Томас Уайсман - Царь Голливуда

• Название: Царь Голливуда
• Автор: Томас Уайсман
• Издательство: Профит
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-87443-075

Роман, вошедший в данный том, ярко отражает жизнь Голливуда, его страсти, радости и повседневность.

Читателя увлечет потрясающий сюжет и ощущение атмосферы Голливуда.

Для тех, кто любит праздник.

---

Проезжая по Сансет-бульвару, Джанет думала о том времени, когда она была счастлива с отцом. Как много было прекрасных, удивительных дней. Она вспомнила тот праздник, ежегодный праздник Майского Дня с рыцарским турниром и парадом цветов. Ей было семь или восемь лет. Она, одна из девочек свиты Майской Королевы цветов, одетая в белое муслиновое платьице, с цветочным венком на голове, участвует в прекрасном шествии, одним из главных украшений которого была колесница, влекомая стайкой бабочек и пышно разубранная испанским ракитником и цветами душистого горошка. Когда они медленно шествовали по улице, на них смотрели тысячи людей, заполнивших специально воздвигнутые к этому дню трибуны; Джанет все время искала взглядом отца. И так обрадовалась, когда увидела его на одной из трибун: он стоял и махал ей рукой, а она посылала ему воздушные поцелуи! Ее сердце переполнялось счастьем, а позже он ей сказал, что она была самой красивой девочкой из всех участниц парада. После коронования Королевы Мая начинался турнир, и приходило время ей стать зрителем, и она с таким интересом смотрела, как ее отец демонстрировал искусство верховой езды и как он выиграл на турнире и ему вручали серебряный кубок — подарок губернатора штата Небраска; вот тогда-то он и получил свою первую эпизодическую роль в кино.

Она искала в своих воспоминаниях о тех удивительных годах причину его внезапной перемены к ней. В следующем году все было хорошо, и в следующем… А когда ей было около двенадцати, началось это похолодание; все эти игры, объятия, нежничанье и забавы были грубо оборваны. Все это, говорил отец, слишком детское, и оно все должно прекратиться, ибо теперь она быстро начала взрослеть. А вскоре пришел тот ужасный день, когда он застал ее врасплох, когда она занималась этим приятным и немного жутковатым делом, и она никогда — ни раньше, ни потом — не видела его таким сердитым, он находил для нее самые страшные слова:

— Ты маленькая проститутка! Ты готовишься идти этой дорогой, ты ничуть не лучше своей матери…

Она не знала точно, что такое проститутка, но чувствовала, что это что-то ужасное и что это имеет какую-то связь с тем занятием, за которым он ее застал. Когда он поймал ее на этой глупости, он сказал, что она занимается страшно плохим делом, и сказал это с очень взрослым презрением, будто с этого момента она раз и навсегда лишается всех привилегий детства.

Глава девятая

Дни проходили тускло и бесцветно, мало чем отличаясь друг от друга. По утрам с монотонной неизбежностью вставало солнце. Иногда она вообще не отдергивала штор, и когда выходила в бакалею за покупками, ее глаза, привыкшие к постоянному сумраку квартиры, страдали от яркого света так сильно, что она чувствовала головокружение и боль. Она стала выходить в очках с темными стеклами и спешила скорее вернуться домой, скорее укрыться там от дневного света. Иногда, по вечерам, она ходила в кино, но ни с кем не разговаривала. Она не могла избавиться от депрессии. У нее наступал самый настоящий паралич воли, — это напоминало то состояние, когда она стояла и смотрела, как к ней все ближе подбираются языки пламени, там, в холмах Голливуда, а она не могла сдвинуться с места, пока этот коп не схватил ее и не затолкал в автомобиль. Ела она мало и без аппетита. И так жила день за днем, пока однажды до ее слуха не донесся скребущий звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине. Минутой позже в комнату вошел Джим Кэй. Она подбежала к нему, обняла его и, не замечая струящихся по щекам слез, покрыла его лицо поцелуями.

— Я так рада, что вы вернулись, — всхлипывая, говорила она, — я так рада, так рада… О, как мне плохо было все это время, мне было так плохо, очень, очень плохо…

Он похлопывал и поглаживал ее, снисходительно улыбаясь, совсем так, как похлопывают и поглаживают маленькую собачку, которая ластится и прыгает вокруг хозяина, радуясь его возвращению.

— Что случилось? — спрашивал он несколько раз.

— Я так счастлива, что вы вернулись, — только и твердила она.

До того как он появился и вошел в комнату, она не связывала свою меланхолию с его отсутствием. Но облегчение, которое принесло ей его возвращение, было столь огромным, что она вдруг решила, что любит его, и это показалось ей бесспорным. Это все объясняло, а Других объяснений она просто не стала искать.

— Господи! — кричала она. — Квартира в таком беспорядке! Пожалуйста, не ругайте меня, у меня было ужасное время, но теперь все хорошо. Сейчас я все здесь приберу… Ну да! Надо ведь приготовить вам что-то поесть. Я сбегаю, куплю чего-нибудь… Что вы больше любите? О, дорогой! Но надо хоть немного прибраться…

Она бегала по квартире, хватая вещи и перекладывая их с места на место, стирая пыль там и тут, и все в безумной спешке, а он стоял и с улыбкой наблюдал эту суматоху. Невозможно было не растрогаться при виде ее неистового желания доставить ему удовольствие.

— Никуда не надо бежать и ничего не надо делать, — сказал он. — Я приглашаю вас пообедать. Отправляйтесь-ка в ванную, наденьте первое, что подвернется под руку, и я поведу вас в одно занятное местечко.

— Знаете, — сказала она робко, — я вот только сейчас поняла, что хочу любить вас…

— Ну? Теперь-то? — ответил он, смеясь. — Кто же занимается любовью на пустой желудок?

Позже, когда они вернулись, после того, как любили друг друга, он нежно, но твердо сказал, что не любит ее и что она не обязана любить его. Он сказал, что она может полностью положиться на его дружбу, и для нее это гораздо важнее и полезнее, чем любые громогласные заверения в любви.

* * *

Возле ворот студии вооруженный полицейский тщательно рассмотрел пропуск на ветровом стекле "паккарда" Джима Кэя, потом оценивающе взглянул на Джанет, одобрительно улыбнулся, отсалютовал им и, махнув рукой, пропустил. Специально установленные знаки и стрелки показывали нужное направление; они присоединились к медленной процессии автомобилей, двигающихся по извилистой подъездной аллее мимо застекленных павильонов, на одном из которых горела электрическая надпись: "Не входить — стрельбище!", мимо фабрикообразных корпусов, небольших площадок, освещенных лампами и огороженных деревянными панелями, мимо подмостков и выгородок, кусков и частей разных сооружений, вещей и строений — дорической колонны, оштукатуренной и полой внутри; огромной декорации с живописным изображением фасада парламентского здания в Лондоне; а вот бутафорский экипаж, изрешеченный пулями, все еще торчащими из него; плетеные корзины; набитые золотыми слитками из дерева, выкрашенного бронзовой краской; кусок мраморного пола, на котором несколько рабочих, сидящих на корточках, играли в карточную игру, что-то вроде крапса; большая винтовая лестница, резко обрывающаяся в пространстве… Вереница машин продвигалась неспешно, следуя указателям, объезжая по периферии все, что было здесь нагромождено. Джанет мельком успевала замечать все диковинки этого места — реконструированные постоянные декорации: фрагмент Мейн-стрит с видом на западную часть города — салуны, контора шерифа, отель, банк, центральный магазин. Все это были только фасады, за которыми стояла пустота. Немного дальше они миновали крепостные стены средневекового замка с подъемным мостом и рвом, стоящим сейчас без воды. Еще дальше, на огромном мелком искусственном озере, находился испанский галеон, пробитый орудийным огнем, с покосившимися или упавшими мачтами, — все это было довольно живописно разрушено, этакая законсервированная руина. Хотя ее отец работал в кино, Джанет никогда не видела настоящей студии. Будучи ребенком, она, правда, снималась в сцене из картины "Страдания матери", но съемка происходила в обыкновенной комнате обыкновенного делового здания в нижней части Лос-Анджелеса.

Припарковав машину на зеленой лужайке, к которой вывели их указатели, они вышли из машины и, следуя советам все тех же направляющих надписей, направились, вместе с неспешным движением других гостей, туда, где происходил прием. Перед низким белым зданием в колониальном стиле был натянут огромный тент, укрывавший зеленый газон. В здании размещались административные офисы студий. Гости, прибывшие ранее, появлялись под навесом, держа тарелки с холодными закусками и бокалы с шампанским, другие стояли небольшими группами, разговаривая друг с другом, или шли через газон туда, где перед помостом, украшенным красными, белыми и голубыми флагами, были расставлены ряды стульев и скамеек. Помост состоял из трех ярусов, наверху пустовали позолоченные парадные стулья и стол, задрапированный американским флагом; на столе — графин с водой и два стакана, а также микрофон, соединенный с усилителями и репродукторами, развешанными в разных местах, где только могли быть собравшиеся для церемонии, включая тех, кто стоял на газоне. Неподалеку, на другом, более низком помосте морской военный оркестр играл музыку, приличествующую моменту, а среди гостей, толпившихся на газоне, можно было заметить одного адмирала, трех генералов и несколько других морских военных офицерских чинов. Большинство гостей, хотя это было и необязательно, оделись на прием вполне официально. Знаки отличия и почета, украшавшие их одежду, поблескивали здесь и там.