В. Козлов - Полярная фактория

• Название: Полярная фактория
• Автор: В. Козлов
• Издательство: Уралогиз
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1933

---

На выручку спешит Ванька Тусида. Быстро лопоча и отсчитывая что-то на пальцах, он улаживает дело. Является, так сказать, переводчиком для „переводчика“. Что он на этом выигрывает и каким образом — неизвестно.

Он услужлив. Добывает для факторийцев лакомые оленьи языки, привозит иногда ягоды морошки, которая здесь растет, но в каких-то заповедных местах — я ни разу ее не нашел.

Жена Ваньки — Наташа всем понравилась, как полюбились и детишки. Их ласкают, одаривают лакомствами. Наташа шьет туземные меховые вещи и сбывает служащим: кисы (меховые сапоги), туфли, маленькие мешочки — род кошелька или ридикюльчика.

Вместе с ними частым гостем является симпатичнейший Мартим Яптик, парень лет 25 — однофамилец уже описанного мною Яунгу Яптика. Мартим хорош собой, всегда чисто выглядит, даже причесывается на пробор, постоянно всем улыбается приятной и открытой улыбкой.

Это наши друзья. С ними мы научились словно понимать друг друга.

Вслед за Ванькой Тусидой на фактории появился его родной брат Гришка. Это уже совсем типичная фигура. Ванька в его присутствии теряет колоритность и отходит в тень.

У Гришки Тусида облик американского индейца. Прямой нос, покатый высокий лоб, энергичный четкий профиль, блестящие и какие-то пронизывающие глаза, прямые волосы, черные до синевы.

Туземка за пошивкой одежды.

Он, как передают, человек большой предприимчивости и инициативы. Сбил в артель несколько чумов, промышляет рыбу, зверя. Пить пьет, но без большого пристрастия и не напиваясь в доску.

Илья Нарич, мне кажется, в чем-то соперничает с Гришкой, на чем-то не сходятся их интересы. Намеками и полусловами он дал мне понять, что Гришка в артели почти не работает, а лишь эксплоатирует других туземцев. Это, конечно, возможно, даже наверно так.

Я вообще думаю, что для двух таких типов, как Нарич и Гришка, тундра немножко тесновата. Как и в чем заключается их „работа“ — не знаю и, по отсутствию языка, вряд ли сумею узнать. Но ни братья Тусиды, ни Нарич во мне не вызывают симпатий. Для быта кочевых ненецких чумов было бы благом от них избавиться.

Ну, а такие ребята, как Мартим и Яунга Яптики — красота. В них еще целиком сохранились чистота, непосредственность и чувство собственного достоинства первобытных обитателей пустыни. С этих хоть портрет пиши!

Впрочем, честность среди ямальских ненцев вообще стоит на высокой ступени.

У нас вокруг фактории разбросано масса добра: топоры, лопаты, пешни, пилы, косы, мешки, дрова, уголь, соль, брезенты, печи, боченки, ящики, продукты. И никто не растаскивает: мы не заметили ни одной покражи.

На склад и в лавку туземцы набиваются иногда толпой. Они не умеют ждать очереди и не понимают, что за прилавок или за порог склада нельзя ходить. Им невозможно об’яснить, что продавец и кладовщик в праве опасаться за целость товара и принимать меры охраны. Они либо совершенно не поймут этой тонкости „культурных взаимоотношений“, либо жестоко обидятся.

Обижать же туземцев нет оснований: набиваясь в лавку и склад, где со всех сторон навалены лакомые и соблазнительные товары, они ни разу не были замечены хотя бы в попытке что-либо стянуть или отправить в рот — „попробовать“. Им это совершенно несвойственно.

Покупатели они практичные. Долго прицениваются, осматривают, исследуют, торгуются.

Некоторые технически замысловатые вещи их очень интересуют. Например, примус. При скудости топлива, примус им был бы крайне полезен — они это разом схватывают. И некоторые покупают, не взирая на довольно высокую цену. Однако в торговле примусами на нашей фактории происходят недоразумения. Оно и понятно. Такие приборы, если ими торговать на Ямале, должны быть снабжены запасными деталями, необходимыми, но скоро портящимися. У нас крайне мало иголок для чистки форсунки и совершенно нет запасных ниппелей. Примуса же вообще далеки от совершенства. Ими пользоваться и опытной хозяйке в Москве или Ленинграде надо умеючи и осторожно. Туземец засоряет и портит форсунку в два счета. И, конечно, везет „машину“ обратно в лавку. Будь запасные ниппеля и соответственные ключи для удаления испорченного и вставки нового — дело было бы поправимо и чумы быстро обзавелись бы этой удобной вещью. Тем более, что керосин для примуса имеется в избытке. Но мы беспомощны. Даже примусных иголок лавка не может отпускать больше 3—5 штук.

Так и лежат примуса. И мало этого. Что не разойдется полдюжины примусов — полбеды: особого затоваривания не случится. Престиж же самого прибора, по-существу, очень полезного, подорван в корне. Попробуйте-ка ненца уговорить, чтобы он вторично купил эту дорогостоящую штуку!

Вообще говоря, понемножку выясняется, что ассортимент товаров подобран слабовато. Дамские и детские чулки, перчатки, фуфайки, стеганые на вате полупальто, подтяжки, подвязки, туалетное мыло, швейные нитки, заброшенные в тысячах катках, вязаные шапочки, головные платочки и полушалки — все это ни к чему.

В подборе товаров та же картина, что и с расценками „шутливой“ бухгалтерии!

Ненец ничем подобным не пользуется, вещей таких не носит и не употребляет.

Затем у нас масса уксусной эссенции, сушеного картофеля, к слову сказать, крайне низкопробной выработки, и куряги. Это также Ямальскому туземцу не нужно. Он не взял ни капли эссенции, ни грамма куряги или картошки.

Такие товары и продукты следует засылать на Ямал только в количествах, требующихся для штата фактории. Здесь других европейцев нет и, значит, нет им сбыта.

А чайников медных прислали лишь три, котлов ни одного и т. д. и т. п.

Затем с ценами.

Ненцы охотно рассматривают и отбирают медные украшения для упряжи, нарядов, поясов. Но как только услышат, что простая какая-нибудь звездочка или в кружке серп и молот стоят не дешевле 21/2—3 рублей, тотчас же в испуге отодвигаются и недвусмысленно между собой переглядываются.

Что это за калькуляция и из каких слагаемых она составилась — аллах ведает.

Медная безделка, побрякушка в роде грубо и топорно сработанной пряжки, и вдруг цена начинается от трех рублей и доходит до семи с полтиной!

Подобный „эквивалент“, когда высокосортного песца предлагают сменять на десяток пряжек из разбора плохой дешевки, — никуда не годится! Он показателен. Особенно для здешнего туземца — чуткого, настороженного, практичного.

Установка чума.

Самый ходовой товар — нянь: ржаной хлеб.

У нас его не успевают выпекать. Пекарю Дорофеевой дана безраздельно в помощницы уборщица Надя Полякова. Пекут по две печи в день — 12 пудов и все же нехватка.

В будущем придется дело с хлебом непременно упорядочить и усовершенствовать.

Кроме ржаного хлеба, фактория должна выпекать сушку, булки, калачи. На все это есть спрос — туземцы не прочь полакомиться и хорошими сортами. Наверняка ходко пошли бы простые категории кондитерских изделий: сухари, сушки, пряники.

Необходимо принять в расчет, что в чумах абсолютно нет печей, а у туземцев потребление хлеба велико. Мясо, рыба и, как фундамент к ним, хлеб.

На оборудование пекарен должно быть направлено острейшее внимание. Это центральное место фактории: выработка, главного товара.

И, разумеется, пекаря требуются самой надежной квалификации. У нас этот вопрос прошел как-то спустя рукава, наравне со всеми прочими — большими и малыми. Ни в количественном отношении, ни по качеству наш товарный хлеб не удовлетворяет туземцев.

Так же обстоит дело, как слышно, и на второй фактории — у мыса Дровяного. Туземцы жалуются, что там хлеб по качеству хуже нашего. Слушать это очень неприятно и обидно.

СЕНОКОСНЫЙ СЕЗОН. ОТЛЕТ ПТИЦЫ. ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Бабье лето здесь обильно красками. Хороших дней больше, чем ненастных. И ветры щадят эту пору увядания природы, словно великодушно предоставляют всему живому подготовиться к суровой и долгой зиме.

Ночи заметно удлинились. К утру вся тундра белая и яркая. Каждая тонюсенькая былинка набухла от инея, стала мохнато-пушистой, в палец толщиной. Кристаллы инея крупны, четки, богаты световой игрой, как граненые хрусталики. При солнце на тундру больно смотреть — белизна ослепляет.

Однако убор непрочен. Тает даже в пасмурную погоду, а солнце растапливает снеговую парчу в полчаса.

Вася запрягает лошадь. Забираем косы, грабли, кули и отправляемся к озерам в поиски сенокоса.

Тундра стала пятнистой: травы пожелтели, некоторые сорта лишайника, наоборот, ярко зазеленели и закурчавились, ягель сияет игрой серебристо-салатной эмали.

Травы, умирая, прекрасно пахнут. Кое-где в затишных местах, на солнечной стороне кочек и бугров, видны цветики. Выглядят скромно и зябко: бледные, едва окрашенные, почти без запаха.