Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)

• Название: Падение Софии (русский роман)
• Автор: Елена Хаецкая
• Жанр: Фэнтези

Реалии начала девятнадцатого века в отдаленном будущем. Все атрибуты типичного «русского романа» из школьной программы: дядя самых честных правил, благородные разбойники, разночинец-дворецкий, таинственная влекущая соседка, роман с раненым героем войны в Баден-Бадене… Череда таинственных убийств сотрясает маленький городок под Петербургом. Молодой человек — главный герой — в ходе расследования обретает друзей, врагов и знание жизни.

---

— Вы что же, все сделаете ради своих ксенов? — спросил Порскин. — Готовы для них претерпевать бедствия, совершать преступления, даже пойти в тюрьму?

Матвей пожал плечами.

— Почему вас это, собственно, удивляет? Людям свойственно заботиться о тех, кто им доверился. Это можно наблюдать даже на примере отца-пьяницы, который из последних сил борется со своим плачевным недугом, имея на руках маленького ребенка…

— Вы мне что-то из области Диккенса рассказываете, — заметил Порскин.

— Не предполагал, что вы читали Диккенса, — ответил Матвей. — А впрочем, вполне приветствую. Но вы согласны? Насчет доверия?

— Я каких только людей не видал, — сказал Порскин. — Вы осознали, конечно, Свинчаткин, что тоже теперь арестованы?

— Разумеется, — величаво ответил Матвей. — Только не сажайте меня в одну «карету» с Беляковым. Из соображений чистого гуманизма.

— Я вас пока вообще никуда сажать не буду, — обещал Порскин. — Потом, когда в Петербург поедем… Ну что, любезные господа, все ваши благородные заговоры разоблачены или же остались еще какие-то?

Я пожал плечами. Лично я всех моих заготовленных чертей из коробки уже выпустил. Но, может быть, у Витольда или Матвея притаилось по паре дополнительных чертиков в рукаве.

Однако оба они молчали.

Порскин посмотрел на каждого из нас по очереди, затем, видя, что все мы безмолвствуем, хлопнул ладонями по столу.

— Хорошо. Тогда я вот что вам скажу. Проблема с бандой Свинчаткина разрешена. Но это никоим образом не снимает подозрений с Безценного. Убийство госпожи Скарятиной по-прежнему не раскрыто. И я не вижу причин отпускать Безценного. Он по-прежнему остается главным подозреваемым.

— А тетрадь? — возмутился я. — Мы ведь доказали вам, что она существует!

— Да, существует; но вовсе не доказывает его невиновности. Думаю, Беляков не лжет: он забрал бумаги уже у мертвой.

Витольд мрачно улыбался, глядя поверх моей головы в окно.

— Хотите сказать, — медленно проговорил я, — что Безценный действительно тот самый маниакальный убийца, который действует в Лембасовской округе вот уже десять лет? Что это он раз в два года…

Я не договорил.

Порскин потер подбородок. Я с тревогой наблюдал за ним.

— Сомнительно, — ответил наконец Порскин. — Говорю вам сейчас всё как есть, карты на стол. Я ознакомился со всеми сходными делами, имевшими место в Лембасово и окрестностях. Во всяком случае, с теми, которые удалось найти, не обращаясь к доисторическим архивам… До Ольги Сергеевны Мякишевой, погибшей два года назад и обнаруженной у входа в пещеру, отмечены еще два нераскрытых убийства, совершенных сходным способом: мещанина Вахрамеева и некого Баштана.

При этом Порскин внимательно посмотрел на Витольда.

— Про Вахрамеева слышал, — кивнул Витольд. — А про Баштана даже не знаю.

— Потому что это произошло еще до вашего появления в Лембасово, господин Безценный, — объяснил Порскин. — Вот и не знаете.

— То есть, вы хотите сказать, что мой управляющий и маниакальный убийца — все-таки разные лица? — уточнил я.

Следователь долго молчал, прежде чем дать мне определенный ответ. Наконец он промолвил:

— Я склонен так считать. И никакие обстоятельства не связывают господина Безценного с теми смертями, о которых я только что упоминал. Да и смерть ксена тоже вряд ли на его совести. Но с Анной Николаевной — дело другое. Остаются мотив и возможность.

— Мотива не было, — упрямо сказал Витольд.

Порскин покачал головой:

— Свидетельские показания говорят об обратном… Вы достаточно умны, чтобы имитировать действия маниакального убийцы и таким образом направить нас по ложному следу…

— А как я, по-вашему, избавился от всяких следов крови? — осведомился Витольд. — Выпил?

— Вот вы мне и расскажите, что вы сделали с кровью, — парировал следователь.

Витольд отвернулся и ничего не ответил.

— Словом, в деле с госпожой Скарятиной все обстоит для вас по-прежнему, — заключил Порскин.

— Есть ли какой-нибудь способ избавить господина Безценного от тюремного заключения? — вмешался я. — Ну хотя бы на время, до суда?

Порскин молчал.

— Мы ведь убедились в том, что он не опасен, — настаивал я. — В том смысле, что маниак — не он.

— Вы можете подписать денежно подкрепленные гарантии, что он никуда не убежит, — сказал наконец Порскин, — и тогда я позволю ему остаться в «Осинках», под личную вашу ответственность… Но вам ведь, Трофим Васильевич, придется дорого заплатить, если вы в нем ошибаетесь.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Нагими мы пришли в этот мир, нагими и уйдем из него, и в землю ляжем. Давайте бумаги, я подпишу гарантии. Мне позарез нужен в имении управляющий. Иначе я вообще лягу в землю нагим раньше срока.

* * *

«Карета» следственного отделения уехала. Я наблюдал в окно, как она сворачивает из аллеи на дорогу и исчезает за белым поворотом. Потом сказал:

— Кстати, Безценный. Матвей Сократович изволили ночевать в вашей комнате, поэтому там адский кавардак.

Витольд не отвечал. Смотрел вокруг себя так, словно очутился вдруг на чужой планете.

— А если вы все-таки во мне ошибаетесь, Трофим Васильевич? — спросил он.

— Идите вы к чертовой матери, — ответил я и быстро покинул комнату. Неожиданно я понял, что страшно устал от всех этих разговоров.

Глава восемнадцатая

Отпевание Анны Николаевны происходило в той самой кладбищенской церкви, которую я приметил, когда катался в первый раз на моем электромобиле. Народу явилось так много, что опоздавшим пришлось стоять снаружи: церковь оказалась переполненной.

Николая Григорьевича привезли на электроизвозчике и ввели под руки. Волосы у него были белы, как сметана, он покачивал головой и шел слепо, водя вокруг себя невидящими глазами. Ноги его волочились. Заметив меня, он приостановился, сделал мне знак приблизиться и прошелестел:

— Вот и свиделись, Тимон Васильевич… Как Господь привел свидеться!.. Она ведь любила вас, Аннушка моя… Как же мы теперь, без Аннушки?..

Я поклонился, не зная, что ему и сказать, а Николай Григорьевич проследовал дальше, к самому гробу.

Гроб Анны Николаевны представлял собой истинное произведение искусства. По размеру он идеально подходил к покойнице. Вдоль массивных сосновых стенок были вырезаны различные доисторические создания, как бы сплетающиеся между собой в хороводе. Они выглядели, по общему мнению, «совершенно как живые». По верхнему краю шла еще маленькая цветочная гирлянда, потому что «Аннушка любила цветочки».

Я невольно залюбовался этой красотой. Моего локтя коснулся кто-то, и я увидел заплаканного до распухлости Потифарова.

— Не думал… — пробормотал он. — Вот не думал, что узрю мою работу в действии… Она ведь была без предрассудков, Анна-то Николаевна… — Он приложил ладони к лицу и бурно разрыдался. Это продолжалось какое-то время, потом слезы иссякли, Потифаров отнял руки от лица и, совершенно красный, слабо улыбнулся. — Да, повторю: Анна Николаевна отвергала предрассудки и как истинная христианка не страшилась смерти. Рассуждала о ней без малейшей боязни, даже с небольшим юмором. «Петр Артемьевич, — говорила она мне, бывало, — Петр Артемьевич, покажите-ка мне свои новые гробы. Страсть как люблю смотреть новинки. А вы каталоги из Санкт-Петербурга выписываете? Хотите, я для вас „Вестник египтологии“ выпишу?» Она охотно осматривала изделия рук моих и даже примерялась, укладываясь то в один, то в другой, наподобие Озириса. «Хочу, — говорила, — заранее определить, как я буду выглядеть, когда меня в церкви отпевать поставят. Для женщины, — говорила, — Петр Артемьевич, самое главное — хорошо выглядеть. Суетное и тщетное желание, но, видать, заложено в женской природе, а против природы не пойдешь. Этому и палеонтология учит на примере динозавров, которые очевидно пошли против природы, вследствие чего истреблены были огнем и серой с воздуха…» Такая передовая женщина, и красивая, и ученая!

Потифаров безнадежно махнул рукой и, заливаясь новой порцией слез, отошел в сторону, открывая мне наконец доступ к покойнице.

Я невольно залюбовался ею… Анна Николаевна лежала в гробу бледная, но удивительно спокойная, с ясным, умиротворенным лицом. На лбу ее, поверх венчика с молитвой, находился второй, из крошечных белых роз. Крупными белыми розами полон был и гроб: они устилали тело до середины, до скрещенных рук.

Не знаю, почему, но при виде этих белых, безупречных роз мне хотелось плакать. Анна Николаевна выглядела такой благополучной, что не вызывала у меня сожалений; разве что о себе самом я сильно сожалел, о том, что лишаюсь теперь столь приятного дружественного общества. Но эти розы… Вся скорбь мира, казалось, воплотилась в них и обрела свою идеальную, кристаллическую форму.