карамзина; кавалеры: Валуев – примерный молодой человек, Дантес – кавалергард, А. Голицын – артиллерист, А. Карамзин – артиллерист; это будет просто красота. Не подумай, что я из-за этого очень счастлива, я смеюсь сквозь слезы. Правда» (Вокруг Пушкина, с. 299). В самом конце письма, по-видимому, содержится намек на ухаживания Дантеса за Наталией Николаевной. Сам Дантес через месяц будет об этом рассказывать в письме Геккерну.

26

Обычно принимают, что «Ревизор» писался Гоголем в течение 1834–1835 гг. (Тихонравов, Шенрок, Кирпичников), – следовательно, Пушкин должен был дать Гоголю сюжет в начале 1834 г. Однако нигде, ни в письмах Гоголя за эти годы, ни в воспоминаниях о нем, мы не встречаем ни одного несомненного свидетельства, говорящего о работе Гоголя именно над «Ревизором». О «Ревизоре» мы имеем только одно бесспорное свидетельство – сообщение Гоголя Погодину от 6 декабря 1835 г. об окончании пьесы «третьего дня», т. е. 4 декабря. А за два месяца перед тем, 7 октября 1835 г., Гоголь, прося Пушкина возвратить данную ему на прочтение комедию свою «Женитьба», писал ему: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или несмешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если ж сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами. Я, кроме моего скверного жалования университетского 600 рублей, никаких не имею теперь мест. Сделайте же милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, куда смешнее черта! Ради бога, ум и желудок мой оба голодают» (Письма Гоголя, ред. Шенрока, I, 354). Если Гоголь в это время, как думают, уже оканчивал своего «Ревизора», то письмо его к Пушкину совершенно непонятно. «Женитьбу» Гоголь был «не намерен давать в театр» (Письма, I, 385). Раз он оканчивал «Ревизора», то гораздо естественнее было ему ждать «насыщения желудка» от этой, уже заканчиваемой комедии, чем от новой, для которой у него не было еще даже сюжета. И как могла у него «дрожать рука написать комедию» в то время, когда он как раз был занят писанием комедии? Мы считаем очень вероятным, что только в ответ на просьбу Гоголя от 7 октября Пушкин подарил ему уже бывший у него готовым сюжет «Ревизора» (не так давно найденная в бумагах Пушкина программа: «Криспин (Свиньин) приезжает в губернию на ярмарку, его принимают за… Губернатор честный дурак, губернаторша с ним проказит. Криспин сватается за дочь»). Гоголь, за время своего профессорства изголодавшийся по творческой работе, с одушевлением взялся за обработку сюжета. В связи с этим появилась надежда и на улучшение материального состояния. 10 ноября Гоголь пишет матери: «Сестры растут и учатся. Я тоже надеюсь кое-что получить приятное. Итак, не более, как годка через два, я приду в такую возможность, что, может быть, приглашу вас в Петербург посмотреть на них» (Письма, 1, 355). Работа была исключительная по своей интенсивности. Нужно еще иметь в виду, что Пушкин воротился в Петербург 23 октября, значит, только в конце октября мог дать Гоголю просимый сюжет. А уже 4 декабря, как мы видели, пьеса была готова, действительно, «духом» была готова, как обещал Гоголь Пушкину. Против нашей догадки самый сильный, бесспорно, довод, – что такая быстрота писания совершенно несвойственна Гоголю. Но в письмах своих Гоголь чрезвычайно скуп на сообщения о процессе своего творчества (особенно в первый период литературной своей деятельности), и мы очень мало знаем о том, как у него зарождались и писались его произведения. Однако в одном позднем письме к Жуковскому (от 1850 г. – Письма, IV, 292) Гоголь пишет: «Покуда писатель молод, он пишет много и скоро».