Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

• Название: Повесть о Федоте Шубине
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Советский писатель Ленинградское отделение
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1973

---

Это было весной 4 апреля 1765 года, на второй день пасхи. В общежитиях Академии художеств быстро распространился слух:

— Умер Ломоносов.

А императрица «отметила» день смерти Ломоносова дозволением открыть в Петербурге первый частный театр для простой публики и поставить первый спектакль…

Театр был в полном смысле «открытый», он был построен без крыши на пустыре за Малой Морской улицей. В постановке комедии Мольера участвовали доморощенные актеры из мастеровых разных цехов.

Федот Шубин и многие ученики Академии имели билеты на представление. Но никто из них не решился идти на увеселительное «позорище» в день смерти русского ученого. В Академии наук и в Академии художеств люди, знавшие и любившие Ломоносова, переживали тягостную утрату…

До отъезда в Париж после окончания Академии оставался почти год. Трое счастливчиков не тратили времени зря. Они с еще большим усердием занимались каждый своим искусством и настойчивей продолжали изучать языки — французский и итальянский.

Зимой из холмогорской Денисовки опять пришли неприятные вести. Братья Яков и Кузьма жаловались Федоту на свою жизнь: «…подушный оклад тяжел, пожню Микифоровку песком в весенний паводок замело, коровам корму на зиму недостает. Пашпортов на отход из деревни волость не дает, а его, Федота Иванова сына Шубного, в бегах объявили, разыскивают…»

Шубин, прочтя письмо, опечалился. Аттестат об окончании Академии с привилегией «быть с детьми и потомками в вечные роды совершенно свободными и вольными» еще не был получен.

Что делать? Он подал прошение в Академию, умолял заступиться за него и сообщить в архангельскую губернскую канцелярию, чтобы его не беспокоили и братьям в Денисовке в выдаче паспортов не отказывали. Началась бесконечная переписка. Академия написала в Архангельск. Губернская канцелярия — в Академию и в сенат, а сенат положил переписку в долгий ящик.

Дело о беглом крестьянине Шубном временно заглохло. А разыскиваемый Шубной Федот вскоре получил аттестат, дававший ему вольность и полную независимость от своих преследователей. И тогда Шубин вздохнул свободно. Теперь он уже не боялся за свою судьбу. Он словно бы вырос и почувствовал крылья за своими плечами.

И первой, кто его от души поздравил с вольностью и предстоящей поездкой за границу, была Вера Кокоринова, узнавшая об этом от брата.

По указу императрицы Екатерины Шубину был выдан и заграничный паспорт с большой государственной печатью.

С таким документом бывший беглый холмогорский косторез мог быть теперь вполне спокоен.

Когда он на прощанье показал паспорт Гордееву, тот не смог скрыть от него явного недовольства, вскипел и гневно сказал Шубину:

— Дразнишься! Дескать, Гордеев неуч, недоросль, не поспел за тобой! В душе смеешься… Ладно, Шубин! Буду и я за границей…

Федот укоризненно покачал головой, но ответил учтиво, не повышая голоса:

— Напрасно ты так, Федор… Я тебе не хочу худого. Пошлют и тебя в Париж, и я рад буду увидеться с тобой. А зависть — чувство поганое, зависть и ненависть неразлучны. Я думал в начале учения, что будешь ты другом мне, а вышло совсем иначе…

В майские светлые сумерки Федот Шубин с товарищами перед посадкой на корабль были осмотрены и обысканы таможенными чиновниками. Ничего уличающего их в недобром поведении не было. Письма к высоким особам Голицыну и Дидро от Академии внушали не подозрение, а уважение к отъезжающим за границу пенсионерам. Однако старший чиновник таможни не преминул предупредить молодых людей:

— Ведите себя там достойно приличия. Непродажны и неподкупны будьте. Не забывайте, что и за границей темницы и остроги есть покрепче наших…

Трехмачтовое торговое судно стояло у причалов, готовое к отплытию. Боцман провел Федота Шубина и его товарищей по верхней палубе. Под спардеком, на стенке капитанской каюты, на дубовой дощечке Шубин прочитал:

«СЕЙ ГУКОР ПОСТРОЕН НА БАЖЕНИНСКОЙ ВЕРФИ

В ХОЛМОГОРСКОЙ ОКРУГЕ НА ВАВЧУГЕ

ПО ЧЕРТЕЖУ СТЕПАНА КОЧНЕВА.

ЛЕТА ОТ P. X. 1750».

— Как называется это судно? — спросил Федот.

— «Витязь».

— Вот как! Значит, то самое. А под бушпритом над форштевнем есть изображение богатыря?

— Есть. Раньше краской было покрыто, а ныне весной позолотой облепили. Хороша статуя. Во всех портах, куда мы плавали, всюду дивились на нашего богатыря. Потому-то хозяин нынче и приказал позолотой покрыть его.

— Это моя работа, — признался боцману Шубин. — У себя на родине годов семь тому назад я из березы вырезал. Ну, счастливый путь нам будет. Мой Илья Муромец сохранит нас в дальней дороге от бед и напастей.

…Белой прозрачной ночью на мачтах и реях взметнулись большие и малые паруса, судно оторвалось от гранитного невского причала и быстрым ходом двинулось в Финский залив.

Глава одиннадцатая

В попутную поветерь корабль, выйдя в Финский залив, взял курс на Стокгольм. «Витязю» предстояло побывать за этот рейс в столице Швеции, затем в Копенгагене, в Гамбурге, Гааге и Антверпене. А дальше пенсионерам Российской Академии художеств через Брюссель и другие города надлежало сухим путем пробираться в Париж.

Федот Шубин и его товарищи, окончившие учение в санкт-петербургской Академии художеств, — Иван Иванов по классу архитектуры и Петр Гринев по классу живописи — запаслись в дальний путь всем необходимым: и одеждой, и обувью, и съестными припасами, и на первое время денежным довольствием в изрядной сумме — двести тридцать голландских золотых червонцев на троих.

Вот уже и Петербург и Кронштадт остались далеко за кормой и скрылись из виду, а пенсионерам все еще мерещились лица провожавших их товарищей и в памяти назойливо и крепко держалось изустное напутствие академического начальства о том, что путешествие в дальние и чужие страны должно совершаться ради просвещения и знания законов и обычаев обитающих в тех странах людей. А также ради совершенства себя в художественной практике — усваивать полезное и отбрасывать прочь вредное и дурное. И чтобы поведение их соответствовало добрым целям и благим намерениям.

Освоившись на корабле и привыкнув к вольготной морской стихии, три приятеля-пенсионера, овеваемые балтийским ветром, сидели в укромном месте на палубе, вели откровенные и дружелюбные разговоры о прошедших годах учебы. Наговорившись вдосталь, перечитывали инструкцию с ее строжайшими наказами о правилах жизни в чужих странах, а если и это надоедало, то открывали сундук, где кроме одежды и белья было взято с собою несколько книг по рекомендации надсмотрщиков из Академии.

У Федота Шубина была при себе книга, когда-то подаренная ему в Денисовке Дудиным — «Правда воли монаршей…», и весьма ценная и необходимая в подобных поездках книга в кожаном переплете с предлинным наименованием на титульном листе:

«Достопамятное в Европе. То есть описание всего, что для любопытного смотрения света, также за нужду, или по случаю путешествующему в знатнейших местах Европы знать и видеть надлежит. Сию от ректора Ульмского университета Рудольфа Рота, по латинскому Алфавиту сочиненную книгу вместо ведомственного лексикона употреблять можно. Надворной советник Сергей Волчков к пользе юношества, также читающих Санкт-Петербургские и Московские ведомости, оную книгу с немецкого на российский язык перевел 1747 года. Печатано при Сенате, первым тиснением. В Санкт-Петербурге».

— С такой книгой нигде не пропадем! — воскликнул впервые увидевший ее Гринев, а Иванов заглянул в книгу и сказал:

— Да тут весь свет расписан, почитай, Федот, вслух, что собою шведская столица представляет, дабы нам заранее знать о ней.

Шубин не заставил себя упрашивать. На то и книги взяты, чтобы с пользой для ума и сердца читать их. Перелистав двести сорок страниц, он разыскал «Стокгольм» и прочел:

— «Столица королевства шведского. Стоит на шести островах в море, почти вся на сваях строена. Сей город положением мест своих подобен Венеции. Сей весьма крепкой город между морем и великим озером. Гавань ево так велика и пространна, что во оной до тысячи кораблей уставиться могут. Но первое сего города беспокойство, что весьма редко такой дом найдти, в котором бы нужник был… Строение в городе от большой части каменное, а слободы загородние деревянные. Знатного в Стокгольме: Королевская кунсткамера и библиотека. Статуя короля Карла Первагонадесять. Королевская конюшня с садами, живые мосты, арсенал, медальной кабинет и другие смотрения достойные здания. Приезжему сюда из чужих краев напоминается, чтобы в праздники и воскресения между церковною службою по улицам не ходить под опасением взятия под караул…»

Еще не достигнув первого на пути города, русские пенсионеры успели прочесть эту книгу обо всех городах, которые встретятся, а также и о тех, в коих никогда бывать им не доведется. Могло быть, что о последних читать не следовало, но у Шубина и его спутников было достаточно свободного времени, и, кроме того, читать лаконичные и выразительные справки о всех важнейших и маловажных городах мира составляло для них немалое удовольствие. Все трое были довольны, что им первым за счет казны выпало счастье поехать учиться во Францию. Они настроились на возвышенный лад и, предвидя долгое пребывание в Париже, начинали между собой изъясняться на французском языке, сбиваясь и сопровождая разговоры смехом.