Елена Арсеньева - Семь цветов страсти

• Название: Семь цветов страсти
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00023-5

Она создана для любви и успеха! Но не сложилась блестящая карьера, не удалось личное счастье.

В отчаянии Дикси Девизо заключает рискованный контракт: в течение полугода за ней постоянно будет следить камера. Но молодая женщина и не догадывается, что играет свою последнюю, трагическую роль. И только необыкновенная любовь, которая дается избранным, помогает Дикси спасти свою жизнь и обрести настоящее счастье.

---

— Нет! Где он? — Я распахнула дверцу стенного шкафа и вытащила оттуда мокрого, испуганного, сжавшегося в углу монстра.

Попытка оторвать рукав не удалась. Зато с меня соскользнуло кое-как намотанное одеяло. И тут зазвонил телефон — портье сообщал, что такси ждет. Я быстро натянула почти сухое платье, туфли на босу ногу, обернулась платком и выскочила из ванной.

— Присядь на минуту. — Майкл был необычайно торжествен.

Я опустилась в кресло, он положил мне на колени свой пиджак и раскрыл перочинный нож.

— Приступай. Отречемся от старого мира!

Нож с треском вонзился в очень прочный, отчаянно сопротивляющийся материал.

4

Кромсать костюм кузена не доставляло мне никакого удовольствия, видимо, агрессивность мне вообще не свойственна. Старая ткань поддавалась с трудом, обрушив на меня лавину сентиментальных ассоциаций. Стало жалко и этого нелепого сооружения, сопровождавшего некогда юного Михаила под венец, и ушедшей молодости, и России, вынуждавшей своих граждан всю жизнь таскать на своих плечах чью-то производственную неудачу. Или, как говорят русские, — халтуру.

Моя рука, сжимавшая нож, ослабла, и я с мольбой посмотрела на родственника.

— Обещай мне, Майкл, что позволишь сестре проявить о тебе заботу. В конце концов, это голос крови, твердящий о помощи ближнему…

Растроганный Майкл не отказался встретиться со мной утром для приобретения отдельных мелочей мужского гардероба. Мы направились в большой универсальный магазин, отличавшийся хорошим выбором и вполне умеренными ценами.

Заполучив пару светлых туфель, Майкл с радостью расстался со своими теплыми черными ботинками. Но оставлять их в урне не захотел, пытаясь забрать с собой. Кто знает, может быть, они дороги ему, как память о каком-нибудь важном событии. Русская душа полна загадок.

Не совсем поняла я и реакцию гостя на мое предложение посетить отдел мужского платья: Майкл как-то растерялся, умоляя меня «не делать этого». Было такое впечатление, что муж отговаривает супругу делать аборт.

— По-моему, ты слишком остро воспринимаешь процедуру приобретений.

— Просто я редко этим занимался и еще не привык. — Майкл виновато заглянул мне в лицо. — Что, со мной совсем невозможно появляться на людях? Эти джинсы так ужасны?

— Отличная туристическая одежда. Ты же видишь, все приезжие так ходят, даже американские миллионеры, — успокоила я кузена. — Но ты не можешь вернуться в Москву таким же, как уехал. Особенно после того, как стал наследником барона.

Майкл как-то странно взглянул на меня и смутился. Он совершенно не умел скрывать своих чувств, и я поняла, что с уст кузена едва не сорвался комплимент. Ему трудно давалась середина между робостью и самоуверенностью, которые он пытался скрыть под маской самоиронии.

— Я действительно никогда не буду таким, как был всего два дня назад… — признался он, глядя на носки своих новых туфель. И добавил, покачавшись на мягких подошвах: — Кажется, я начинаю себе нравиться все больше.

— Ну тогда завершим этот процесс, отсекая всякие сомнения. — Взяв Майкла под руку, я мягко ввела его в страну портновских чудес. — Посмотри на себя в зеркало и запомни. Что скажешь?

— Симпатяга. — Скорчив гримасу, Майкл поспешил отвернуться от зеркала.

— Когда я приодену тебя, как задумала, ты не сможешь оторваться от своего отражения. Хочешь, поспорим на самый большой фонтан в нашем поместье?

— А, знаю! В какой-то комедии Бельмондо, изображающий супермена, в порыве самолюбования чмокает свои бицепсы — что, мол, за обаяшка такой!

— Помню, помню, фильм назывался «Великолепный». Я тогда была школьницей и с удовольствием смотрела французские фильмы.

— Уговорила! Я отдаюсь в твои руки, мудрейшая! А фонтан останется коллективной собственностью.

Мы стали потрошить стойку с мужскими костюмами. Избрав роль придирчивого пижона, Майкл осмеял пару предложенных мной моделей. Но минут через пятнадцать, сообразив, что ему предстоит перемерить весь имеющийся здесь ассортимент, кузен взгрустнул.

— Ладно, начнем все сначала. Хватить дурить — дело серьезное. Расслабься и думай о чем-нибудь возвышенном, — посоветовала я, окончательно завладев ситуацией.

Играла тихая музыка, любезные продавщицы, предложив свою помощь и получив отказ, скрылись. Я накинулась на стойки с летними костюмами, рубахами, пуловерами. Конечно, это серийное производство, ширпотреб. Но как похорошел Майкл!..

Когда размышляешь об инстинктах женственности, почему-то не сразу вспоминаешь о желании преобразить своего ближнего. Это изначальное, врожденное, материнское. Мы провозились часа два. Все прошло бы значительно быстрее и удачнее, если бы этот ершистый полуеврей не мучил меня своими бесконечными комплексами. Он и брюки при мне мерить стеснялся, поджидая, пока я покину кабинку.

— А на пляжах чопорной Вены, не нудистских, обычных, совершенно запросто разгуливают голые женщины и мужики. В то время, как пятиюродный брат прячет свои волосатые бледные ноги от родной сестры, — бубнила я в задернутую занавеску примерочной.

— Почему это бледные, я загорал! — огорчился он, и из кабинки высунулась длинная жилистая и вправду загорелая нога. — Это потому, что я всю зиму в трусах по улице бегаю. И очень горжусь своими ногами.

— Но они волосатые и рыжие.

— Это очень мужественно.

— Тогда покупаем «бермуды», — припугнула я скромника.

— Позвольте ручку, мадемуазель! — сказал он на сносном французском и шаркнул по старинке, представляя новый костюм.

— Неплохо. Совсем неплохо… Правда, серый костюм к рыжему… — засомневалась я.

— При чем тут ноги? Это, кажется, не шорты?

— А голова? Ведь ты не будешь всегда ходить бритым, словно новобранец или каторжник.

— У меня чудесный тициановский цвет волос. Темный каштан. Ну, не очень темный. Просто еще плохо заметно.

— Нет, примерь лучше бежевый. Может, как-то смягчит твою ирландскую масть.

Я заметила, что наши диалоги привлекли скучающих продавщиц, то и дело появлявшихся поблизости.

— Дорогая, скажите, пожалуйста, какой цвет волос у этого господина? — втянула я симпатичную худышку в наше представление.

— Шатен, — пробормотала та, взглянув на затылок Майкла, и опустила глаза.

— А я?

— Фрау имеет цвет «коньяк».

— Если у меня «коньяк», то у господина «оранжад», — категорически завершила я спор.

Мы купили бежевый слегка мешковатый костюм и светлые брюки с пуловером, в чем я и вывела Майкла на улицу, придерживая пакет с его джинсами и новыми вещами. Уже по пути, заглядевшись на витрину, вернулась, игнорируя сопротивление кузена, и приобрела спортивную сумку, куда были засунуты джинсы, покупки, а также мой шерстяной жакет, прихваченный для вечера, который я наметила провести на открытом воздухе.

Но до вечера было еще далеко, а сопровождать Майкла в музей мне совсем не хотелось. Пообещав, что в следующий его приезд мы основательно прочешем все венские художественные достопримечательности, я затянула Майкла в прохладный сквер. С приятной усталостью заезжих туристов мы расположились на удобной скамейке в тени большого платана. Рядом в цветнике плескалась водой крутящаяся брызгалка, над которой повисла милая, какая-то игрушечная радуга. Мимо нас с шумом пронеслись подростки на роликовых коньках, и вновь обрушилась тишина — с шелестом листвы, птичьим пересвистом и отчетливым детским лепетом играющих поблизости малышей. Две шести-семилетние девочки что-то настойчиво объясняли мальчишке с велосипедом на прелестном, легком венском диалекте.

Потом одна из них — пышноволосая худышка — ринулась по аллее, прижимая к груди четырехцветный мяч. Ноги в белых гольфах и кожаных сандалиях едва касались гравия — малышка летела сквозь золотисто-зеленую тень, и солнечные зайчики прыгали в длинных развевающихся прядях ее волос. У меня занялся дух от какого-то давнего воспоминания, которое никак не хотело проявляться, а лишь заставляло тревожно колотиться сердце. «Боже! Как хорошо быть девочкой, легконогой, доверчивой, радостной!.. Как весело бежать в утренней свежести, в алмазных брызгах и солнечной пыли, в кудряшках, веснушках, в неведении и предчувствии, неся перед собой подобно этому пестрому мячику свою такую еще долгую, так много обещающую жизнь!..»

Пальцы Майкла, едва касаясь, пробежали от моего плеча к локтю.

— Какая летучая девочка, вон та, промчавшаяся с мячом… У меня такое чувство, что я подсмотрел кусочек твоего детства… Ведь ты носилась по аллеям какого-то старинного парка, не замечая восторженно следящих за тобой старческих глаз. Нет, умиленно. Есть такое слово?

— Да, носилась. Но, кажется, я всегда, с самого рождения, ощущала какую-то свою особенность. И мне нравилось, когда мной любовались и поглядывали в мою сторону. Хотя и разыгрывала полное неведение, детскую наивность…