Виталий Радченко - Байки деда Игната

• Название: Байки деда Игната
• Автор: Виталий Радченко
• Издательство: «Историко-культурное наследие Кубани»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: ISBN978-5-94431-271-6

Вниманию читателя предлагается уникальный исторический источник — рассказы кубанского казака, старого конвойца, служившего в охране Николая II, о себе и своих предках. Хронологический охват баек широк: от екатерининской эпохи до гражданской войны, а география — преимущественно Кавказ, Приднепровье, Петербург со Псковом и, разумеется, Кубань.

Книга написана увлекательно, живым языком, содержит около 200 прекрасных старинных иллюстраций, и предназначена для самого широкого читателя.

---

— Дальше, дальше, — бормотал дедуля. Он и сам не любил незаконченных баек. — Лозу наши казаченьки на кордон-такы прывезли, а тут як раз прыспила до Хомы теткина гарба, так шо все закончилось благопристойно… Вот только Хома, по словам деда, был печален: абреки обрезали ему чуб-«оселедец» — хотели продать казака-черноморца абадзехам, горцам воинственным и торговым. А те черноморцев не покупали, считали, что казак  обязательно «задаст лататы», убежит то есть… Как увидят пленника с чубом-чуприной, так ни в какую. И черкесы, чтобы выдать пленного за обычного российского солдата, сразу же обрезали ему «оселедец»…

Ну, да чуб отрос, Хома Здыхляк дослужился потом до сотника, жил на хуторе под Джерелиевкой, переменил фамилию, стал Дыхляченком писаться. Насчет гульни вроде как бы притих. Так оно ж говорят, черт и тот под старость в отцы-монахи подался… Спиридон навещал его в своих старых годах. И не раз они пили за те дубы, из которых долбят нам гробы, и чтоб те дубы росли себе и росли — еще сто лет и более…

Ну, а кордон еще долго продолжал жить своей кордонной жизнью. На смену одним казакам приходили другие, их сменяли первые. Тяни, казак, лямку, пока не закопают в ямку. Блюди, казак, границу, плюй в ружницу, да не мочи дуло! И как прежде, теплыми вечерами, когда на природе устанавливалась благодатная тишина, раздавался их клич:

— Слу-у-ша-а-ай! — Слу-у-ша-а-ай! И так — по всей линии, от Бугаза и далее, до кордона Изрядного, близ устья реки Лабы… — Слу-у-ша-а-ай! Дед Игнат любил представлять нам, его внукам, в лицах, как перекликались в старину сторожевые казаки на «бикетах». И часто говаривал, что и сейчас шумят волны нашей богатырь-Кубань-реки так же, как шумели при наших прапрадедах… И в этом шуме приглушенно звучит тот давний казачий клич… Клич призыв, клич памяти:

— Слу-у-ша-а-ай! Прикройте глаза и прислушайтесь, и почешите-поскребите затылок-потылицу, и вам обязательно придет в голову какая ни то добрая думка. С памятливой головой такое обязательно случается…

БАЙКА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, про атамана Левка Тиховского, кровавых абреков и про рогач казачки

— Отож, как придется вам, деточки, побывать у того места, где из Кубани вытека Протока, — наставлял нас дед Игнат, — то не премените зайти на хутор Тиховский, шо приютно притулился недалеко от Красного лиса. В стародавни годы близь него був казачий кордон, Ольгиньским прозывався… От его теперь осталась только одна память — Белый крест на краю хуторского кладбища… И он объяснил, что поставили тот крест на могиле казачков-черноморцев, убитых в этих местах азиятами-абреками в неравном многокровном бою. Крест этот сейчас повален в бурьяны, а может, и вовсе порушен — дурням батькивщина не в лад.

— А дило, в память якого стояв той крэст, було такэ… — И, настроившись на соответствующий лад, дед Игнат рассказывал нам байкупредание, байку-легенду про стародавний набег джигитов-абреков на кубанские земли, историю кровавую, но почему-то подзабытую…

Давно то было, еще когда в Катеринодаре сидел наказным атаманом не то Бурсак, не то Рашпиль. Скорее всего, Бурсак… Да, конечно же Бурсак! Но не в этом дело. И тот и другой правителями были крутыми, но справедливыми, и то, что требовали от других, то первыми исполняли сами…

Так вот, морозной январской ночью близ Ольгинского кордона через Кубань «перелезла», как тогда говорили, необычно большая ватага абреков — пошарпать казачьи курени-станицы, нахватать коней-баранты, да и доблесть свою волчью лишний раз отточить, удаль разбойную, хищную показать. В общем, те хлопцы были серьезными, и было их очень много, «як бджчол». Залога (разведка, засада) успела предупредить кордоны и «бикеты», но горцы не стали размениваться на пограничные посты, а как половодье, всей массой хлынули мимо Ольгинского кордона вглубь кубанской равнины, к станицам и хуторам, где не было в то время настоящей воинской силы, ибо казаки находились на службе, на передовой линии по Кубани, да в походе — шла очередная война с турками.

Ольгинский кордон, где начальствовал в ту пору полковник Левко Тиховский[12], казак Корсунского куреня, изготовился к бою. Однако абреки, выставив на буграх наблюдателей, повернули одним крылом на Ивановский курень, а другим — на Стеблиевский, грабя и сжигая встречавшиеся на пути хутора и кошары. Зарево поднялось на полнеба, черный дым злыми хмарами покрыл небосвод…

Сполошно загудели по всей округе набатные колокола, и все, кто мог держать в руках какое-либо оружие, вышли на защиту своих селений.

Батько Тиховский мог отсидеться за крепостным тыном. Но то был настоящий рыцарь-казак, защитник и радетель родной земли. Прихватив одну пушку, он с двумя сотнями спешившихся казаков догнал горцев и крепко ударил по их тыловой ватаге. Под меткой картечью и огнем из «ружниц» полегло немало абреков, и налетчикам пришлось повернуть часть своих сил на отчаянную горстку казаков.

Бой был никак не равным: на поредевшие ряды черноморцев валом валили все новые и новые толпы азиятов. Окруженные со всех сторон, казаки отстреливались до последнего патрона, а потом в рукопашную бросились на прорыв — один против двадцати… И тут к черкесам подошла конница. Смертным боем бились казаченьки, и почти все до одного полегли на том ратном поле. Славную смерть принял и их предводитель — седоусый полковник Левко  Тиховский. Сражаясь в первых рядах, он был не единожды ранен и, истекая кровью, продолжал отбиваться от наседавших врагов, пока не был изрублен ими на куски.

Недаром то место исстари звалось «раздорами» и, видать, не только потому, что Кубань тут «разодралась» на два потока, но еще и оттого, что именно здесь проходили частые стычки-бои, драки-раздоры.

Среди погибших казаков Ольгинского кордона было и двое двоюродных братьев нашего Касьяна — деда нашего деда Игната. Вечная им память, и пусть пухом будет принявшая их земля. Тех братьев еще недавно поминали в станичной церкви, яко воинов, павших на поле брани за други свои, а ныне молятся о спасении их душ вкупе со многими иными, имена коих Бог веси…

Геройское сражение отряда славного батьки Тиховского во многом ослабило удар абреков на Ивановский курень — им удалось ворваться лишь в крайние хаты той станицы. Но горя и слез беззащитным людям налетчики принесли немало. Услышав женские вопли и детский плач, квартировавшие в Ивановке егеря бросились на выручку и вышибли нападавших в поле, где они попали под удар подмоги, примчавшейся из ближайших куреней.

Сгоняя захваченный скот в гурты, разбойная орда стала вытягиваться к обратной дороге. И надобно ж было такому случиться, что в тот Богом проклятый день третий брат Касьяна, самый старший и числящийся уже в стариках, оказался на одном из дальних стеблиевских хуторов, куда он после Крещения заехал проведать свою дочку Горпыну (Агриппину) с детьми, а заодно и помочь ей по хозяйству — ведь зять отбывал свою очередь на кордоне. По стариковской привычке он встал очень рано, до света, и пошел на баз — «до худобы», сменить подстилку, задать корму…

И тут до его слуха донеслась ружейная пальба, невнятный гомон, и вся округа неожиданно осветилась зловещим огнем близкого пожарища. Дед схватил вилы и бросился из конюшни, и почти у дверей увидел юркого азията, в руках которого полыхал просмоленный квач. Не задумываясь, старый казак всадил в него вилы, без всякой натуги приподнял его и сбросил «на гнояку» (на навоз) — то ли абрек оказался легким, то ли у деда в горячке сил прибавилось, но только совладал он с той вражиной чрезмерно легко. А из хаты вдруг донесся захлебный вопль его дочери — видать, туда тоже ворвался какой ни то непрошенный гость.

Казак опрометью бросился в распахнутую дверь дома и увидел, что его Горпына, девка в немалой силе и крепкая в кости, приперла черкеса к стене рогачом (ухватом). Она только что собиралась вытянуть из печи чугун с какой-то запаркой для скотины, как в хату вскочил тот абрек. Дед проткнул супостата вилами, и тут его достал третий азият. Правда, удар пришелся по левому плечу старика, потому как в тот момент Горпына высвободившимся рогачом съездила бандюгу «по въязвам», тот упал на колени и на карачках выметнулся из хаты, только его и видели…

Вот такой смертельный бой принял под старость старший брат нашего Касьяна, бой кровавый и памятный. Черкесов из хутора выбили примчавшиеся казаки, а дед вскоре оправился от раны, хотя рука его «сохла» всю оставшуюся жизнь. Он протянул долго, и на девятом десятке своих годков любил вспоминать те вилы и тот рогач, которыми отбивались они с Горпыной от вражьей напасти. У казака, когда надо, и дышло стреляет, так что удивляться тут нечему…

— Отож, — вздыхал дед Игнат, — може, они и не отбились бы от абреков, если б в хутор не ворвался казачий отряд. Но и не подставляли свои головы безропотно… Ох, случались страшенны дела и в стародавни дни-денечки. Шо було, то прошло… Да, большой беды наделали в тот раз абреки-кавказцы на нашей земле. Перемогла вражескую напасть каждодневная готовность к бою любого казака, будь он в строю или дома. Вот и тогда не дали они вражьей орде разгуляться по кубанским куреням. Да, была у них сила, да с нами Бог, а где Бог, там и правда. Абрекам дорого обошелся тот дерзкий набег, настолько дорого, что у них навсегда пропала охота к подобным массовым нападениям на казачьи земли.