Сьюзен Зонтаг - В Америке

• Название: В Америке
• Автор: Сьюзен Зонтаг
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06545-8

В центре последнего романа выдающейся американской писательницы Сьюзен Зонтаг «В Америке» — судьба актрисы Хелены Моджеевской, покорившей континенты и ставшей одной из первых театральных звезд мировой величины. «В Америке» — книга уникальная по замыслу и размаху, тонкости прорисовки психологических портретов, это исторический роман и история человеческих страстей. Но превыше прочего эта книга — об актерах и театре, где сценой стали Европа и Америка. Впервые на русском языке.

---

Они уехали из Польши в конце июля; прибыли в Париж, где Марына три недели шила дюжину новых гардеробов, позировала для портрета, ходила в театр (она увидела Сару Бернар в роли доньи Соль в «Эрнани» Виктора Гюго и затем пошла за кулисы, чтобы засвидетельствовать почтение своей великолепной сопернице), посещала галереи и Всемирную выставку. 20 августа они отплыли из Шербура и через неделю добрались до Америки, как раз застав последний месяц зловонного нью-йоркского лета. Они снова остановились в театральном районе, неподалеку от Юнион-сквер: номер-люкс в отеле «Кларендон» был завален цветами, которые быстро портились в этой изнурительной, одуряющей жаре. Марына нашла свой отель, где всегда будет останавливаться, выступая в Нью-Йорке; и во время своего второго турне по Соединенным Штатам она добьется еще большей, неизменной популярности. Люди «странствующих» профессий хотят, чтобы их непременно встречали и носились с ними в продолжительных паузах гастрольных турне. Когда останавливаешься в одном и том же номере знакомого отеля или каждый вечер ужинаешь в одном и том же ресторане, удовольствие заключается в том, что тебе почти не приходится решать.

Марына была счастлива, что возвращается в Америку, но не смогла подавить разочарования (воображение ее подвело), когда они вошли в док. Было ли это огорчением из-за того, что ее никогда по-настоящему не понимали? Или нетерпимостью ко всем этим колоритным, забавным, убежденным, самодовольным американцам? Но какими же она их себе представляла? Впрочем, все это — разочарование, огорчение и нетерпимость — прошло, как только она начала прослушивания актеров для своей труппы. Чтобы чувствовать себя уверенно, ей достаточно было приходить каждое утро в театр и брать в руки бразды правления — в театр, где она откроет сезон в начале октября и будет играть шесть недель подряд. Когда Марына выходила на улицу после полудня, ей становилось дурно от солнечного света, жары и наглых, неумолимых толп. Приходилось напоминать себе, что это не Америка, а всего лишь Нью-Йорк — такой важный, потный, тесный и переполненный. Домом — тем уголком ее новой родины, который Марына могла бы назвать «домом», — был не Нью-Йорк, где начиналась эмигрантская Америка, а то место, где Америка встречалась с океаном и заканчивалась. Богдану нужна была Калифорния — конец и последнее начало; ей тоже.

Во время второго нью-йоркского сезона в театре «Пятая авеню» Марына снова сыграла, с еще более шумным успехом, свою Адриенну, Маргариту Готье и Джульетту, а в последние две недели добилась очередного триумфа в заглавной роли «Фру-Фру» — еще одной горячо любимой французской пьесы о расплате за адюльтер. Сюжет? Ах, сюжет! Жизнерадостная, незрелая Жильберта де Сарторис по прозвищу Фру-Фру впускает в дом свою скромную незамужнюю сестру Луизу — образец женской добродетели, которая замещает испорченную жену-ребенка и становится объектом сыновней и супружеской любви. После этого Фру-Фру, вообразив, что сестра ее предала, сбегает со своим бывшим невоспитанным поклонником, который никогда не переставал ее добиваться, но возвращается через несколько лет, раскаявшись и смертельно ослабнув, и муж прощает ее и позволяет ей перед смертью обнять ребенка.

— По-моему, она не такая слащавая, как «Ист-Линн», — сказала Марына. — Нет?

— «Ист-Линн» — английская пьеса, «Фру-Фру» — французская, — ответил Богдан. — Американская публика охотнее проливает слезы над судьбой обесчещенных женщин, если они — иностранки.

— Да еще богатые. Да еще титулованные, — заметила мисс Коллингридж.

— Богдан, скажи, ведь она не такая же плохая.

— Я бы с радостью. Но вспомни, как они обе заканчиваются: ты лежишь, готовясь испустить дух, в аристократической гостиной того дома, который ты безрассудно и преступно покинула. В «Ист-Линн» твои последние слова (все мы знаем их наизусть): «Ах, это смерть? Как тяжело расставаться! Прощай, дорогой Арчибальд! Мой бывший муж, я люблю тебя на смертном одре, как не любила никогда прежде! Прощай, пока не наступит вечность! Думай обо мне иногда, сохрани крохотный уголок в своем сердце для меня — твоей бедной — заблудшей — погибшей Исабель!» Занавес.

— Надеюсь, побитый молью, — сказала Марына и рассмеялась.

— «Ах, это смерть?» — произнес Питер.

— А тебя никто не спрашивает, — сказала Марына, заключая его в объятия.

— «Думай обо мне иногда, сохрани крохотный уголок в своем сердце для меня», — сказала мисс Коллингридж.

— И вы туда же! — воскликнула Марына.

— Тогда как во «Фру-Фру», — продолжал Богдан, — ты говоришь (хотя лежать можешь на той же софе, только обитой другой тканью): «Ах, как тяжело умирать в такую минуту! Нет, не скорбите обо мне». Эти слова обращены к твоему мужу, сестре и отцу, которым велено рыдать в носовые платки, чтобы публике проще было переключить все внимание на тебя. «Я думала, что умру всеми брошенная, в отчаянии и одиночестве! Но вместо этого, окруженная теми, кого люблю, я умираю мирно — счастливо — без мучений — тихо и спокойно…»

— Пощади меня! — воскликнула Марына.

— Твои последние слова сопровождаются тихой музыкой и громкими рыданиями: «Вы все простите — правда? — Фру-Фру — бедную Фру-Фру!» Занавес. А теперь попробуй сказать, что это не одна и та же пьеса!

— Одна и та же.

— Но почему Фру-Фру должна умереть? — спросил Питер. — Она могла бы вскочить и сказать: «Я передумала».

— Это было бы совсем другое дело, — ответила Марына, целуя его волосы.

— А потом она могла бы уехать в Калифонию, сесть на дирижабль и сказать: «Поймайте меня, если сможете».

— Эта концовка мне нравится намного больше, — сказала мисс Коллингридж.

— Мне тоже, — подхватила Марына. — Да уж, я становлюсь настоящей американкой. Предпочитаю счастливые концовки.

— Невероятно, — сказал Богдан. Невероятным был гастрольный план. — Ты погубишь себя.

Во время своего первого турне Марына ограничивалась игрой только в тех театрах, где были постоянные труппы, которых оказалось намного меньше, чем десять лет назад. Со своей же труппой, состоявшей из тринадцати женщин и двенадцати мужчин, она могла выступать везде, где есть театры. А театры были во всех американских городах, и многие назывались оперными для пущей важности, несмотря на то что никаких опер там никогда не ставили.

В одном только штате Нью-Йорк Уорнок ангажировал ее на один или два спектакля в Поукипси, Кингстоне, Хадсоне, Олбани, Ютике, Сиракьюсе, Эльмире, Трое, Итаке, Рочестере и Буффало.

После недели в Бостоне, на сей раз — в театре «Глобус», прошел ряд выступлений в Лоуэлле, Лоренсе, Хеверхилле, Фолл-Ривере, Холиоке, Броктоне, Вустере, Нортгемптоне и Спрингфилде.

В Пенсильвании — между неделей в Филадельфии и четырьмя днями в Питтсбурге — отдельные спектакли в Бредфорде, Уоррене, Скрентоне, Эри, Уилкс-Барре, Истоне, Ойл-Сити…

— Ойл-Сити[96]. Необычное название для города восточной части Америки, если я не ошибаюсь, — пробормотал Богдан.

В Огайо…

— Каламазу, — сказал Питер. — Наверно, индейское название.

— Мой пасынок хочет сказать, — продолжал Богдан, — что в Мичигане все ангажементы у мадам — на один-единственный вечер. Каламазу, Маскигон, Гранд-Рапидс, Сагино, Бэттл-Крик, Энн-Арбор, Бэй-Сити, Детройт. Восемь городов за десять дней.

— Вождь Сагино и его жена Детройт разбили лагерь у Бэй-Сити под Энн-Арбор за Бэттл-Крик, перед тем как сплавиться на плоту по Гранд-Рапидс и возвратиться в Каламазу-у-у-у-у, — сказал Питер.

— Маскигон пропустил, — вставила мисс Коллингридж.

— Но они не забудут взять с собою сынишку по имени Маскигон.

— Великолепно, — сказала мисс Коллингридж.

— Мотаться по стране, — Богдан свернул карту, — и в течение нескольких недель спать каждый раз в новой некомфортабельной гостинице? Вы хотите погубить свою звезду, мистер Уорнок? Эти однодневные ангажементы, что безжалостно следуют один за другим, придется убрать из гастрольного расписания.

— Вы шутите, милостивый государь. Однодневные гастроли приносят самую большую прибыль.

Марына сделала вид, что не участвует в битве и готова к любым испытаниям; Богдан негодовал; Уорнок бесновался. Он утверждал, что все турне потерпит крах, если…

Богдану пришлось признать, что решение Уорнока разумно.

— Наш личный железнодорожный вагон? В Америке такое практикуется? — спросила Марына.

Нет, конечно. Ее труппа станет первой выезжать на гастроли тем способом, которым раньше пользовались только железнодорожные магнаты и застреленные президенты. Марыне нравилось опережать будущее. А Уорноку нравилось внимание прессы, которое привлечет ее вагон. В каждом городе они будут приглашать репортеров полюбоваться двойной крышей, «водными» фресками на потолке (Моисей в камышах, Нарцисс у зеркального пруда, король Артур на своей погребальной барке), резным ореховым интерьером, бархатными шторами, посеребренными газовыми лампами и скобяными изделиями, персидским ковром и пианино в салоне мадам, а также полосатым ковром, псише в позолоченной раме и портретом великой актрисы верхом на лошади и в ковбойском наряде — в ее спальне. Помимо больших апартаментов с гардеробной и уборной для мадам и ее мужа, там есть также уютный офис и примыкающая к нему спальня для импресарио мадам, спальни для сына мадам и для секретаря мадам и два ряда полок для актеров, личной служанки мадам и одевальщицы («спальные места для дам и джентльменов ночью разделяются ширмой посредине вагона», которую складывают днем, освобождая место для кресел и обеденного стола); в дальнем конце вагона имеются три уборных, кухня и чуланы для одежды и постельных принадлежностей. Уорнок утверждал, что новый дизайн интерьера и обустройство бывшего семидесятифутового «Вагнера» обошлось в девять тысяч долларов. Снаружи вагона, выкрашенного в темно-бордовый цвет, овальные таблички с обеих сторон возвещали кудрявым золоченым шрифтом: ЗАЛЕНСКА И ТРУППА, ГАРРИ Г. УОРНОК, ИМПРЕСАРИО. Он любил уточнять, что его второе имя — Ганнибал. Сам же вагон теперь носил название «Польша».