Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

• Название: Мексиканская повесть, 80-е годы
• Автор: Карлос Фуэнтес
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В сборнике представлены наиболее значительные повести современных мексиканских писателей: Карлоса Фуэнтеса, Рене Авилеса Фабилы, Хосе Эмилио Пачеко и Серхио Питоля. Авторы рассказывают об острых проблемах сегодняшней Мексики, в частности противоречии между пережитками далекого прошлого и тем новым, что властно вторгается в жизнь страны.

---

Габриела перевела взгляд на открытую дверь и на ключи в ней. У мужчины не хватило выдержки; будь у него побольше упорства, они теперь могли бы посидеть, выпить чаю или кофе, что ему больше по вкусу, а возможно, она предложила бы ему рому, на кухне давным-давно стоит едва начатая бутылка. Ладно, бог с ним. Но ведь вот что странно: мужчина шел за нею минут сорок или пятьдесят, уговаривал ее, настаивал, пускал в ход самые убедительные доводы; в метро он вскочил в тот же вагон, потом шел за нею и вдруг, когда уже почти дошли до дома, исчез. Привиделся он ей, что ли, этот преследователь? Поверила, что за нею идет мужчина, а на самом-то деле это была тень, которую она наградила лицом и голосом? Нет, это был мужчина, живой и настоящий, он существовал в действительности, просто задумался и потерял меня из виду, а сейчас ищет, куда я девалась. Наверно, замешкался у какой-нибудь витрины, остановился газету почитать, кого-нибудь из знакомых встретил, никак было не разминуться.

Габриела обрадовалась: кто-то шел очень быстро, вот он, уже подходит, только я и виновата, что он отстал, слишком торопилась. Мужчина подошел совсем близко, оказался под фонарем, и она удостоверилась, что это вовсе не тот, кого она ждет, а какой-то прохожий прошел, не взглянув на нее. Габриела не решалась войти в дом. Преследование началось почти сразу же, как она вышла с работы. По пятницам она задерживалась, надо было снимать кассу. Семь часов, уже стемнело; Габриеле совсем не хотелось спешить домой, ей было все равно: когда вернется, тогда и вернется. Она подумала, не посмотреть ли какой-нибудь фильм или, может, сходить в гости к кому-нибудь из знакомых или к приятельнице, все равно к кому, но она тут же отказалась от этого намерения. Гораздо интереснее пойти домой медленно-медленно, совсем не торопясь, разглядывая витрины, наблюдая кипучую городскую жизнь, стихающую с приближением ночи. Завтра суббота, а по субботам, и по воскресеньям тоже, можно себе позволить встать и в десять, и даже в одиннадцать; поваляться в постели такая роскошь, хотя, по правде говоря, если она поднималась поздно, остаток дня пролетал незаметно, и вскоре наступала ночь, а потом — другие сутки, стремительно вытесненные из длинной и нудной вереницы. Так что суббота и воскресенье — праздник для большинства людей — были для Габриелы ничуть не менее скучными и однообразными, чем рабочие дни: случайный фильм, модный журнал, чашка кофе в ресторанчике, по определенным числам посещение матери, неизменно заканчивающееся бессмысленными спорами, которые лучше бы и не начинать. Она предпочла прогуляться, пройти, не торопясь, привычный путь до станции метро, мимо все тех же витрин, в которых выставлены все те же товары; ее окружал все тот же отвратительный городской пейзаж, все те же лица, те же люди попадались навстречу, одни улыбались ей и проходили мимо, другие окликали по имени (прощай, Габриелита, это мерзкое уменьшительное, его ведь можно произносить и с сочувствием, и кокетливо, и с притворной сердечностью — как угодно!).

Центральные отделения банка находились на углу улиц Изабеллы Католической и Венустиано Каррансы; в школьные годы ее смешило это сочетание: какого дьявола было здесь делать королеве Испании с вождем революционной Мексики? Но ведь во всех городах мира, думала она, должно быть, творится такая же нелепость: вот перед тобой угол, и два таких несхожих персонажа истории по воле случая оказываются рядом; или враждующие страны, философы противоположных направлений, различные эпохи, деятели, ненавидевшие друг друга: Наполеон и Веллингтон или, того хуже, Гомер и какой-то неведомый президент Республики; с географией тоже обходятся вольно: Москва и Буэнос — Айрес; а не то какая-нибудь многоводная река, все равно, дающая ли жизнь пустыне или затопляющая селения.

Габриела, как и большинство служащих, всегда стремилась оказаться подальше от места работы; однако сегодня она прошлась по улице Изабеллы Католической и, дойдя до улицы Пятого мая, свернула к улице Боливара. Движение было ужасное, но Габриела, казалось, не замечала его, шла, лавируя между машин, иногда останавливалась и разглядывала выставленные в витринах продукты, одежду, ткани, разные предметы туалета. У витрины ювелирного магазина она почувствовала, что сзади кто-то стоит слишком близко; она не придала этому значения, хотя человек почти касался ее. В конце концов, услышав какие-то невнятные слова, будто долетавшие издалека, она подняла взгляд, посмотрела в стекло витрины и увидела там отражение мужского лица. Габриела пошла своей дорогой, но через несколько шагов поняла, что ее преследуют. И всегда одно и то же: «Позвольте, сеньорита, вас проводить». Она не повернулась к тому, кто произнес эти слова, и не ускорила шаг, чтобы избавиться от поклонника. Габриела развеселилась, ей было даже лестно, ведь на самом-то деле она уж и позабыла, когда в последний раз мужчина пытался добиться ее так просто и бесцеремонно. Ей припомнилось, как однажды на медицинском факультете какой-то парень — он сказал, что учится на инженерном, — заметив, что она в халате, подошел к ней и попросил оказать ему помощь. Она улыбнулась. Воспоминание было приятным, хотя нетерпеливый молодой человек быстро снял осаду.

Габриела снова остановилась, теперь около огромной витрины. Ее догнали, и опять она услышала голос этого типа: он навязывался ей, нет, не навязывался, а только предлагал себя в спутники. Какой благородный! Решительно повернулась к нему, чтобы дать отповедь. И увидела вполне приятного, одетого по моде мужчину, должно быть, мой ровесник или немного старше, но тридцати ему все же нет; служит в банке или в каком-нибудь другом учреждении, определила Габриела и, повернувшись к нему спиной, пошла дальше. Теперь он молчал, но шел по пятам: она пускалась в путь — тотчас слышались шаги, останавливалась — и он тоже останавливался; так она оказалась возле станции метро, спустилась и только успела подумать, что ее оставили в покое, как тут же краем глаза увидела, что он задержался, покупая билет. Растолкав хлынувшую навстречу беспорядочную густую толпу, он настиг Габриелу. Все так же молча встал рядом. Не глядя на него, она пыталась представить его лицо; он напомнил ей отца в том же возрасте, каким она видела его на фотографии, в купальном костюме; он смеялся, глядя в объектив фотоаппарата, которым его снимала жена. Габриеле было тогда года три или четыре. Мы были в Веракрусе, в порту Веракруса. Она вспомнила, как ехали туда по железной дороге, целый день, с семи утра до семи вечера, я была совершенно измучена шумом, жесткими сиденьями, тем, что становилось все жарче и жарче, прочими дорожными неудобствами; измучена и возбуждена: новые места, разноголосица торговцев на каждой станции, предлагающих всякие товары, фрукты, сладости, освежающие напитки, еду. Потом было море, впервые в жизни море, песок, легкий бриз и игры на пляже. Мои родители резвились вместе со мной. Брат еще не родился, и они были только моими, оба, отец и мать, целиком моими. Отец, слишком рьяный, когда дело касалось предосторожности, предупреждал нас, что в воду входить нельзя, потому что сюда может заплыть разбойница акула. Тогда мы с мамой принялись бегать по бесконечному пляжу, вздымая босыми ногами тучи песка. Подошли несколько мужчин и что-то сказали маме о ее ногах. Тут явился мой отец, стал кричать и всех оскорблять. В тот день на пляж мы больше не пошли, вернулись в гостиницу, меня там оставили одну, сами они бранились на улице. А потом где-то рядом я слышала энергичный голос отца и жалобные всхлипывания матери. На следующий день было воскресенье и, как обычно, церковь, утренняя служба; такой ужас: жара, и мы на коленях, в поту, среди толпы, удушающего зловония. Я поняла, что моря больше не существует, что не ловить мне больше крабов между камнями и не искать в песке ракушки. Об остальном я не вспоминаю. Потом, показывая мне фотографии, мама говорила о ревности, об отцовской несправедливости, о его грубости, лицемерии; но это было гораздо позже, я училась в четвертом классе начальной школы, мать тогда попыталась навести порядок в своих вещах; на самом-то деле она не ко мне обращалась, разговаривала с моей бабушкой. Отец большую часть времени проводил на работе.

Габриела подошла купить сигареты и спички; воспользовавшись случаем, мужчина снова принялся за свое. «Позвольте, сеньорита, заплатить, мне тоже нужны сигары, и у меня есть мелочь», — сказал он, заметив, что Габриела пытается расплатиться бумажкой в сто песо.

«Спасибо», — отрезала она, и продавщица тут же взяла бумажку, а от его денег отмахнулась.

Охотник воспользовался этими минутами, чтобы показать себя во всем блеске, он старался, чтобы добыча хорошенько его разглядела и убедилась, что он очень недурен собою. Так и случилось, Габриела решила: он вполне приятный, и пошла дальше, напустив на себя безразличный вид. Шаги у нее за спиной подтвердили ее предположение о том, что легко он не сдастся. По крайней мере упорный, усмехнулась она. И остановилась на обычном месте, дожидаясь поезда. Среди многолюдной толпы. Мужчина прирос к земле неподалеку. Габриела искоса взглянула на него и поняла, что он пристальнейшим образом ее разглядывает. Ей стало не по себе. Она вспомнила, что юбка у нее немного выше колен, а это уже не модно, но она предпочитала короткие юбки, открывающие ноги, лучшее, что у нее было. Поезд на полной скорости подъехал к платформе и остановился, Габриела притворилась, что входит в вагон, и охотник попался в ловушку: он вошел через другую дверь в тот же вагон, а Габриела вдруг повернула назад и в последнюю секунду втиснулась в соседний. Довольная, она улыбнулась своей проделке и устроилась по возможности удобнее, встав так, чтобы ее не давили. Это преследование нарушило нудное однообразие ее жизни. Встретившись с недоумевающим взглядом какого-то ребенка, она перестала улыбаться.