Дм. Хренков - Александр Гитович

• Название: Александр Гитович
• Автор: Дм. Хренков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Книга посвящена жизни и творчеству известного ленинградского поэта Александра Гитовича. Д. Т. Хренков, используя личные воспоминания, малоизвестные, а подчас и неизвестные материалы, создает живой облик человека и поэта, рисует окружавших его людей, передает атмосферу времени.

---

«Пехотинец» появился в 1944 году. Между ним и «Строителем дороги» пролегла почти вся война, но привязанности автора нисколько не изменились. Поэт пристально всматривается в воинов переднего края. Обязанности фронтового корреспондента позволяли ему бывать в разных частях. И в стихах идет своеобразная перекличка представителей разных родов войск: «Снайпер», «Строитель дороги», «Полковая артиллерия», «Военные корреспонденты», «Пехотинец»… Уже одни названия дают представление об участниках такой переклички. Но это — не стихи о воинских профессиях. Они привлекают внимание глубоким анализом поведения человека на войне, меткостью психологических характеристик. Вот один из галереи героев фронтовых стихов Гитовича — разведчик.

Наверно, так и надо. Ветер, грязь.
Проклятое унылое болото.
Ползи на брюхе к черным бревнам дзота,
От холода и злобы матерясь.

Да про себя. Теперь твоя забота —
Ждать и не кашлять. Слава богу, связь
В порядке. Вот и фриц у пулемета.
Здоровый, дьявол. Ну, благословясь…

На третий день ему несут газету.
Глядишь, уже написано про эту
Историю — и очерк и стишки.

Берет, читает. Ох, душа не рада.
Ох, ну и врут. А впрочем — пустяки.
А впрочем, — что ж, наверно, так и надо.

До войны стихи Гитовича на оборонную тему несли на себе нередко печать рассудочности, страдали некоторой сухостью. Долгие месяцы, проведенные на переднем крае, постоянное общение с главным героем войны — солдатом душевно обогатили поэта, позволили ему освободиться от литературности, найти настоящие слова, чтобы рассказать о том, как шли мы к победе, и о том, как в нас самих зрели силы для этой победы.

В стихах Гитовича появляются интонации живой разговорной речи, порой даже частушки:

Вот — земля. Немецким ротам
Не дадим топтать ее,
Потому что хоть болото,
А российское — свое.

Или:

А пойдешь на пост, да, не ровен час,
Соскользнул в темноте с мостков —
Значит, снова по пояс в грязи увяз,
Вот у нас тротуар каков.

Встретились два солдата в час короткого привала, разговорились. О чем? Конечно, все о том же — о доме, по которому истосковались. Рады похвастать друг перед другом: один письмом из дому, другой фотографией дочки.

А кругом — земля в огне,
Как ведется на войне.
Далеко дружку в Саратов,
А до Омска — дальше мне.

Только в общем — все равно
Расстояние одно:
Нам считать не версты к дому,
А к победе — суждено.

Интонации нельзя научиться. Ее можно только услышать, живя одной жизнью с солдатами и деля с ними кров и хлеб.

После войны недоброжелатели пытались обвинить Гитовича в том, что он оторвался от читателя, не откликается, мол, на злободневные события. Наиболее крикливыми критиками были те, кто за четыре года войны так и не успели узнать, как пахнет порох. Поэту бывало нелегко, но в самые трудные минуты он вспоминал глаза товарищей, которым читал стихи в окопе, снова ощущал на ладони шершавое рукопожатие сапера, с которым разминировал минное поле, и обретал веру в собственную правоту.

Было бы неверно думать, что все фронтовые стихи Гитовича — непрерывная цепь удач. Газета отнимала у него и время и силы, порой часа не оставляла для того, чтобы подумать над строкой. Надо ли удивляться, что стихи, рожденные на злобу дня, нередко умирали на газетной полосе, но умирали, подобно бойцам, до конца выполнив свой долг.

Война была не единственной темой поэтов-фронтовиков, как и публицистика — далеко не единственным средством выражения чувств. Война стала временем нового расцвета нашей лирической поэзии, в том числе и любовной лирики. Именно успехами нашей лирики в годы Великой Отечественной войны в значительной степени объясняется тот рост доверия к поэзии, интереса к ней, который до сих пор обеспечивает стихам тысячные аудитории.

Далеко не все стихи, написанные на войне, предназначались для газетной полосы. Вспомним наиболее разительные примеры: «Жди меня» К. Симонова и «Землянку» А. Суркова. Обнародование этих стихов в значительной мере носило случайный характер. Однако совершенно не случайно они получили всеобщее признание: в них аккумулированы мысли и чувства. миллионов. Это же можно сказать о стихах М. Светлова, М. Луконина, М. Дудина, А. Недогонова, шедших за ними следом С. Орлова, М. Карима, К. Кулиева, М. Максимова и многих других. Стихи-признанья, стихи-письма любимой, стихи-беседы между двумя друзьями обретали силу боевого оружия. Как и все, А. Гитович «в ночи, озаренной немецкой ракетой, шагая в лесу по колено в воде», как бы заново переживал и переосмысливал многое из той довоенной и теперь казавшейся такой далекой жизни, иначе оценивал то, что дарила ему война, по-особому всматривался в будущее.

Мы уже знаем, какое место в творчестве Гитовича занял довоенный цикл «Разлука», как умел поэт по-своему сказать о том, что лежит «на сердце твоем и моем». Этот цикл появился не случайно: видно, у каждого поэта наступает пора, когда невозможно восстановить душевное здоровье, без того чтобы не высказаться о самом сокровенном.

Незадолго до начала войны, в апреле 1941 года, Гитович написал стихи «Нет, не тихого берега ужас…». Это было возвращение, но не прямое, а словно бы по спирали, к теме «Разлуки», к теме любви, той, «что в преданьях воспета и почти непонятна теперь». У нового цикла — «Долгая история» подзаголовок: «Вместо писем». Начинаешь читать, и тотчас тебя захватывает обнаженность чувства. На первых порах эта обнаженность даже отпугивает. Вот так бывает, когда мы по ошибке входим в чужую дверь. Но прочитано одно стихотворение, второе, и ловишь себя на мысли, что ты — не столько читатель, сколько соавтор.

В ту пору много было написано стихов о неверной любви, жестокой ревности, безжалостно клеймилась позором «она» за то, что забыла «его». Философия «Долгой истории» Гитовича была совершенно иной, она шла в русле лучших образцов нашей военной лирики, основы которой заложены лермонтовским «Завещанием». В стихах Гитовича нет идиллических настроений. Его любовная лирика — это никогда не прекращающийся спор совести, напряженной мысли.

Те комнаты, где ты живешь,
То пресловутое жилье —
Не сон, не случай — просто ложь,
И кто-то выдумал ее.

Те комнаты — лишь тень жилья,
Где правдою в бесплотной мгле
Лишь фотография моя
Стоит как вызов на столе.

Как тайный вызов твой — чему?
Покою? Слабости? Судьбе?
А может, попросту — ему?
А может, все-таки — себе?

Ну что ж, к добру иль не к добру,
Но гости мы, а не рабы,
И мы не лгали на пиру
В гостях у жизни и судьбы.

И мы подымем свой стакан
За те жестокие пути,
Где правда — вся в крови от рай,
Но где от правды не уйти!

«Долгая история» — цикл очень грустных стихов об оборванной на полуслове любви:

Не плачь, моя милая. Разве ты раньше не знала,
Что пир наш недолог, что рано приходит похмелье…
Как в дальнем тумане — и город, и дом у канала,
И темное счастье, и храброе наше веселье.

А если тебе и приснились леса, и равнины,
И путник на белой дороге, весь в облаке пыли, —
Забудь, моя милая. Фары проезжей машины
Его — и во сне — лишь на миг для тебя осветили.

В стихах женщина не оскорблена ни малейшим намеком на короткую память. Да и к «третьему», который обычно в подобных стихах подвергался остракизму, сохранено человеческое отношение. Гитович глубже иных своих товарищей по перу понимает драму такой любви:

И в этой тьме ненастоящей
Мне только хуже оттого,
Что третьему еще неслаще,
Что ты обидела его.

Любовь, которую пережил поэт и о которой он решил рассказать, сделала его мудрее. Его любовная лирика философски насыщена: она рассчитана отнюдь не на эмоциональный настрой, а на способность читателя глубоко анализировать, то есть мыслить.

В ту пору, когда создавался этот цикл (особенно зимой 1943 г.), мы часто встречались с Гитовичем. В каждый свой приезд он читал нам новые стихи. Когда цикл в основном был написан, Гитович собирался закончить его стихами «И все-таки что б ни лежало…». Через несколько дней мы встретились снова. Он прочел вот эти двенадцать строк, завершающих в окончательном виде цикл:

Осенний снег летит и тает,
С утра одолевает грусть.
Товарищ целый день читает
Стихи чужие наизусть.

Лежит, накрывшись плащ-палаткой,
Переживая вновь и вновь,
Как в детстве, где-нибудь украдкой
Из книги взятую любовь.

Его душа чужому рада,
Пока свое не подошло…
А мне чужих стихов не надо —
Мне со своими тяжело.

По разным соображениям он не опубликовал несколько тогда написанных стихотворений. С ними читатель смог познакомиться лишь в посмертной книге стихов «Дорога света».