Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

• Название: Пять лет на острове Врангеля
• Автор: Ареф Минеев
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1936

---

Когда на «Совете» стало ясно, что в этом году судно острова не достигнет, со стороны Остапчика был выдвинут проект перебраться на остров с двумя-тремя спутниками, а с острова вывезти всех европейцев, включая и меня. Попутно он запрашивал, сколько у нас муки, пыжиков, постелей, готовой меховой одежды и другого.

Отвергая проект Остапчика, я писал ему:

«Категорически возражаю против вашего проекта перебраться на остров с двумя-тремя спутниками, а с острова снять всех европейцев. Заданий, полученных от правительства и от хозяйственных организаций, выполнить не сможете, так как не будет материальной базы, выгрузить же ее всю будет невозможно. Я не ставил вопроса о моем уходе с острова во что бы то ни стало, поэтому вам нет смысла рисковать собою и товарищами. А риск большой. В случае, если судно не пробьется к острову, чего, надеемся, не случится, я остаюсь на у острове с женой и частью сотрудников. Остальные европейцы обязаны будут перебраться на судно, — конечно, если это будет возможно, так как оставление на острове лишних европейцев породит новые трудности, которых и без того будет много…»

Остапчик ответил: «Поговорим об этих вопросах, когда встретимся». Значит он все же, несмотря на мои возражения, намеревается перейти по льдам к острову?

Люди «Совета» тем временем делали все возможное, чтобы преодолеть ледяной заслон и проникнуть к острову. Несмотря на трудности, судно подходило к острову все ближе. Мы со своей стороны стремились сделать и делали все, что, по нашему мнению, могло бы облегчить миссию судна. Ежедневно, вооруженный сильной зрительной трубой, я поднимался на один из окружающих холмов, чаще всего на гору Маячную. Эскимосы, без побуждения извне, также ежедневно всходили на горы и всматривались через бинокли, пытаясь разгадать состояние льда.

В один из дней, кажется 25 августа, я с Павловым поднялся на один из окружающих факторию холмов. Альтиметр показывал 165 метров над уровнем моря. Как обычно, вооружились зрительной трубой и биноклем. Я начал устанавливать трубу, а Павлов сел на камень и шарил в бинокль по горизонту. Вдруг он истошным голосом заорал: «Пароход, пароход!» Я думал, что он шутит, и ругнул его.

— Какого чорта ты орешь, напугал только.

— Нет, правда, Ареф Иванович, пароход! Глянь в бинокль, вон туда.

Я поднял бинокль и посмотрел в указанном Павловым направлении. Совершенно ясно во льдах на горизонте я увидел пароход довольно больших размеров, серой сумрачной массой торчавший из белых льдов. Я опустил бинокль и невооруженным глазом начал всматриваться в этом направлении и через несколько мгновений различил небольшое продолговатое темное пятнышко — пароход был виден простым глазом. Но я еще не верил себе. Не отрывая глаз от этого пятна, я поднял к глазам бинокль и взглянул через него: да, это был пароход! Потом я начал рассматривать его в трубу. В поле зрительной трубы пароход был виден столь ясно, столь близко, что видны были даже мелкие детали. Мне казалось, что я угадываю ванты, идущие от вершины мачт к бортам. Из трубы парило, и нам казалось, что судно движется на запад, — так по крайней мере показывали некоторые верхушки торосов, относительно которых мы замечали движение судна.

В этот раз мы пробыли с Павловым на вершине дольше обычного. Мы попеременно смотрели на «Совет» то в трубу, то в бинокль, то силились различать его невооруженным глазом. Пароход казался так близко, что надежда вспыхнула в нас с новой силой. Нам казалось, что пароходу осталось преодолеть такие пустяки… Но «пустяки» эти состояли из крайне тяжелого матерого полярного пака и были непреодолимы для судна. И мощный ледокол застрял бы, но вид корабля тем не менее вселил в нас надежду, что он доберется до острова. Даже я, относившийся к этому наиболее трезво, поддался надежде и вернулся в приподнятом настроении на факторию. Нас, как всегда после возвращения, обступили эскимосы.

— Ну, как лед?

Мы вместо обычного ответа «плохо», сообщили, что видели пароход. Нам не поверили. Пришлось долго уверять их, рассказывать, как мы обнаружили пароход, как и где он стоит. Потом началось «паломничество» на вершины холмов. Эскимосы брали с моего разрешения трубу. Ходили не только мужчины, но и женщины, и дети. Каждому хотелось хоть глазком посмотреть на пароход, о котором мы уже давно слышали, с людьми которого мы переговаривались по телеграфу, но который к нам никак попасть не мог.

Тут же по возвращении я сообщил Константину Александровичу, что «Совет» виден. Дублицкий для того, чтобы точней ориентироваться, просил меня зажечь на берегу достаточно большой огонь, такой, чтобы его можно было увидеть с корабля. Огонь нужно было расположить так, чтобы он находился в створе входа бухты. При наличии топлива зажечь большой огонь дело нетрудное. У нас же не было не только сухой древесины, но и сырой в количестве, достаточном для большого костра. Задача осложнялась тем, что нужен был не дым, а большое пламя. На темном фоне острова и при облачном небе на расстоянии 15—20 миль заметить дым, как бы густ он ни был, дело трудное.

Единственный материал, имевшийся у нас в большом количестве, был мох, и я решил из него устроить большой костер. Сам по себе мох, если и горит пламенем, то очень небольшим. Верхний слой кучи мха, обуглившись, перестанет пропускать огонь к центральным частям кучи, и пламени не будет. Куча будет только густо дымить. Да и мха нужно много, чтобы горящая масса была большой. Решил пожертвовать пустыми бочками из-под сахара. Отправил на гору, которую потом стали звать «Маячной», две бочки, при чем расположил их не на вершине, а несколько ниже, чтобы пламя не меркло в пространстве, а освещало большую площадь вокруг себя и огонь был бы заметнее с большого расстояния. Бочки с выбитыми днищами поставили друг на друга, наполнили и обложили с внешней стороны грудами мха. Получился высокий, в три слишком метра конус. Если бы нам удалось заставить сложенный материал интенсивно гореть, получился бы большой огонь, видимый издалека. Принесли два боченка негодного керосина, бывшего на радиостанции. Он был смешан с машинным маслом и был негоден к употреблению. Время зажигания огня мы согласовали по телеграфу, чтобы на судне приготовились наблюдать, а с фактории об этом нам должен был дать сигнал Званцев при помощи фонаря. Уже стояли довольно темные ночи.

Увидев сигнал, мы зажгли мох, перед этим немного смоченный керосином. Ветра почти не было, и пламя быстро поползло вверх. При помощи насоса мы поливали огонь распыленным керосином. Получился гигантский костер. Пламя поднималось вверх метров на 6—7, клокотало и бурлило.

Когда мы после сожжения костра запросили Константина Александровича, видели ли на судне огонь и хорошо ли, — Дублицкий ответил, что огонь был виден прекрасно. Он удивлялся, каким это образом нам удалось учинить такой большой костер.

Издалека казалось, что это не просто костер горит, а словно воспламенилась часть острова: так много света было от нашего костра.

Телеграфное сообщение между судном и островом было самое оживленное. За эти несколько дней мы получили и отправили так много телеграмм, что в обычной обстановке на это потребовалось бы, пожалуй, года полтора.

Евгенов 28 августа сообщил, что на Уэллен прилетел самолет «Комсеверопуть-1» под руководством геолога Обручева и командира самолета Петрова. Он обрисовал Обручеву наше положение и просил его оказать нам помощь. Обручев и Петров оказались отзывчивыми людьми и согласились сделать один полет на остров и обратно при условии обеспечения самолета бензином. Мы ухватились за возможность прилета этого самолета, как утопающий хватается за соломинку. Большой лодочный самолет типа «Дорнье-Валь» даже в один рейс забрал бы намеченных людей, вывез бы пушнину, а нам забросил бы около тонны груза.

Это сообщение я получил от Евгенова уже тогда, когда они закончили свои работы у мыса Северного и двигались дальше. Он поэтому предлагал нам держать связь с Обручевым непосредственно, при чем указывал, что до конца договориться с ним не мог из-за перерыва связи. На наше несчастье, и наша радиостанция, работавшая перед тем с Уэлленом, тоже потеряла связь с ним, и мы больше ничего не могли узнать ни об Обручеве, ни о том, где последний в данный момент находится.

Время шло… «Совет» находился в тяжелом положении. В ответ на одну из наших телеграмм, Дублицкий 28 августа сообщил:

«…стоим вынужденном дрейфе, лед сплоченный, тяжелый, сцементированный молодым льдом до трех дюймов, выдерживающим человека. Уверенности достижения острова при данных обстоятельствах нет, сейчас нельзя даже ручаться, что мы вообще сумеем вылезть на чистую воду. Может выручить только сильный шторм».

С своей стороны мы ничего утешительного сообщить судну тоже не могли. Лед стоял крепко, а в полыньях и разводьях так же, как у судна, начинал образовываться молодой ледок. Тундра к этому времени окончательно замерла. Уже несколько дней мы не слышали птичьего гомона, только бургомистры еще летали и орали. Растительность давно поблекла.