Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

• Название: Сто монет (роман и повести)
• Автор: Курбандурды Курбансахатов
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Произведениям Курбандурды Курбансахатова свойственно глубокое отражение жизни туркменского народа, его прошлого и настоящего. Яркие зарисовки нравов в его произведениях сопровождаются глубокими раздумьями о проблемах современного мира.

---

И капитан призадумался.

«А что, если эту силу пустить на пользу Британской империи? Не одной кровью надо действовать! Надо привлечь этого шахира, польстить ему, наконец, дать денег…»

Чуть заметная улыбка пробежала по лицу капитана. Он вспомнил, как подкупал в Стамбуле и Тегеране редакторов, корреспондентов газет и с каким усердием они славили мудрую политику англичан.

«…и он поведет за собой народ против большевиков, и вся эта возня быстро кончится».

— Идемте! — вдруг сказал он, вставая. — Я хочу послушать стихи слепого Байрона.

— В чайхану? — удивился и даже испугался адъютант.

— Да. И это не такое уж легкомыслие, как вы думаете. Индусы во дворе. У них винтовки, и мы не безоружные, — насмешливо сказал капитан и надел фуражку.

Под окнами чайханы и у раскрытых дверей стояла большая притихшая толпа туркмен. Тут были и старые и малые. Все с напряженными лицами прислушивались к голосу Заман-шахира, доносившемуся из чайханы.

Увидев капитана, шагавшего в сопровождении свиты и семи индусов, народ молча расступился. Капитан вошел в душную, пропахшую луком и бараниной чайхану и остановился вместе с офицером, адъютантом и переводчиком возле двери. Индусы встали у них за спиной.

Капитан окинул взглядом чайхану и удивился, как могла здесь сохраняться такая глубокая тишина при таком стечении народа.

Капитан стал рассматривать шахира с любопытством и вместе с тем с глухой враждой.

Заман-шахир стоял, опираясь большими костлявыми руками о стол и устремив вдаль затянутые белой пленкой большие глаза. Он читал стихи, как заклинание. А перед ним, как в гипнозе, не отрывая глаз от него, плотно прижавшись друг к другу, сидели на полу и стояли у стен туркмены всех возрастов.

Капитан не понимал ни слова, но в энергичном ритме стихов, в самом звучании голоса слепого поэта ему вдруг почудился стремительный топот копыт, блеск сабель и как бы надвигающаяся на него роковая, грозная сила. Ему вдруг стало жутко.

Заман-шахир кончил читать и, утирая платком вспотевшее лицо, опустился на стул. Люди сразу как бы очнулись и закричали с глубоким чувством:

— Спасибо, Заман!..

— Да продлится жизнь твоя!..

— О чем он читал? — спросил капитан переводчика.

— О доблести русских и туркменских джигитов! Капитан поморщился. Его уже начинала бесить дерзость этих дикарей и наглость слепца, который осмелился читать стихи в его присутствии и черт знает о чем.

— Сегодня же, — сказал он офицеру, — этот слепец прозреет у меня и будет славить английских воинов.

Капитан увидел в толпе Шаады, кивнул ему, подозвал к себе и сказал с помощью переводчика:

— Передай мой дружеский привет поэту! Скажи, что я с большим удовольствием слушал его стихи и еще хочу послушать про любовь и свободу. И вот дай ему это…

И он величественно протянул Шаады пачку бумажных денег.

Шаады прошел к Заман-шахиру, сухо и точно передал слова капитана и положил деньги на стол.

Заман-шахир сдвинул брови, и вдруг тонкая усмешка пробежала по его губам. Он встал, приложил руки к сердцу и поклонился, но не в сторону капитана, а прямо перед собой — Шаады и народу. При этом он так неловко взмахнул руками, что смел полой халата деньги на пол. Кто-то поспешно поднял их и положил на край стола. Так они там и остались лежать.

Заман-шахир выпрямился, вскинул голову и стал читать стихи о любви к истерзанной Туркмении.

Он читал так выразительно, что даже иранец-переводчик почувствовал, что у него есть сердце, которое может сжиматься от скорбных дум о родине, об Иране, в сущности таком же несчастном, как и Туркмения.

И опять чайхана замерла в глубокой тишине.

Как только Заман-шахир кончил читать, иранец подошел к нему и после обычных восточных приветствий сказал, что капитан Китс приглашает его к себе в гостиницу, хочет угостить обедом и побеседовать.

— Спасибо, но я уже обедал, — спокойно сказал Заман-шахир, — а побеседовать…

Он встал. Кто-то подал ему его палку, и он пошел следом за иранцем.

Когда капитан подошел к гостинице в сопровождении свиты, к нему подскакал офицер на взмыленном коне и доложил, что фронт прорван, войска отступают и капитану надо уезжать из Мары.

— Хорошо, — сквозь зубы пробормотал капитан и приказал иранцу и индусам: — Отведите этого слепца в мой салон-вагон. Я сейчас приду.

4

Солнце село. Город быстро погружался во тьму, отчего суматоха на улицах казалась еще грозней и тревожней.

Заман-шахир, опираясь на посох и высоко держа голову, неторопливо шел в кольце индусов, а за ними следовала толпа крестьян.

Путь к железной дороге, к поезду капитана Китса, лежал через Зеленый базар. Там еще был народ, торговцы убирали товары и закрывали свои палатки.

Увидев Заман-шахира, окруженного голоногими индусами с винтовками в руках, люди забеспокоились:

— Куда, куда это его ведут?

— В гости к английскому капитану, — ответил кто-то.

— Э, да ведь лучше идти в гости к голодному волку!..

— Да что же это мы разинули рты? Или ножей у нас нет? — послышался из толпы чей-то молодой, взволнованный голос.

— Э, ножей! — с досадой сказал старик в высокой папахе. — Что ты сделаешь ножами против винтовок? Не видишь, что ли, — вон их сколько стоит?..

И в самом деле, возле поезда с освещенными окнами, задернутыми шторами, стояло не меньше полсотни английских солдат с винтовками.

— Эх, если бы тут был Атчапар! — вздохнул кто-то. — Он не дал бы в обиду такого человека, как Заман-шахир. И где он гуляет со своими партизанами?

— Э, где, где! — сердито проворчал все тот же старик в высокой папахе. — Там, откуда бегут сейчас белые.

Эти вздохи и возгласы долетали до ушей иранца, У него каждый раз судорожно сводило лопатки и холод пробегал по спине. Он думал только об одном: «Скорее, скорее бы дойти до вагона!».

Но вот он взбежал на железнодорожное полотно, почувствовал себя в безопасности и вежливо пропустил в вагон Заман-шахира. Тот поднялся по ступенькам и у самой двери повернулся к толпе.

— Заман-шахир! — во всю силу легких крикнул Шаады из толпы. — Помни, душа народа — не птица, в клетку ее не посадишь! Народ всегда с тобой и никогда тебя не забудет!

Это, видимо, глубоко тронуло Заман-шахира. Он снял шапку и замахал ею, приветствуя друзей.

Послышались крики:

— Заман!.. Заман-шахир!..

Иранец приказал солдатам разогнать толпу, а сам быстро вбежал по ступенькам, оттеснил Заман-шахира внутрь вагона и захлопнул дверь.

Солдаты с винтовками наперевес двинулись вперед. Толпа отступила на несколько шагов и застыла в напряженном мрачном молчании.

Подъехал капитан в сопровождении адъютанта и десятка английских солдат, слез с коня и скрылся в вагоне. Адъютант и двое солдат внесли следом за ним его щегольские чемоданы, и поезд тронулся.

5

Переводчик ввел Заман-шахира в купе и закрыл дверь, оставив его одного.

«Ну вот, вели в гости, а привели, кажется, в клетку», — с горькой усмешкой подумал Заман-шахир.

Он постоял некоторое время посреди купе, прислушиваясь к торопливым шагам в коридоре, потом нащупал мягкий диван и сел, по-туркменски скрестив ноги.

Он провел ладонью по гладкой стене вагона, по холодным металлическим крючкам и пластинкам, по бархатной шторе, прикрывавшей окно. Все вокруг было чужое, ненужное ему, и острое чувство тоски, одиночества сжало его сердце.

Куда и зачем его везут? Оторвали от дома, бросили в неизвестность.

Он лег на диван и хотел заснуть, но вдруг вспомнил, что обещал прийти завтра утром в Гокча к своим друзьям, порадовать их свежими новостями с фронта и своими новыми стихами. Завтра весь день они будут смотреть на дорогу и беспокоиться: что с ним? Почему не идет? А он не придет ни завтра, ни послезавтра.

«Да уж не последняя ли это моя ночь? Придется ли мне еще когда-нибудь побывать в родном ауле и в Мары, попить чайку в «Ёлбарслы», перекинуться шуткой с Шаады?.. Ах, как хорошо он сказал: «Душа народа не птица, в клетку ее не посадишь!» Эти слова так и просятся в песню, в стихи…»

Однообразно стучали колеса, вагон покачивался, и это убаюкивало Заман-шахира, уставшего за день. Он задремал.

Поезд был уже на полпути между Мары и Тедженом, когда в купе вошел переводчик и сказал, что капитан Китс хочет побеседовать с ним.

Заман-шахир встал. Когда они вошли в салон капитана, иранец взял поэта за локоть, усадил за стол в мягкое кресло и сказал:

— Кроме меня, переводчика, и капитана Китса, который сидит прямо перед вами, здесь нет никого, и вы можете говорить со всей откровенностью. Капитан наш хороший, добрый, образованный человек. Он много лет жил в Турции, в Иране, но Туркмения ему больше пришлась по душе. Он любит туркмен за трудолюбие, воинственность, честность, любит поэзию, и к вам, к туркменскому поэту, он особенно расположен. Поэтому можете говорить с ним, как с другом.