Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада

• Название: Сердце Запада
• Автор: Пенелопа Уильямсон
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995

Клементина Кенникутт, воспитанная в пуританской Новой Англии, стремится убежать из дома своего жестокого отца. Поэтому, когда Гас Маккуин, ковбой со смеющимися глазами и грандиозными планами, предлагает ей отправиться вместе на его ранчо в Монтану, Клементина быстро соглашается. Но ничто не подготовило беглянку ни к суровой действительности жизни на пограничной территории, ни к внезапным порывам своевольного сердца, а меньше всего к влюбленности с первого взгляда в Зака Рафферти, предназначенного ей судьбой, лихого и безрассудного брата Гаса. Будучи леди, Клементина решает, что не позволит фронтиру или замужеству одержать над ней верх. Она живет полной жизнью, заводит дружбу с городской проституткой, встает на защиту индейцев и подавляет желания собственного сердца, пока Зак, решившись на противостояние, не вынуждает ее сделать выбор. 

Перевод осуществлен на сайте http://lady.webnice.ru.

Перевод: Rusena

Редактирование: LuSt, codeburger

Иллюстрации: Nata Nata

Полное оформление можно посмотреть в теме

Пенелопа Уильямсон "Сердце Запада"

http://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=15235

---

Клементина глядела на него так долго и пристально, словно надеялась, будто приложив еще капельку усилий, сумеет как по волшебству вызвать к жизни этого мужчину, веселого и бесшабашного.

* * * * *

– Теперь ты взрослая женщина.

Так сказала мать в день, когда Клементине исполнилось шестнадцать. В то утро ей позволили заколоть волосы на затылке в большую гульку. Взрослая женщина. Она посмотрела на свое отражение в зеркале туалетного столика со скошенной кромкой, но увидела лишь себя. «Больше никаких чепчиков!» – внезапно улыбнувшись, подумала Клементина. Сморщив нос, она подняла головной убор, который надевала еще вчера, и бросила его в огонь. Больше никаких чепчиков. Взрослая женщина! Клементина повернулась на носочках и рассмеялась.

То был день ее рождения, он же канун Рождества, и Кенникутты собрались в фотогалерею, чтобы сняться на портрет. Походу придали вид семейной прогулки, и отец сам правил новой черной двухместной каретой. Белые шапки покрывали крыши и верхушки деревьев. Зимний воздух щипал Клементину за нос, колол щеки и пах праздниками: горящими дровами, жареными каштанами и хвойными ветками.

Они проехали парк Коммон, где по покрытым коркой льда дорожкам катались на санях дети. Одна девочка, должно быть, зацепилась за корень дерева, поскольку ее санки внезапно остановились, а она сама продолжила катиться кубарем, маленьким вихрем из голубых юбок, красных чулок и летящего снега. Ее пронзительный смех отражался от плоского зимнего неба, и, о, как же Клементине хотелось быть этой девочкой. Она желала этого с невыносимой болью, которая давила на сердце, словно груда камней. Клементина никогда не ездила на санках, никогда не каталась по льду на пруду Джамайка и не играла в снежки, а теперь стала слишком старой для этого, стала взрослой женщиной. Это заставило Клементину задуматься, чего она уже лишилась в своей жизни и чего лишается сейчас.

Отец остановил карету, чтобы пропустить повозку с пивом, пересекающую дорогу впереди. В полукруглом окне углового дома в кольце желтого света газовой лампы стояли женщина и мальчик. Мать положила руки на плечи сына, и они вместе наблюдали, как падает снег. Сзади к ним подошел мужчина, и женщина подняла голову, оборотив к нему лицо. Клементина затаила дыхание, ей показалось, что мужчина собирается поцеловать любимую прямо там, в окне, чтобы увидел весь мир.

– Клементина, ты пялишься, – одернула ее мать. – А леди не пялятся.

Клементина откинулась на кожаную спинку сиденья и вздохнула. Душа саднила от беспокойной тоски. Ей не хватало чего-то в жизни, не хватало, не хватало, не хватало... Она подумала, что лучше уж вовсе не иметь сердца, быть безжизненной и сухой как ветки зимой, чем мучиться от этого постоянного неизбывного стремления к чему-то неизвестному, безымянному. Недостающему.

Фотогалерея Стэнли Эддисона находилась на верхнем этаже роскошного особняка на Милк-Стрит. Мистер Эддисон не относился к респектабельным джентльменам. Он носил полосатый жилет слишком яркого зеленого цвета и бумажный воротничок, а его усы были настолько тонкими, что казалось, будто их нарисовали чернилами на коже под носом. Но Клементина едва обратила внимание на фотографа, так как была загипнотизирована плодами его искусства: фотографиями и ферротипами, развешенными на бледно-бордовых стенах.

 Клементина по кругу обошла комнату, изучая каждый портрет: мужчин серьезного вида в полных важности позах, актрис и оперных певцов в причудливых костюмах, семей, состоящих из матери, отца и целой кучи детей... Она остановилась, и с губ сорвался тихий возглас восхищения.

На фотографии красовался ковбой. Настоящий, а не выдуманный персонаж с сувенирной открытки. Он облачился в украшенные серебряными гвоздиками кожаные штаны и жилет с бахромой, а на шее вычурным узлом повязал шарф. Ковбой сидел на стоге сена. Ноги в сапогах были напряжены и расставлены по сторонам, будто ему привычнее сидеть верхом на лошади. С колена свисало свернутое кольцом лассо, а поперек лежало ружье. Похоже, мужчина имел пристрастие к насилию, поскольку к ремню на талии крепилась пара шестизарядных револьверов с перламутровыми рукоятками. Густые и длинные усы ковбоя свисали с уголков рта, скрывая очертания губ, а низко опущенные поля шляпы затеняли глаза. Он казался диким и молодым, жестоким и благородным и таким же неприрученным как земля, по которой бродил.

Клементина повернулась к топчущемуся на месте мистеру Эддисону и адресовала ему целый шквал вопросов. Ей хотелось узнать, как создают фотографии. Хотелось самой сделать такую же. Она проигнорировала сердитые взгляды отца, а также не заметила, как покраснел и стал заикаться мистер Эддисон, когда повел их в помещение, которое называл фотокомнатой, где и предложил позировать для портрета.

Клементине это святилище показалось даже более увлекательным, чем галерея. В крыше было прорезано огромное окно, отчего комната буквально омывалась светом. Вдоль стен располагались раскрашенные ширмы, изображающие раскинувшиеся сады и украшенные колоннами террасы; здесь была даже египетская пирамида. А среди ширм стояли несколько зеркал различных размеров и громадный лист олова на колесиках.

Фотоаппарат — большая деревянная коробка с похожей на аккордеон гармошкой — располагался на тележке. Клементина обошла устройство, пытаясь разобраться, как оно работает. Она послала мистеру Эддисону застенчивую и робкую улыбку и спросила, можно ли ей посмотреть на мир сквозь большое немигающее око фотоаппарата.

Мистер Эддисон зарделся и чуть не споткнулся о собственные ноги, когда показывал девушке, куда именно смотреть. Клементина прижалась глазом к отверстию в верхней части коробки и увидела преподобного Кенникутта и его жену.

Позади них была растянута парусиновая ширма с нарисованной уютной гостиной. Отец сидел на красном бархатном стуле, отделанным бахромой, а мать стояла рядом с ним. Ее рука лежала на плече мужа, и он удерживал ее на месте ладонью, словно боялся, что жена бросится прочь из комнаты, если ее отпустить. Образ дополняла пальма в горшке — ее веерные листья осеняли головы супругов подобно большому зеленому зонту.

При взгляде на родителей сквозь объектив фотокамеры, они показались Клементине отодвинутыми на огромное расстояние, словно не принадлежащими этому миру. Или нет — словно они-то остались в этом мире, а она сама отправилась куда-то за его пределы. Отец сдвинул ноги, похоже, чувствуя себя неуютно. Пальмовые листья отбрасывали полосатые тени на лицо матери.

 Клементина знала, что похожа на маму. У них были одинаковые белокурые волосы и темно-зеленые глаза, и обе напоминали хрупких фарфоровых куколок. Подрастающая женщина, взрослая женщина. Она попыталась увидеть в лице матери, какой станет сама. Клементине хотелось задать своему прототипу много вопросов. «Почему ты смеялась, когда доктор сказал, что тебе больше нельзя иметь детей? Хотела ли ты когда-нибудь стоять у окна и поднять голову, чтобы тебя поцеловал мужчина на виду у всех? Есть ли внутри тебя незаполненные пустоты, жгут ли тебя страстные желания, названия которым ты не знаешь?» Клементина жаждала сделать фотографии лица мамы и тщательно изучить их, чтобы найти ответы.

– Мисс Кенникутт, полагаю, ваш отец теряет терпение.

Она отошла от фотоаппарата, чтобы присоединиться к родителям у пальмы в горшке.

Зная теперь, что видно в объектив фотокамеры, Клементина держалась поодаль от родителей. Даже когда мистер Эддисон попросил ее придвинуться ближе, она проследила за тем, чтобы никоим образом, даже рукавом или подолом юбки, не коснуться мужчины или женщины, давших ей жизнь.

Мистер Эддисон установил железные зажимы позади их голов, чтобы те оставались неподвижными, и исчез в маленькой каморке, откуда в комнату поплыл резкий жалящий запах, как от медицинского спирта. Фотограф появился некоторое время спустя, двигаясь быстро и скачками, словно кролик. Он нес прямоугольную деревянную коробку, которую вставил в специальное отверстие фотоаппарата.

– Поднимите подбородок, пожалуйста, миссис Кенникутт. Ээ, преподобный, не могли бы вы одернуть жилет? А теперь сделайте глубокий вдох и задержите дыхание, не дышите, не дышите... Мисс Кенникутт, не соблаговолите ли улыбнуться?

Клементина не улыбнулась. Ей хотелось запомнить все, что делает кудесник, понять алгоритм. Пристальный взгляд ее широко распахнутых глаз пропутешествовал от диковинного деревянного ящика к стойкам из папье-маше и раскрашенным ширмам. Клементину наполняло нарастающее волнение, пока она не почувствовала, что вся гудит и трещит, как новые телефоны, украшающие вестибюль отеля «Тремонт-хаус».

Клементина начала осознавать, понимать, чего хочет от жизни. И в результате в этот же день ровно через год, когда ковбой из Монтаны сбил ее своим велосипедом с большим колесом, Клементина Кенникутт была готова к этой встрече.