Михаил Соколов - Грозное лето

• Название: Грозное лето
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Истоки революции, первое пробуждение самых широких слоев России в годы империалистической войны, Ленин и его партия вот тот стержень, вокруг которого разворачиваются события в романе Михаила Соколова.

Пояснение верстальщика fb2-книжки к родной аннотации: реально в книге описаны события 1914 года - перед войной и во время войны, причем в основном именно военные события, но Ленин тоже присутствует.

---

Об этом думал капитан Бугров, слоняясь по коридору министерства, и раздражался все более, и уже сожалел, что не подкрепился где-нибудь хоть сущей малостью, так как не видел во рту и крошки вот уже более двух дней. Правда, Надежда Орлова угощала его в поезде, но какая там еда при тошнотворном запахе — как в анатомичке, — от которого душу воротит? Когда чуть ли не на каждой станции из вагона выносят скончавшихся в муках и судорогах?

Бугров видел, как их выносили, покрытых мешком или чем-нибудь белым, и оставляли на станциях под открытым небом, на земле, под тихие всхлипы сердобольных санитарных нянь и случайных старушек, а быть может, и не случайных, а пришедших на станцию посмотреть, не возвращается ли домой кормилец, пусть и раненый, но живой. И стояли у вагонов, и называли фамилию или имя или уличное прозвище родного человека, — нет ли его здесь?

И смотрели, присматривались к мертвым — не свой ли? И плакали горькими слезами, а случалось, и бросались к трупам и кричали в голос, приняв по ошибке чужого за родного. И что тут поднималось! Им говорили, что они ошиблись, что умерший вовсе и не их родственник, клятвенно уверяли, что их родственник, дай бог память, геройски сражается за веру, царя и отечество под самым Львовом и даже, может, первым войдет в него, но и это не действовало. И тогда старушек тащили прочь волоком дюжие сторожа, стрелочники — кто попался под руку, — но от этого возле вагонов, на станции, над всей округой поднимался еще более сводящий спазмой всю душу крик и причитания, и поезд торопливо уходил дальше.

И еще вспомнился разговор с Надеждой Орловой в поезде.

— Благодарите бога, что я увидела вас и сделала перевязку вовремя, — сказала она укоризненно. — Еще день-два — и вас тоже пришлось бы выносить ногами вперед… Ох, какой вы легкомысленный, капитан. Гангрена ведь караулит вас на каждом шагу, — неужели вы этого не понимаете? Ну, теперь-то вы от нас не удерете.

Бугров сердито возразил:

— Выдумки. Пустяковая рана. И прошу вас, сестра Надежда, не стращайте меня всякими благоглупостями, пардон. Я — не новобранец. За перевязку — благодарю. За беспокойство о еде — тоже.

— Не дай бог быть вашей женой. Муки адские кому-то достанутся.

— Я рад, что они не достанутся вам, милая сестрица, — улыбнувшись, заметил Бугров.

— У меня вы не капризничали бы, сударь, а делали бы то, что положено.

Бугров глянул в ее черные, как две маслины, глаза — властные, неумолимо настойчивые — и сказал:

— То-то я всегда не завидовал Александру. Вам бы командовать эскадроном драгун, милая сестра Надежда Орлова, а не угодничать перед своей патронессой и ее поклонниками.

Надежда Орлова спросила:

— Где он, Александр? Не ранен?

— Не знаю. Поехал в первую армию и пропал. Уверен, что если бы он был ранен, к вам не обратился бы за помощью.

— Да. Не обратился бы, я знаю. Муж… К жене… Странно устроена жизнь. Ведь я любила его, а вот не получилось же… И у вас с Марией не получилось. Не получилось же, не так ли?

Бугров не ответил и закурил новую папиросу, хотя прежняя еще дымилась…

Тут мысли его прервал сухой голос секретаря Сухомлинова:

— Капитан Бугров, вас ждет его высокопревосходительство.

Сухомлинов разговаривал по телефону. Увидев вошедшего Бугрова, он глазами указал ему на кресло и продолжал говорить в никелированную трубку:

— …Я вполне понимаю, милейшая Анна Александровна, но, к великому прискорбию моему, ничем пока помочь не могу: я не видел капитана Бугрова и ничего о нем не слышал. Да, разумеется, позвоню тотчас же… Ваша старшая сестра потеряла его? Ничего, отыщется след Тарасов… Вторая армия Самсонова? Пока ничего нового, сражается с храбростью в районе Сольдау… Ее величество? Покорнейше вас благодарю, дорогая Анна Александровна, и безмерно счастлив слышать это от ее величества… Союзники? Да, опять просят, на этот раз три корпуса, но сие — прерогатива верховного, его высочества Николая Николаевича, а всего вернее — его величества… И моя племянница прибыла? Мария? Ах, какие же они, право, молодые люди наши!.. А-а, княгиня Вера Васильевна Голицына затребовала. Ну, княгиня Вера Васильевна все может. Почтенная старушка… Непременно сообщу вам в телефон, милейшая Анна Александровна. До свидания…

Он положил наконец трубку на место и спросил у Бугрова, все еще стоявшего возле стола на положенном расстоянии:

— Ты, оказывается, сбежал из санитарного поезда. Романтично. Вырубова опять интересуется твоей персоной. Ее старшая сестра Надежда переполошилась, когда обнаружила твой побег… Ну-с, — поднялся он и вышел к Бугрову, — здравствуй и дай посмотреть на тебя, беглеца. Худой, черный… Ты не заболел? Впрочем, ты ведь и есть больной, рука-то, — пощупал он его руку повыше локтя.

— Здравствуйте, ваше превосходительство. До свадьбы заживет. И не сбежал я из санитарного поезда, а просто сошел и в суматохе не смог проститься с моей благодетельницей, которая опять подобрала меня на Варшавском вокзале.

Сухомлинов уселся в кресле поудобней, выставил грудь колесом и, положив руки на вогнутые подлокотники, так, что золотые галуны на обшлагах засверкали в солнечном луче, укоризненно покачал крупной бритой головой и незлобиво произнес:

— Хорош, хорош. Уехал, даже не простившись. Как и Мария. Вы что, сговорились? Вместе исчезли и вместе появились в Петербурге? Тут княгиня Вера Васильевна Голицына такой шум учинила по поводу того, что, мол, великий князь самовольно мобилизует ее подопечных, что даже депешу ему послала с требованием вернуть ее воспитанницу в Смольненский лазарет, так что Мария, как мне доложили, тоже скоро возвратится домой, едва ли не под конвоем офицера свиты его высочества.

— А Вырубовой вы ничего не сказали. И обо мне.

— Я много кое-чего не говорю, мой друг.

— Но княгиня Голицына хорошо знает, что великий князь не обязан с ней советоваться, как и с кем ему надлежит поступать.

Сухомлинов мягко улыбнулся и ответил:

— У них свои порядки, у князей и княгинь, и не нам судить их. А Марии и нечего делать на фронте. Екатерина Викторовна скоро организует свой поезд по обслуживанию фронтовиков на месте и могла бы взять ее к себе… Ты повидай Марию, как только она появится в Петербурге. И женись на ней, бога ради, чтобы она не шарахалась из крайности в крайность. Этак, чего доброго, в один не совсем прекрасный день отколет такой номер, что и в голову не придет. А быть может, ты и есть тот офицер, коему было вверено это своенравное сокровище, с которым я уже ничего не могу поделать?

— Я до Варшавы ехал на автомобиле Самсонова, а в Варшаве пересел в санитарный поезд «Цесаревич Алексей», жена моего друга, штабс-капитана Орлова, затащила. Да и рана стала кровоточить за дорогу, так что пришлось делать основательную перевязку, — ответил Бугров.

— Это — худо, мой друг. С ранами шутки плохи. И если по правилам, то тебя тоже пора препроводить под конвоем… в лазарет Вырубовой. Этот твой ура-патриотизм совсем ни к чему. Выздоровеешь — езжай в любую часть, — пожурил его Сухомлинов и приготовился слушать, сказав: — Докладывай. Только без предисловий, ибо я почти все знаю, что у вас случилось.

Бугров достал из потайного места в планшете письмо, положил его перед Сухомлиновым и грустно произнес:

— От генерала Самсонова. Вам лично. Полагаю, что там все сказано.

Сухомлинов удивленно посмотрел на письмо, словно боялся брать его, но все же взял, повертел в руках, потом распечатал и углубился в чтение. И нахмурился, посуровел и вопросительно посмотрел на Бугрова, как бы спрашивая: знает ли он, что писано в этом письме? Но вслух ничего не говорил и все более хмурил маленькие, еще не совсем седые, брови так, что им уже и опускаться было некуда, и они застыли над его узкими монгольскими глазами в крайней подавленности.

Бугров следил за выражением его полного лица и сам наполнялся тревогой все больше, потому что у Сухомлинова был такой вид, будто он был у могилы самого близкого человека, объятый печалью и горем неизбывным. Что такое мог писать Самсонов?

Сухомлинов глухо спросил:

— Николай, кто-нибудь знает, что ты привез мне?

— Никак нет, ваше превосходительство.

— А-а, какое тут превосходительство, — досадливо произнес Сухомлинов и, встав из-за стола, медленно прошелся из конца в конец большого кабинета, опустив голову, потом вернулся к столу, взял письмо и снова прочитал его.

И наконец произнес как заупокойную:

— Генерала Самсонова более с нами нет. Александр Васильевич, быть может, и останется, но храброго генерала командующего Самсонова… — оборвал он фразу и, сев в кресло, склонил голову на грудь, так что белая бородка его уперлась в золотой воротник мундира, и молча просидел так несколько секунд.