Жорж Оне - Серж Панин

• Название: Серж Панин
• Автор: Жорж Оне
• Жанр: Исторические любовные романы

OHE Жорж [1] — французский писатель. Ряд романов и пьес О. (переделки тех же романов для сцены), объединенных в серию под названием «Жизненные битвы» (Les batailles de la vie), представляют собой безудержную апологию буржуазного порядка. Морально безупречный и непомерно богатый буржуа у О. всегда торжествует над дворянином («Le maître des forges», 1882, «La Grande Marnière», 1885, «Serge Panine», 1881, «Volonté», 1888, «La comtesse Sarah», 1883, «Lise Fleuron», 1884). Образы О. сводятся к десятку условных ходульных персонажей. Положение героев, даже их наружность и костюм повторяются из романа в роман. Произведения О. выходили миллионными тиражами в сотнях изданий, далеко оставляя за собой тиражи Золя и Додэ. Секрет его исключительного успеха у парижского мещанства объясняется тем, что при несомненном мастерстве в развитии сюжета у него, по словам Леметра, «нет ничего, что превосходило бы его читателей. Его романы точь в точь по их мерке. Г-н Оне представляет им их собственный идеал», идеал буржуазной обывательщины

---

— Очаровательно! Настоящий маленький рай! — При этом финансист все-таки сказывался в нем и он не мог не прибавить: — А я знаю, сколько стоит мне все это!

Но он не жалел денег. Он знал, что получит барыши. Только здоровье Жанны его очень беспокоило. Со дня их помолвки она сделалась еще более серьезной и более печальной. Она похудела, глаза ее впали, как будто тайком она плакала. Когда он высказал госпоже Деварен свою тревогу, она ответила:

— Все эти молодые девушки сумасшедшие. Брак делает их непонятными! Взгляните на мою дочь. Она болтает, как сорока, скачет, как коза. Глаза ее сверкают из-под бровей, как пара светляков! Что касается Жанны, тут другая песня: она сделалась меланхоличной, у нее угнетенный вид, как у молодой жертвы, предаваемой закланию! Не обращайте внимания, все пройдет. Признаюсь только, веселость одной так же меня раздражает, как и задумчивость другой!

Кейроль, немного успокоенный словами госпожи Деварен и соглашаясь с ней, что именно неизвестность в виду предстоящего брака смущает Жанну, не придавал более значения грусти своей невесты. Мишелина и Серж совершенно удалялись от общества. Они тотчас убегали в сад, если кто-нибудь приходил в зал мешать их разговору наедине. Если же и в саду им мешали, они уходили в оранжерею.

Сержу очень нравился такой маневр, так как он чувствовал себя постоянно стесненным от взглядов Жанны. У мадемуазель Серней показывалась особенная складка над бровями, когда она видела Мишелину под руку с князем, чем доставляла Панину большое мучение. Между тем они должны были встречаться ежедневно за столом, так как Серж и Кейроль обедали у них. Князь напрасно старался углубляться в разговоры шепотом с Мишелиной. Невозможно же было не сказать иногда слова и Жанне. Такие минуты были очень тяжелы для Сержа. Он постоянно боялся какой-нибудь вспышки, зная пылкую и страстную натуру покинутой им девушки. При Жанне поэтому он старался сдерживать нежность Мишелины в известных границах. Последняя приписывала такую сдержанность такту и светскому обращению князя, нисколько не подозревая, что светский такт молодого человека был не более, как осторожностью беспокойного любовника.

Жанна терпела адские мучения. Слишком гордая, чтобы что-нибудь сказать после объяснения с Сержем, и слишком влюбленная, чтобы безучастно наблюдать за счастьем соперницы, она с великим ужасом ожидала приближения той минуты, когда будет принадлежать нелюбимому человеку, которому добровольно дала слово. У нее мелькнула уже мысль все порвать. Если уж нельзя сделаться женой любимого человека, то надо подумать и о себе. Но мысль о борьбе, которую пришлось бы ей выдержать против всех окружающих, удерживала ее. Да и что стала бы она делать у госпожи Деварен? Ей пришлось бы присутствовать при взаимных излияниях Сержа и Мишелины. Нет, лучше оставить этот дом. По крайней мере, с Кейролем она удалится от них и станет свободной; а может быть, уважение, которое она должна питать к своему мужу, заменит ей любовь. Какова бы ни была привязанность, детская или братская, она составит иллюзию для бедного человека, не желающего ничего более от Жанны. У нее не будет тогда перед глазами этой пары, Мишелины и Сержа, прогуливающихся вокруг зеленого лужка, нежно прижавшись друг к другу на узких дорожках. Она не услышит более шепота их страстной болтовни, прерываемой неясным звуком поцелуев, когда они удалялись в очень тенистые уголки сада.

Однажды вечером, войдя в маленький зал улицы Св. Доминика, Серж нашел там госпожу Деварен совсем одну. У нее было строгое лицо, как в те дни, когда она занималась каким-нибудь серьезным делом. Она стояла перед камином, заложивши руки за спину, как мужчина. Очевидно, она удалила всех. Слышны были в саду голоса Кейроля, Мишелины и Жанны. У Сержа похолодело сердце. Он предчувствовал, что есть какое-то препятствие. Желая во что бы то ни стало удалить его, он с решительным видом поклонился госпоже Деварен, не показывая на лице своем и тени беспокойства.

— Здравствуйте, князь, — сказала хозяйка, — хорошо, что вы пришли сегодня; все-таки Кейроль опередил вас, но теперь он не знает, что такая девушка, как мадемуазель Деварен, не выходит замуж без разных разговоров, которые вызываются помолвкой. В нашей среде языки и перья одинаково деятельны. Мне говорили много дурного о вас, и я получила большую пачку анонимных писем на ваш счет.

Заметив у Сержа жест негодования при этих словах, она продолжала.

— Не волнуйтесь, я не слушала болтовни и сожгла письма. Одни говорили, что вы развратный человек, готовый на все, чтобы достигнуть своей цели. Другие намекали, что вы не настоящий князь и не поляк, что вы родились в Терне, от русского кучера и швеи, что жили на счет мадемуазель Анны Монплезир, звезды Варьете, и что женитесь только для того, чтобы заплатить свои долги деньгами моей дочери.

Панин, смертельно бледный, вскочил и подавленным голосом воскликнул:

— Сударыня!

— Садитесь, мой милый, — перебила она. — Если я рассказываю вам об этих вещах, то потому только, что располагаю доказательствами отсутствия правды. В противном случае, я не дала бы себе труда говорить с вами, а просто не велела бы пускать вас в дом, и этим было бы сказано все. Конечно, вы не ангел, но ваши грехи таковы, что их прощают сыну, а если они сделаны зятем, то вызывают смех у некоторых матерей. Вы, князь, красивы собой и были любимы. Но вы были холостяком: это ваше дело. Но через десять дней вы станете мужем моей дочери и нам необходимо условиться. Поэтому я вас ждала, чтобы говорить о вас, о вашей жене и обо мне.

Выслушав сказанное госпожой Деварен, Серж почувствовал на сердце большое облегчение. Он твердо решил сделать все, чего бы ни потребовала мать его невесты.

— Продолжайте, — отвечал он, — я слушаю вас с полным вниманием и с полным доверием, потому что от вас могу услышать только хорошее и умное.

Она засмеялась.

— О, я знаю, что у вас льстивый язык, мой милый, но я не довольствуюсь словами, и меня не легко заманить лаской.

— Честное слово, — возразил Серж, — я не позволю себе шутить с целью заслужить этим ваше расположение; я говорю от чистого сердца.

Лицо госпожи Деварен при этих словах вдруг озарилось, как пейзаж, закрытый морским туманом, освещается вдруг солнечным лучом.

— Если так, то мы тотчас поймем друг друга, — сказала она. — Вот уж две недели, как идут у нас приготовления к свадьбе; но мы не имели еще возможности поговорить серьезно. Впрочем, все здесь уклоняются от этого. Между тем у нас начинается новая жизнь, и я думаю, что было бы хорошо положить ей прочное основание. Не правда ли, ведь у меня такой вид, как будто я хочу заключить с вами условие? Что поделаете, это старая привычка коммерсантки. Я люблю знать наверняка, куда иду.

— Я не вижу здесь ничего иного, кроме законного вполне требования, и нахожу, что, дав мне свое согласие прежде, чем объявить ваши условия, вы поступили необыкновенно деликатно.

— Не это ли расположило вас в мою пользу? Тем лучше! — сказала госпожа Деварен. — Как вам уже известно, я завишу от моей дочери, которая отныне будет зависеть от вас, и в моем интересе быть с вами в полном согласии.

При этих словах, произнесенных госпожой Деварен с веселым добродушием, у нее слышалась легкая дрожь в голосе. Она отдавала себе отчет в важности партии, которую она играла, она решила во что бы то ни стало выиграть ее.

— Видите ли, — продолжала она, — я неудобная женщина. Я отчасти деспот, я знаю это: у меня сложилась привычка повелевать уже тридцать пять лет. Чтобы вести такие трудные дела, требовалась сила воли. У меня ее было довольно. Ну, конечно, я всего достигла. Теперь я боюсь, чтобы эта дьявольская воля, с которой я имела такой успех в моей торговле, не подшутила бы надо мной. Все окружающие меня уже давно знают, что я горяча, но у меня доброе сердце. Они применяются к моей тирании. Вы недавно в моем доме, Как вы относитесь к этому?

— Я буду поступать так, как другие, — ответил Серж очень просто, — и с радостью позволю руководить собой. Подумайте только, что я живу уже много лет без родных, без близких, а потому будьте уверены, что всякие узы, соединяющие меня с кем-нибудь или с чем-нибудь, покажутся мне легкими и приятными. К тому же чистосердечно прибавлю, — сказал он, меняя тон и глядя с нежностью на госпожу Деварен, — если бы я не сделал всего, чтобы угодить вам, я был бы крайне неблагодарным.

— О, — вскочила госпожа Деварен, — к несчастью, это не доказательство!

— Хотите вы большего доказательства? — ответил молодой человек, придавая своему вкрадчивому голосу все очарование, которым он обладал. — Если бы я не женился на вашей дочери ради ее самой, я думаю, что женился бы ради вас.

На этот раз госпожа Деварен совсем развеселилась, Грозя пальцем Сержу, она проговорила:

— Ах, поляк, хвастун Севера!