Сергей Матюшин - Место под облаком

• Название: Место под облаком
• Автор: Сергей Матюшин
• Издательство: Издательство "КИТАП" имнеи Зайнаб Биишевой
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-295-05375-7

В книгу вошли лучшие рассказы, опубликованные ранее в литературно-художественных изданиях России и Башкортостана, а также новые произведения Сергея Матюшина.

Тематика прозы этого сборника достаточно разнообразна. В центре внимания автора и художественно-психологические зарисовки, и портреты современных обывателей, и размышления о том, как суровые реалии сегодняшней жизни воздействуют на наши души. Напряженность сюжетов, живость изложения, стиль повествования и богатый русский язык Сергея Матюшина не смогут оставить читателей равнодушными.

---

— Теперь, наверное, я так думаю, что и не сойдет, — робко сказал Николай Иванович и осекся, поразившись своему чувству: сказал, а говорить совсем не хотел. «Зачем это я? Сидел бы себе».

Женщина медленно обернулась.

Угрюмый взгляд ее темно-карих глаз был тяжел, недвижим, она даже не моргала. Казалось, что она не глазами, а кончиками пальцев шарит по его лицу, подолгу рассматривая лоб, нос, уши, кажется… «Что это она так? — слегка оторопел Николай Иванович. — Что же она так смотрит, так вот нехорошо, недобрый, видать, человек, что я ей, разве враг какой?» Он неловко пошевелился, поправил нормально лежавший воротник сорочки, застегнул пуговицу на пиджаке, оказалось — на не принадлежавшую этой пуговице петлю, и почувствовал, что в автобусе стало заметно душно — тут же кольнуло знакомым горячим шипом в сердце, положил валидол под язык, захотелось пить, но с собой не было ничего.

— До вечера весь в землю уйдет, — наконец произнесла женщина. — На мокрую лег. Сначала надо заморозок несколько дней. А он на мокрую. А вы до города, добрый человек? — спросила она, слегка оживая лицом.

— Что? — громко переспросил Николай Иванович, подавшись вперед. — Как вы говорите?

— В город, я говорю, едете? — улыбнулась женщина, необыкновенно похорошев.

— Да, я в город, да, — кивнул два раза Николай Иванович, удивляясь резкой перемене в лице спутницы; «красавица, должно быть, была в молодости». — И вы в город? Вместе с сыном, да? Это ваш сынок? Как зовут вашего милого мальчика и сколько ему годов, учится хорошо?

Она тяжело отвернулась всем телом. Завозилась, достала из-за пазухи бутылку с чем-то мутным, вынула зубами растрепанный газетный рулончик пробки. Жадно припала к горлышку, сделала несколько натужных глотков, поперхнулась, кашлянула, глотнула еще — и обмякла вся, словно освободилась от тяжести.

— Не осуди, добрый человек.

«Господи, да что же это она?» Николай Иванович растерянно и с легким испугом огляделся, словно не женщину эту, а его самого могли уличить в таком опасном, антиобщественном действии, теперь, говорят, за распив пива на улице будут сажать. А тут общественный транспорт! Да разве ж место здесь, такая пожилая гражданка, куда это годится, ребенок рядом… «Надо бы сказать ей, что хоть ребенок-то рядом».

Стоявшие вблизи люди на мгновение замолкли, потом один сказал с веселым восхищением:

— Во тетка дает! Запросто!

— Э, бессовестная, — сварливо проговорила сидящая позади Николая Ивановича старуха. — Молодые такие, а ни стыда ни совести ни вот на столько. Срам, девка, срам, чему дите учишь? Посмотри на себя.

— А много их теперь, совестливых? — сердито отозвался кто-то. — Вон в Сосновке в сельмаге с семи утра очередь парней за одеколоном.

— Это где училище механизаторов?

— Ну да. С таких лет… молоко на губах не обсохло, а уже диколон.

— Так там пацанов ничему не учат, сразу сажают на трактор и в поле. Ты бы попробовал плугарем подряд часов пять, что хошь пить будешь.

— И что теперь? Вот так, при всем честном народе самогон из горла жрать?

Но та, к кому косвенно обращались, крепко утерев губы ладонью, негромко, но зло и резко крикнула, глядя почему-то на Николая Ивановича:

— Чего вылупились?

Глаза у нее заволокло слезами, она судорожно сглотнув, отвернулась.

— Вороны. Чего вылупились, а? Сама ты, старая карга, дура бессовестная, нашлась совестить, тьфу на вас всех, тьфу, тьфу!

— Ну ты давай осторожно-о, побирушка, а то мы ведь сейчас быстро тебя…

— Мамка, мамака, — схватился за рукав женщины мальчишка и принялся теребить неподатливую фуфайку. — Мамка, перестань плеваться.

— Надо же какое хамье! — сказал стоявший в проходе гражданин в габардиновом плаще, студенческий начальник. — Ка-акое хамье!

— Вот-вот, это верно! — обернулась учительница.

— Пора с такими радикально, решительно, — потряс кулаком начальник.

— Не надо, — тихо произнес Николай Иванович.

— Что — не надо? — спросил гражданин, наклоняясь. — Защитничек? Компаньон, собутыльник? А может и подельник?

— Какой подельник? — спросил Николай Иванович.

— Тогда сожитель, ясное дело! Сколько мы сил и средств угробили на борьбу с зеленым змием, так сказать! Народ спивается, а этому, видишь ли, не надо! Чего — не надо? Постановления принимаем соответствующие, пропагандируем, месячники объявляем по борьбе, а некоторые, — он еле заметно поклонился Николаю Ивановичу и, уже обращаясь к публике, с воодушевлением закончил: — А некоторые отдельные считают, что не надо! Что, я спрашиваю вас, не надо? Мы выражаем тут общественное общее мнение как-никак, извольте считаться!

— Да чего ты такой ретивый расшумелся, — как бы отмахнулась от пропагандиста и вожака бабка. — Теперь самогону вари сколь хочешь, никто не супротив.

— Во-во, а потому что распустили народ! Сами пьют как рыбы, и вокруг всех спаивают.

— Такое поведение просто возмутительно, это автобус, а не кабак!

— К чертям собачьим, идите все к-к чертям! — громко вскрикнула женщина, поперхнувшись злыми слезами. — Чего пристали?

Обернувшаяся учительница, обмахиваясь трепыхавшимся, как курица, журналом, широко раскрыв глаза смотрела на Николая Ивановича, или на дебоширевшую женщину?

— Здравствуйте, Валентина Петровна, — сказал Николай Иванович, приподнимаясь. — У своих гостили?

Учительница, прищурившись, коротко посмотрела, кивнула сдержанно, ничего не ответила. Николай Иванович сел на место. «Странная она все же дамочка».

— Отгостилась, я, дядечка! — крикнула женщина с бутылкой.

«Поговорил на свою голову», — с тоской подумал Николай Иванович.

Мальчишка, шмыгая и сопя покрасневшим носом, бессмысленно улыбаясь, быстро переводил блуждающий свой взгляд с учительницы на Николая Ивановича, с Николая Ивановича на дядьку в плаще, и опять по кругу.

«Что там, что?» — привставали с соседнего и дальше рядов кресел интересующиеся.

— Бабки тренируются! — смеялись студенты, — кто кого перепьет.

— Пойте песни и ведите себя прилично, — громко, слишком громко сказал габардиновый. — Прекрати немедленно! — он обратился к женщине.

— Да вот тут алкоголичка скандалит, — сказал парень в бушлате и при кожаной кепке. — Ей никто ничего, а она, сука вонючая, материт всех, плюется, харкает, заразная дрянь.

— Не матерится она, — проговорил Николай Иванович. Ему вдруг стало жарко и тесно.

— Мне бы, добрый человек, — потянулась к отпрянувшему Николаю Ивановичу женщина, — мне бы только в город, до города добраться, сын там у меня, сын все разберет, я-то уж никак, невмоготу мне больше совсем… А он рассудит по справедливости, по-людски. По справедливости! — обернулась она к неуловимо уплотняющейся публике.

— Поняли? Всех вас!.. — замахнулась, погрозила кулаком. Достала бутылку свою, лихо глотнула.

— Какой ужас, безобразие, — пискнула учительница, обернувшись.

Николай Иванович зажмурился, тряхнул головой, как лошадь — виски сжимало — и, дотронувшись до плеча женщины, сказал:

— Зачем вы так, такое поведение не приветствуется. Успокойтесь, прошу вас.

Она замолкла, резко обернулась. Лицо мокрое, полное слез, зла и отчаяния, искаженное страдальческой гримасой — и ткнулась в руку Николая Ивановича, лежавшую на поручне сиденья, губами, мокрой горячей щекой — неприятно было это прикосновение. Несвежее, но почему-то без самогонного духа дыхание.

— А вы все прочь, прочь, — бросила она через плечо. — Вам бы всем только каркать да шипеть по углам, только бы куснуть да клюнуть, так и ждете, подкарауливаете. А? — подняла она голову; волосы раскосматились, куда делись кольца и волны?

Николай Иванович быстренько убрал руку с поручня.

— Ухватили? Вот вам, вот!

Она выставила перед собой кукиш в крупном кулаке, тыча им в воздух:

— Вот, вот… У вы-и, — завыла она глухо. — Как и не жила ни с кем…

— Успокойтесь, успокойтесь, — тихо, но поспешно проговорил одно и то же слово Николай Иванович, не узнавая собственного осипшего голоса.

— Вы меня слышите? — наклонился он вперед. — Успокойтесь, прошу вас, не надо так настраивать себя, все будет хорошо.

— Чего ее успокаивать? — спокойно и грозно вопрошал кто-то.

— Таких не успокаивать надо, а вышвыривать вон, и все.

— Куда? — поднял глаза Николай Иванович.

— А никуда! Вон, и все.

— Из общества.

Мужчина в плаще посмотрел с язвительным сожалением, даже улыбнулся губами:

— Либеральностью страдаете, уважаемый? Всепрощеничеством?

— Зачем? А затем, — проговорил сосед учительницы, слегка привстав со своего места. — Потому что такое есть неуважение к обществу и его нравственным нормам, просто даже плевок в лицо всем нам, и вам тоже, уважаемый. Разве не так?