Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)

• Название: Падение Софии (русский роман)
• Автор: Елена Хаецкая
• Жанр: Фэнтези

Реалии начала девятнадцатого века в отдаленном будущем. Все атрибуты типичного «русского романа» из школьной программы: дядя самых честных правил, благородные разбойники, разночинец-дворецкий, таинственная влекущая соседка, роман с раненым героем войны в Баден-Бадене… Череда таинственных убийств сотрясает маленький городок под Петербургом. Молодой человек — главный герой — в ходе расследования обретает друзей, врагов и знание жизни.

---

— То есть, платить за квартиру и прочее?

— Угадали, Трофим Васильевич. И тут на помощь пришел ваш дядя…

— Покойник Кузьма Кузьмич, — машинально произнес я.

Поскольку именно эти, ожидаемые мною, слова произнес и Витольд, то вышло, что мы с ним заговорили хором.

На краткий миг нас это сблизило, и мы даже обменялись вполне сердечной улыбкой, а затем Витольд опять замкнулся в себе.

— Таким образом, я сделался управляющим, а палеонтологией занимаюсь в свободное время. Пришлось сменить кафедру, поскольку для палеонтологии в здешних краях самое раздолье, если не сказать парадиз, а с ксеноэтнографией дела обстоят как раз не очень…

— То есть, если я вас уволю, вам придется бросить свои научные занятия и вообще пойти жить на улицу?

Я сам не знаю, почему это брякнул. Может быть, хотел отомстить Витольду за все его выходки, особенно последнюю, с больным инопланетянином у меня в доме.

Витольд допил наливку.

— Ну почему же сразу на улицу? — хладнокровно проговорил он. — Конечно, если мой способ вести хозяйство вас не устраивает, вы вправе отказать мне от места, но прежде чем поступить так, подумайте как следует. Во-первых, я вас не обкрадываю и, в общем, практически не обманываю, даже в мелочах. Во-вторых, если вам почему-либо охота отомстить мне, — не поддавайтесь пагубному чувству. От мести обыкновенно выходит один только ущерб для имущества и очень мало морального удовлетворения.

— Но ведь вы будете страдать? — уточнил я. — За порогом этого дома вас ожидают голод, холод и прочие лишения?

— Отчасти, — признал Витольд, — но только отчасти. Скорее всего, я покину Землю. Приму участие в инопланетной экспедиции. Наймусь хоть рабочим — в университете меня еще не забыли и охотно предоставят место.

— То есть, у меня вообще на вас нет управы? — спросил я.

Витольд покачал головой.

— На свободного человека крайне затруднительно бывает найти «управу», Трофим Васильевич. Даже и не пытайтесь. Впрочем, вам этого сейчас не требуется. Я ничего дурного против вас предпринимать не намерен.

Он опять разлил нам наливку по стаканам и возвратился на свой подоконник.

— Мне трудно представить себе профессора в роли грабителя с большой дороги, — снова заговорил я. Подумав, я поправился: — Точнее, я не могу вообразить грабителя с большой дороги в роли профессора. — Я вздохнул. — Он не объяснял вам, часом, почему избрал столь предосудительное ремесло?

— Нет.

— Как это — «нет»? Просто вошел в дом и заявил: «Я грабитель такой-то, а это мой больной соратник по разбою, не угодно ли вам приютить нас на время»?

— Примерно так все и произошло, — сказал Витольд. — Почему вы мне не верите?

— Потому что так не могло быть… Необходимы еще какие-то дополнительные подробности… в которых главный смысл и заключается.

— Хорошо, — проговорил Витольд. — Вот вам подробности. Только учтите: нет в них никакого «главного смысла».

— Позвольте уж мне судить, есть смысл или нет…

Витольд пожал плечами и послушно начал рассказ:

— Хорошо. Я разбирал каталоги обойной бумаги и обивочной ткани. Средства позволяют нам в этом году сменить убранство гостиной, и я готовил некоторые предложения для вас.

— Меня пока вполне устраивает моя гостиная, — возразил я.

— Я намеревался обсудить это, — сказал Витольд. — На стенах имеется несколько сальных пятен. Кузьма Кузьмич предпочитал проводить вечера в кругу друзей. Он, видите ли, любил сидеть у стены, откидываясь головой, и обои там совершенно вытерлись и засалились… Да и кремовый цвет постепенно выходит из моды.

— Правда? — переспросил я.

Он не захотел услышать иронию, прозвучавшую в моем голосе, и совершенно серьезно подтвердил:

— Да. Сейчас предпочтительны сделались более насыщенные цвета, прежде всего красноватой гаммы. Вам по-прежнему интересны подробности?

— Больше, чем когда-либо.

— Пока я обдумывал, каким способом склонить вас на эти расходы, пришел Мурин и сообщил, что явился какой-то «мужик вонючего образа в обнимку с хлипкой бабой». Заиканье Мурина я воспроизводить, с вашего позволения, не стану. Я велел Мурину впустить мужика и «хлипкую бабу», но вести их не в господские комнаты, а прямиком на кухню. Видите ли, Трофим Васильевич, иной раз к покойнику Кузьме Кузьмичу заходили бродяги и нищие, и он всегда приказывал проводить их на кухню и накормить. «Это, — говорил он, бывало, — мне на помин души». Предусмотрительно, я считаю.

Однако Мурин тут начал возражать, разволновался, твердил упорно, что мужик «оченно вонючий», а баба «оченно страшенная» и на кухню их никак нельзя, не то Планида, пожалуй, откажется от места и пойдет в самом деле к купцам Балабашниковым… В общем, я сказал Мурину, что он уходить, а с посетителями вышел разбираться сам.

С первого взгляда так и показалось, что на крыльце стоит мужик, и точно вонючий, в продымленном полушубке, а с ним странное какое-то существо, и впрямь похожее на бабу. Оно было закутано в рваное одеяло, с платком, надвинутым на самые брови. Лицо оно прикрывало локтем, как иногда делают деревенские девушки, показывая свою «воспитанность». Ну и еще оно плясало на месте, дергало плечами и головой, и странным голосом тонко выло. А мужик, вообразите, держал это создание за плечи эдаким отеческим жестом.

«Дома ли барин?» — спрашивает.

Я отвечаю, что барин в отъезде — в Петербурге.

«Это хорошо», — он говорит.

«Чего же хорошего? Разве вы не к нему?»

«Нет, — говорит мужик, — я, собственно, не столько к человеку пришел, сколько в дом вообще, как заправская приблудная тварь… Вы позволите нам войти?»

Я проводил их к себе в комнату и тут только сообразил, кого перед собой вижу.

«Вы, — говорю, — ведь Матвей Свинчаткин, профессор ксеноэтнографии?»

Насчет имени он отпираться не стал и сразу признался.

«Теперь больше разбойник, нежели профессор», — прибавил Свинчаткин.

«А с вами… неужто фольд?»

«Да, и больной».

Мы уложили фольда на мою тахту и приняли меры к тому, чтобы он не кричал. Для фольда очень трудно не кричать во время страдания, потому что это у них в обычае, как я уже рассказывал. Однако я надеялся сохранить визит Свинчаткина в секрете, по крайней мере, от нашей горничной Макрины. Сия честная вдова обожает порассуждать в кругу столь же честных подруг на темы, которые совершенно ее не касаются. Поэтому я приказал ей немедленно вытереть пыль в кабинете, а заодно посмотреть, не нужно ли вымыть там окна. Сослался на то, что, по моим сведениям, вы можете приехать в любой момент и что беспорядок вас рассердит.

Дальше мы стали говорить со Свинчаткиным о болезнях у инопланетян и о том, какая группа антибиотиков лучше подходит для фольдов.

«Я ведь вас помню, господин Безценный, — неожиданно заявил Свинчаткин. — У вас фамилия запоминающаяся, встречается нечасто. Я как услышал, что в имении „Осинки“ управляющий некто Безценный, сразу смекнул, что это, должно быть, мой бывший студент. А теперь и лицо ваше тоже узнал».

«Я вас хорошо помню, профессор, — сказал я. — Давно о вас никаких известий не было».

«Произошло событие, которое прервало мою научную карьеру, — ответил на это Свинчаткин. — Однако я сильно рассчитываю победить обстоятельства и вернуться к науке. Необходимо заняться наконец обработкой накопленного материала. У меня собраны богатейшие коллекции, хватит на десяток диссертаций!»

И вот поверите ли, Трофим Васильевич: принимаю в отсутствие хозяина разыскиваемого разбойника, да еще с больным инопланетянином, который здесь вообще незаконно, — а как услыхал про богатейшие коллекции и про десяток диссертаций, так прямо аж затрясся от жадности. Ну, думаю, одним бы глазком взглянуть на эти коллекции! Кажется, палец бы за такое счастье отдал… На собственную диссертацию по данному предмету я покамест не замахиваюсь, но со временем — кто знает…

Витольд замолчал, улыбаясь украдкой, мечтательно.

Мне вдруг сделалось завидно. Я не мог бы назвать ни одну сферу человеческих увлечений, которая занимала бы меня с такой же неодолимой силой. История, искусства, юриспруденция, медицина — все они были для меня одинаково безразличны. Я мог себя обманывать какое-то время, пока обучался в университете, но — руку на сердце положа — учился я больше ради того, чтобы занять время и не слыть бездельником, нежели для чего-нибудь другого.

Витольд же бредил своей ксеноэтнографией, а когда обстоятельства разлучили его с любимым предметом, столь же страстно увлекся палеонтологией. В будущем же он наверняка найдет способ совместить оба этих научных интереса. Начнет изучать ксенопалеонтологию, например. И всегда он будет увлечен, всегда будет готов к любому риску ради счастья прочитать какой-нибудь экспедиционный отчет или разобрать ящик с коллекцией.