Ник Хоакин - Женщина, потерявшая себя

• Название: Женщина, потерявшая себя
• Автор: Ник Хоакин
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002246-0

В многоплановом, отмеченном глубоким психологизмом романе «Женщина, потерявшая себя» автор пишет о коренных проблемах бытия, о борьбе добра и зла.

---

— Нет, Конни, нет!

— Теперь я просто не знаю, где правда. Я даже не знаю, правда ли то, что я сейчас говорю. Может быть, ты прав, и я всего лишь обманщица. Может быть, я и тогда знала все. Сейчас я не могу припомнить, было ли время, когда я не знала. Оглядываясь в прошлое, я вижу только ложь и ложь.

— Ты не знала тогда, Конни, ты не знала!

— Как я могу говорить об этом сейчас, если я лгу всем и даже самой себе?

— Тогда поверь мне: ты ничего не знала до тех пор, пока не нашла эти письма.

— Но теперь я понимаю, что я хотела найти их…

— Где они?

— Здесь, в сумочке.

— Дай их мне.

— Зачем?

— Я выброшу их.

— Теперь это ничего не изменит.

— Мы не можем быть вместе, пока между нами стоят эти письма.

— Теперь уже слишком поздно быть вместе.

— Отдай мне их, Конни, отдай!

Она потянулась к сумочке, но тут вагон так тряхнуло, что сумочку словно выдернуло у нее из рук, а ее самое подбросило и понесло вверх: крыша над головой и темнота вдруг исчезли, вспыхнул слепящий свет, загрохотал гром, и темная земля обрушилась на нее — она сыпалась на нее сверху, сыпалась ей на волосы, на лицо, на грудь, забивала рот и уши, и сквозь завесу земли она увидела прояснившимся взглядом, что муж смотрит на нее, ощутила все еще обнимавшие ее руки, а потом перестала вообще что-либо чувствовать и по выражению его лица поняла, что гибнут они оба и одновременно.

Коричневое небо потемнело, и по мере того, как дорога становилась круче и поднималась все выше, воздух, напоенный ароматом сосен, делался чище. Взглянув наверх, она снова увидела монастырь — ближе, чем раньше, но теперь не столь отчетливо; он медленно погружался во мрак, уже поглотивший город внизу, а «ягуар» несся быстрее и быстрее, бросая перед собой лучи света на дорожные знаки и рекламные щиты, на увитые зеленью стены, на кладбищенские ворота, за которыми из тьмы выплывали могильные камни, на ответвления дороги, прорезанные в теле скалы и ведшие к домам, полускрытым на вершине утеса.

Она вдруг почувствовала, что ей холодно, и задрожала; жемчужное ожерелье льдинками покалывало шею, ветер гнал пар ее дыхания обратно в лицо. Она сняла руку с руля, чтобы вытащить из сумочки носовой платок. Ее пальцы наткнулись на связку писем.

— Ты должен отвезти его назад, — услышала она голос матери.

Конни подошла к двери и притаилась за ней, вслушиваясь в каждое слово.

— Нет, Маноло, отвези его назад. Я не могу держать в доме это чудовище.

— Но надо же его куда-то пристроить.

— Почему бы не оставить его там, где он был?

— Я ведь уже сказал — армия занимает все наши административные здания.

— Ну и что? Ты мог бы запихнуть его куда-нибудь в угол, чтобы он никому не мешал.

— Нам приказали вывезти все наше имущество. А кроме того, мне жаль старикана. Нельзя же бросить историческую личность на произвол судьбы.

Конни отворила дверь и вошла в холл. Отец с матерью стояли у наружных дверей. На залитой солнцем веранде томились в ожидании два грузчика. Между ними на полу сидел Биликен — он, как всегда, счастливо улыбался, уши свешивались до плеч, круглый голый живот торчал вперед.

— А вот и Конни, — сказала мама. — Конни, хочешь, мы поставим его к тебе в комнату? Ты его очень любила, когда была маленькой.

Конни было уже одиннадцать лет, только что началась война.

— Его должны выкинуть, папа?

— Нет, детка. Его просто на время эвакуируют.

— Бедный Биликен!

— Мама не хочет держать его дома.

— Во всяком случае, не во время войны, — сказала мама. — У него такой вид, что добра от него не жди. Он принесет нам несчастье.

— Но почему? — удивился отец. — Он будет напоминать нам о счастливых временах, о молодости, о карнавалах.

— О балах, о конфетти, о праздничных шествиях, — улыбаясь, подхватила мама.

— Об ужинах в ресторане Рефихио, — добавил папа.

— И о завтраках в кафе Легаспи, — продолжала мама.

Они смотрели друг на друга и улыбались. Конни и Биликен тоже смотрели друг на друга через дверь и тоже улыбались — теперь они уже были примерно одного роста. Грузчики беспокойно переминались с ноги на ногу, ожидая приказаний. Позади них солнце заливало светом розы, асфальтированную дорожку и высокие железные ворота, у которых теперь стоял солдат в каске. За воротами клубилась пыль — мимо дома целый день катили коляски, телеги и грузовики, груженные мебелью: люди бежали из города.

— Ну, а тебе, Конни? — спросила мама. — О чем тебе напоминает Биликен?

— Бедный ребенок помнит только карнавалы в годы депрессии, — сказал папа.

— Однажды ты плакала из-за Биликена, помнишь?

— Помню, мама.

— Ты еще хотела взять его домой, помнишь?

— Да, мама.

— И вот он наконец здесь, в полном твоем распоряжении. Я велю отнести его в твою комнату. Хочешь, мы положим его к тебе в постель?

— Конча…

— Я же шучу, Маноло.

— Мне не нравится, как ты говоришь с ребенком.

— Она уже не ребенок, верно, Конни?

— Да, мама.

— И я не позволю ставить его в детскую.

— В таком случае, дорогой Маноло, поставь его, куда хочешь. Это твой дом.

— Скажи, почему ты его так ненавидишь?

— Ты про Биликена или про дом?

— Да наверное, и про то и про другое.

— Пожалуйста, не впадай в истерику. Сейчас и так полно истеричных людей. И вообще я не понимаю, из-за чего мы спорим. Я ведь уже сказала тебе, можешь поставить этого монстра, где хочешь.

— Я прикажу грузчикам бросить его в ближайшую мусорную кучу.

— Совсем как подкидыша! Бедный Биликен!

— Конча…

— Послушай, у меня от всего этого начинает болеть голова. Я не желаю, чтобы это чудовище стояло в доме и весь день скалило на меня зубы — у меня начнутся истерики. Но ведь за домом есть сад, и там в стене полно ниш. Почему бы не сунуть твоего Биликена в одну из них?

Наступило молчание. Отец смотрел на мать, а она с улыбкой подошла к Биликену и постучала по его голове. Грузчики уставились себе под ноги и, казалось, обливались потом от смущения и стыда.

— Поднимите его, — приказал отец, — и идите за мной.

Конни вышла на веранду, чтобы получше разглядеть маленькую процессию, огибавшую дом. Освещенного солнцем счастливого Биликена несли на плечах, и он весело кланялся. Сзади подошла мать и стала рядом с ней. Конни внутренне напряглась и не смела поднять глаз.

С тех пор как мать несколько месяцев назад вернулась из-за границы, Конни не могла заставить себя смотреть ей в глаза. Она боялась, что мать прочитает в ее взгляде вопрос. Никто не сказал ей, почему мать уезжала, и никто не сказал, почему она вернулась. Раньше они все были счастливы вместе — и она, и мама, и их друг Мачо. Потом Мачо вдруг куда-то уехал. А потом уехала и мама. Конни отослали к тетке, и в течение года она почти не виделась с отцом. Вскоре она поняла, что спрашивать, где мама, невежливо. Когда она попадала в компанию взрослых, они сразу же умолкали и начинали переглядываться. В школе за ее спиной перешептывались и таинственно хихикали, но Конни прошла через все это с высоко поднятой головой. Ее мама была красива, ее мама была добра — ни у одной из этих гадких девчонок не было такой мамы. Ну, ничего, мама приедет и только посмеется над завистливыми сплетниками. Когда Конни сказали, что ее везут обратно домой, потому что мама скоро возвращается, она заплакала от радости. Теперь все будет хорошо: она снова будет с мамой, мама все объяснит, и они будут счастливы, как раньше. Каждое утро Конни выбегала к железным воротам и ждала маму.

А вместо нее приехала незнакомая ослепительная дама, от которой люди испуганно отводили глаза.

Когда Биликен скрылся за углом, Конни подождала минуту, затем, не отрывая взгляд от пола, осторожно повернулась и пошла к двери.

— Конни, — позвала ее мать, когда девочка уже была в дверях.

Конни остановилась, медленно повернула голову и посмотрела на мать. Они некоторое время молча глядели друг на друга. Потом мать вздохнула, подошла к креслу и села.

— Поди сюда, Конни, — сказала она.

Конни подошла и остановилась рядом. Мать полулежала в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв ладонью лоб, словно стараясь удержать свои мысли. Конни ждала, и в этот момент тишину прорезал страшный рев. Оглянувшись, она увидела, как солдат бросился прочь от ворот, а движение на улице разом замерло. Затем последовала короткая пауза, и снова в тишине раздался страшный рев.

Мать выпрямилась в кресле, и лицо ее опять приняло насмешливое выражение.

— Бомбежка, — сказала она. — Я же говорила: Биликен приносит несчастье, — и, с улыбкой поглядев на Конни, добавила: — Надо опять уползать в щель.

Биликен всю войну жил в стенной нише в саду за домом. Та часть сада стала для Конни убежищем. Она тайком притащила туда маленький столик и пару стульев, и там, под акациями, они с Биликеном вместе полдничали каждый день. Сначала она предлагала ему горячий шоколад, пока в доме был шоколад, потом кофе, а когда не стало и кофе — ячменный суррогат, единственный напиток, который тогда можно было достать. Теперь ужас бродил по улицам не только ночью, но и днем, однако в своем тайном укрытии под акациями Биликен по-прежнему заправлял карнавалом, улыбался и каждый день ждал новостей. Конни была очень счастлива снова обрести друга, с которым можно быть вместе, которому можно пересказывать слухи о том, что ровно через девять дней после такого-то числа (число переносилось из месяца в месяц) с триумфом вернутся американцы на целой туче самолетов и на караване судов длиной в милю. Но от солнца и от дождя краски Биликена поблекли, под слоем пыли божок посерел, земля, нанесенная ветром в нишу, высилась у скрещенных ног холмиком, на котором скоро зазеленело несколько чахлых растений, потом выросли папоротники, потом холмик покрылся ковром сорняков, а затем лоза дикого винограда медленно вскарабкалась вверх по краю ниши, разрослась в стороны и скоро густо оплела всю стену вокруг Биликена — а американцы не приходили. Потом лоза зачахла и умерла, листья опали, сплетение мертвых стеблей почернело, высохло и стало ломким, ветер раскачивал и разрушал его, осыпая сучками и веточками детский столик, гнивший среди сорной травы, поломанные стулья на пожелтевших газетах и самое Конни, вытянувшуюся и похудевшую, — ей было уже четырнадцать лет, когда однажды она прибежала под акации с чашкой рисового отвара и вареной сладкой картофелиной, чтобы сообщить Биликену, что она эвакуируется.