Галина Карпенко - Как мы росли

• Название: Как мы росли
• Автор: Галина Карпенко
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1959

Холодная, метельная зима 1918 года. Москва засыпана сугробами. В городе нет хлеба, нет топлива, молчат фабрики и заводы. Только на окраинах, за вокзалами, гудят паровозы, которые увозят на фронт красноармейские эшелоны. Социалистическое отечество в опасности!

В Кремле, на заседаниях Совета Народных Комиссаров, под председательством Владимира Ильича Ленина решаются самые важные, безотлагательные вопросы: как помочь Красной Армии, которая сражается с врагами Советской республики? Как бороться с разрухой и голодом? Как спасти от голода детей?

В это тяжёлое время, полное невзгод и лишений, для осиротевших и бездомных ребят создаются первые детские дома. В один из них и попала девочка, будущий автор повести «Как мы росли», — Галина Карпенко. Тогда она, конечно, не думала о том, что в будущем напишет книгу о своём детстве, о своих друзьях: Ваське Жилине, о его младшем брате Саньке, о рыжей колючей Клавке, у которой было такое доброе сердце, о маленьком акробате Персике, о заботливом, мудром воспитателе — рабочем-большевике Михаиле Чапурном и многих других.

С тех пор прошло больше сорока лет, многое, очень многое изменилось в нашей жизни, и вот, чтобы маленькие читатели знали о том, как жили, росли ребята в незабываемые, героические и суровые годы нашей революции, и написана книга, которая лежит сейчас перед вами.

---

— Положил? — опять закричала Клавка. — Стибрил!

— Мы работаем или будем драться? — спросила Гертруда Антоновна.

— Работаем! Работаем! — закричали ребята.

Когда Михаил Алексеевич вернулся, все клавиши были на месте, как он и велел.

Часовые и привидение

Вечером Клавка, придя в спальню, заявила:

— Мы теперь в зале часовые! Если кого поймаю, не вернётся! Нам дядя Миша велел всё стеречь строго-настрого.

— Там привидение в зале, — сказала Люба Сорокина.

— Какое привидение? — переспросила её Клавка.

— Какое? Настоящее привидение.

И Люба, забравшись с ногами на кровать, оглядываясь на дверь, будто кто в неё вот-вот войдёт, шёпотом рассказала про привидение. Все девочки слушали затаив дыхание.

— Из тринадцатой колонны, на которой трещина, выходит замурованная девушка — привидение. Когда дом строили, она была крепостная и провинилась в чём-то, её и замуровали. — Люба перекрестилась: — Вот ей-богу! Теперь всегда ночью выходит — каждую ночь.

— Надо посмотреть, — сказала Клавка.

— Как это — посмотреть? Ты с ума сошла! Это же при-ви-де-ние! — Сорокина вытаращила на Клавку глаза.

Но Клавка была невозмутима:

— Как? Как выходить будет, так и посмотрим.

— Ведь это ночью! — твердила Сорокина.

— Ну что же — ночью не увидим, что ли? Поду маешь, привидение, придумки буржуйские! — сказала Клавка.

Сорокина зашушукалась с подружками:

— Подумайте, не верит! Все верят, а она не верит.

— А ты знаешь, Клавка, — сказала Варя, — вообще, наверно, привидения есть. Вот в одной книжке написано, мы читали с бабушкой, — в старом-старом доме было привидение. Оно тоже по ночам ходило — длинное, белое, страшное-страшное!

— Так это написано. Сама-то ты видела? — спросила Клавка.

— Не видела, — сказала Варя.

— Ну вот, слушай! А они, может, и врут, насмехаются только, что привидение. Если бы черти! Черти в деревне будто есть, а здесь город, здесь чертям беспокойно. Они в деревне по болотам живут, и то кто их знает…

— Сходи, сходи! — сказала Сорокина. — Узнаешь!

— Вот и пойду! — сказала Клавка. — Нечего меня пугать.

Раньше, может быть, после таких разговоров Клавка не решилась бы отправиться ночью в другой конец дома, но теперь, после приказа Чапурного, она, как часовой, не могла не пойти. А вдруг и правда приходит кто-нибудь? Тогда надо сказать Чапурному. И Клавка решила вместе с Варей, не откладывая, пойти в эту же ночь на разведку. Взяли они с собой ещё Оленьку Орлову. Втроём лучше. Из институток никто не пошёл. Да и не просили их — только пищать будут. Какие они часовые!

Спотыкаясь в темноте, держась друг за друга, девочки пробирались по низенькому коридору, который вёл в зал, на хоры.

Варя нащупала ручку двери и остановилась.

— Что, боишься? — зашептала Клавка, которая шла сзади.

— Сама боишься! — Варя с силой толкнула дверь.

Вот он зал, залитый лунным светом. Колонны, стоявшие в ряд, поддерживали потолок, с которого, как диковинные цветы, свисали хрустальные люстры. Тихо и жутко… Сверху, с хоров, зал кажется ещё чудеснее. Жутко! Сердце стучит, и ноги подгибаются.

Варя тихо опускается на пол, а сзади, кряхтя, усаживается Клавка. Ей мешают сложенные у стены брусья.

— Темно, ничего не видно! — ворчит Клавка.

Оленьку совсем не слышно. Варя молча нашла её руку. Варе кажется, что не одна, а все колонны могут открыться, и она замирает в ожидании. И что там Клавка ворчит!

— Тише, — шепчет Варя, — тише!

Наконец Клавка уселась поудобнее, чтобы ждать. Кто его знает, сколько придётся сидеть… Может, всю ночь.

Варя осмотрелась и успокоилась: теперь ей уже было совсем не так страшно. И постепенно пелена таинственного очарования стала спадать со знакомых очертаний зала.

«А вдруг ничего не будет? — подумала Варя. — Колонны-то из мрамора, каменные, как же они откроются?»

Но она продолжала сидеть не шевелясь. Оленька прижалась к ней и тоже сидела молча.

— Придёт тебе в такую холодину привидение! — шепчет Клавка. — Они небось наговорили, а мы-то сдуру и поверили. Надо бы одеяло с собой взять…

— Тише ты! — говорит Варя. — Может, и придёт.

— А ты меня тогда разбуди. Я вот посижу, посижу, да и засну.

В окна ослепительно светит луна. Варя сидит по-прежнему затаив дыхание, но вот пошёл хлопьями снег, и на колонны ложится причудливый узор — будто залетели в зал бесшумные птицы и летают и кружат. Тихо и удивительно.

Оленька давно заснула и сладко посапывает, прижавшись к Варе. Видно, задремала и Клавка. Варя не заметила, как и её сковала тяжёлая дрёма.

Когда она открыла глаза, в зале было темно. Луна либо ушла по небу вперёд, либо её завесила туча. Всё потонуло во мраке. Наверно, прошло много времени, но привидения всё не было.

Вдруг раздался грохот, и что-то больно ударило Варю по ноге. Варя услыхала, как вскрикнула Клавка, затопала к двери и потом вниз по лестнице.

Варя тоже хотела вскочить, но боль в ноге была такая, что она тут же опустилась на пол. Оленька проснулась и заплакала.

— Ну чего ты, чего? — зашептала Варя и, отыскивая в темноте Олю, нащупала что-то твёрдое.

Луна снова как-то краем заглянула в зал. Ну конечно, это брусья. Клавка улеглась на них, а во сне повернулась — они и раскатились. Вот что так больно ударило Варю.

Боль стала затихать.

— Пойдём, Оленька, — сказала Варя. — Пойдём, пока видно.

Держа Оленьку за руку, Варя тихонько пошла к двери. Ощупью они осторожно спустились с лесенки, но в тёмном коридоре стало так страшно, что, несмотря на боль в ноге. Варя бросилась бежать, увлекая за собой Олю:

— Скорее, скорее!..

Вот наконец и дверь в спальню, а на пороге сидит Клавка.

— Что же вы сразу-то не бежали? — шепчет она. — Я тут вас давно жду.

— Я и так насилу прибежала, — сказала Варя. — Тебе бы так по ноге ударить… Думаешь, не больно?

— Как — по ноге?

— Как? Ты ворочалась, ворочалась — брусья-то раскатились, прямо по ноге!

— Врёшь! — удивилась Клавка. — Значит, это не привидение грохнуло?

— Сама ты привидение! — рассердилась Варя.

— Ой! Ну стукни меня, стукни! Я-то думала… Ой, Варя! Ой, я дура!

— Ну тебя! — сказала Варя. — Идёмте спать. Я замёрзла прямо ужас как…

Девочки на цыпочках вошли в спальню. В чугунной печке ещё тлели покрытые пеплом угли. Подойдя к дверце, Варя осторожно стянула чулок.

— Царапины нет, а синяк здоровый, — сказала Клавка.

Сорокина не спала или проснулась.

— Ну что? — спросила она, поднимая голову. — Видели?

— Видели! — ответила зло Клавка. — Только мы его пуганули.

Наливайкина тайна

На другой день Клавка уступала Варе во всём, а за обедом отдала ей горбушку.

— У меня что-то зуб шатается — ещё сломаешь, — сказала она.

Варя милостиво принимала её внимание и даже согласилась с ней дежурить, чего раньше никогда не было.

Клавка разбудила Варю пораньше:

— Одевайся скорее, и побежим!

— Ещё рано, — сказала Варя.

— Ничего не рано!

Девочки прибежали на кухню. Кроме дяди Егора, там никого не было. Дядя Егор только что растопил куб и сидел покуривал.

— Какую рань примчались, — сказала Варя.

Но дядя Егор не удивился. Он встал и снял с полки большой медный колокольчик.

— На, звонарь, звони! — сказал он Клавке.

— Бежим, Варя! — И Клавка, потрясая колокольчиком, вихрем понеслась по коридору, вверх по лестнице.

Варя, прихрамывая — нога ещё болела, — еле за ней успевала.

Вот какая Клавка! Никогда не рассказывала, что дядя Егор даёт ей звонить.

— На́, позвони! — говорит Клавка и даёт Варе колокольчик.

Варя трясёт его обеими руками, но так, как у Клавки, у неё не получается.

— Ты вот так! — И Клавка, подняв колокольчик над головой, звонит громко: динь-динь-динь!..

Обежав лестницы и коридоры, дежурные вернулись в столовую.

Дежурство с утра шло хорошо, но во время обеда, когда Варя несла поднос с хлебом, в тёмном переходе из кухни в столовую на неё кто-то налетел. Раздался грохот. Варя побежала вперёд, Клавка, которая сзади несла ложки, завизжала.

Варя добежала до стола — на подносе осталось только несколько кусочков хлеба.

Из коридора неслись крики. Свет не горел, и туда с факелом отправилась Гертруда Антоновна.

На полу валялись ложки. Клавка, вцепившись в волосы Наливайко, визжала вовсю, а Наливайко обеими руками прижимал к груди ломти хлеба. При свете факела он выронил хлеб, но Клавка продолжала крепко держать его за волосы. Она просто повисла на нём. Наливайко хоть и большой, а всхлипывал.

Когда Варя и Клавка раскладывали помятые куски хлеба, Клавка сказала: