Раиса Горбачева - Я надеюсь…

• Название: Я надеюсь…
• Автор: Раиса Горбачева
• Издательство: Новости
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7020-0500-7

В книге «Я надеюсь…», написанной в форме живой беседы с писателем Г. Пряхиным, Раиса Максимовна Горбачева, жена первого Президента СССР, делится с читателем воспоминаниями о своем прошлом, пережитом, впечатлениями о сегодняшних событиях, происходящих в нашей стране. Читатель «из первых рук» получит также исчерпывающие ответы на вопросы «личного характера».

---

Я слишком хорошо знаю перроны минераловодского вокзала, чтобы, перебирая старые фотографии, запамятовать эту легенду.

Но такой фотографии в пакете я не нашел. Нет, что-что, а минераловодский перрон я бы непременно узнал!

…Фотография с перроном в том пакете все же была — она мне и запомнилась больше всех. Карточка затемненная, любительская, но вполне отчетливая. Перрон, спальный вагон на заднем плане. А на переднем — молодая, смеющаяся женщина в вельветовых джинсах и курточке, с ямочками на щеках и с копной темных, каштановых, перебираемых ветром волос.

— А, это мы первый раз в Париже, туристы. Только-только сошли с поезда, — пояснила, заглянув через плечо.

Муж, я так понимаю, где-то за пределами кадра — с фотоаппаратом. Он, судя по всему, ее и снимал — ее единственный тогдашний фотограф в Париже. Москва впереди. Париж, в известном смысле, — как и Вашингтон, и Бонн, и Мадрид — тоже…

Когда я предложил одну из главок будущей книги посвятить счастью и соответствующим образом назвать ее «О счастье», она подумала и отказалась:

— Разве я похожа, Георгий Владимирович, на женщину, порхающую от счастья к счастью?

Нет, не похожа — теперь я и это представляю лучше. И все же у той женщины на пустынном перроне в тот миг, когда кто-то невидимый воскликнул озорно и молодо: «Снимаю!» — не просто смеющееся лицо. Оно показалось мне счастливым.

Но состояния счастья, говорят, минутны. Все остальное — жизнь.

О чем болит душа

В уже хорошо знакомом кабинете все было по-старому, за исключением одного: на кожаном диване лежала груда приветственных адресов, телеграмм, открыток. Несколько дней назад Президент отметил свое шестидесятилетие.

— Вот, разбираю, — сказала хозяйка. — Уже насчитали более трех тысяч писем и телеграмм. Хотите посмотреть подарок Патриарха всея Руси Алексия Второго к юбилею?

— Да.

Мы прошли в библиотеку. Мне показали икону в прекрасном, сусальной позолоты, окладе. Михаил Архангел, современного, но как и в старину, глубокого, медового — цвета гречишного меда — письма, печально и строго смотрел из окошка в окладе.

— Грустный, — сказал я.

— Было бы странно, если бы ангел-хранитель был другим.

Показала в кружеве церковнославянской вязи крошечный, незнакомый мне значок.

— Архистратиг. Знак высшего предводителя небесного воинства.

Мы постояли, полюбовались иконой. День был пасмурный, но икона собирала, фокусировала в себе весь рассеянный весенний свет, что растворен был в комнате, и мягко горела в глубине библиотеки. Я вспомнил, что скоро — Пасха.

Так получилось, что оказался рядом со столом, на котором лежали две стопы книг высотой, наверное, в полметра каждая. Что сегодня наверху? Что читают сегодня? Изящно изданная «Песнь любви», стихи — вот чего, честно говоря, не ожидал! — а в другой стопке томик Пушкина. Синий, выцветший, из десятитомного издания пятидесятых годов. Взял его в руки, обнаружил закладку, раскрыл. «Борис Годунов».

— Это я читаю, — сказала у меня за спиной и взяла из рук раскрытую книгу.

Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою.

Прочитала негромко, как бы для себя, и, закрыв книгу, положила ее рядом с иконой. Михаил Архангел и тисненый профиль Пушкина соседствовали вполне естественно.

Еще через минуту уже шла наша беседа.

— С чего начать? — спросила перед диктофоном сама себя. — Наверное, с этого. 10 марта 1985 года вечером не стало Константина Устиновича Черненко. О его самочувствии и болезни официально ничего не сообщалось. 2 марта были опубликованы итоги выборов в Верховные Советы союзных и автономных республик. Из них явствовало, что в выборах приняли участие 99,98 процента избирателей, а свыше 99 процентов проголосовали за выдвинутых кандидатов в депутаты.

— Какие цифры! И как быстро мы от них отвыкли…

— То, что отвыкли, думаю, к лучшему. Депутатом Верховного Совета РСФСР был избран и К. У. Черненко. Пресса сообщила о вручении ему представителями окружной избирательной комиссии удостоверения об избрании депутатом. Было опубликовано его обращение к избирателям, к советским людям. И ни слова о том, что Константин Устинович находится в больнице и пребывает в тяжелом состоянии.

Больше того, 6 марта в соответствии с издавна установившейся в стране протокольной практикой его супруга Анна Дмитриевна проводила прием по случаю Международного женского дня. Он дается для жен глав иностранных дипломатических представительств, аккредитованных в Москве. Прием, как и водилось тогда, шел с танцами, песнями, концертом.

О кончине К. У. Черненко Михаилу Сергеевичу сообщили сразу. Он срочно собрал членов и кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК. Приняты были решения, связанные с похоронами. На следующий день назначили заседание внеочередного Пленума ЦК КПСС. На этом Пленуме, 11 марта, Михаил Сергеевич и был избран Генеральным секретарем ЦК. О том, как проходило это Политбюро и этот Пленум, написано много. Высказываются разные точки зрения, предположения, суждения… Как рассказывал Михаил Сергеевич мне, ни на Политбюро, ни на Пленуме других кандидатур на пост Генерального секретаря не вносилось. Очевидно, к этому времени у большинства членов ЦК сформировалась определенная общая позиция в оценке сложившейся ситуации и в руководстве, и в стране в целом. Ситуации непростой, неоднозначной, внутренне напряженной. Внешне же все выглядело как обычно. Избрание Михаила Сергеевича было единогласным.

Домой он вернулся поздно. Встречали всей семьей, с цветами. Ксаночка, которой было тогда пять лет, тоже встречала и сказала: «Дедуленька, я поздравляю тебя. Желаю тебе счастья и хорошо кушать кашу». Михаил Сергеевич засмеялся и спросил: «А ты тоже будешь со мной ее есть?» «Нет мышцы устали ее жевать». «А ведь надо, — сказал смеясь Михаил Сергеевич, — я тоже не люблю ее, кашу, но, понимаешь ли, ем — надо…»

Мы, взрослые, поздравляли Михаила Сергеевича, были счастливы, горды за него и уверены в нем.

Но, конечно, в тот вечер ни дети, ни я реально не представляли ношу, которую он взял, принял на себя. Не представляли и сотой доли того, что же будет означать в действительности его «новая работа» и что ждет Михаила Сергеевича и всю нашу семью в будущем.

У Вас, Георгий Владимирович, наверное, возникает вопрос: а если бы я тогда знала, что все сложится так непросто и даже драматично, не стала ли бы я отговаривать Михаила Сергеевича?

— Есть такой вопрос.

— И вот что хочу Вам совершенно искренне на него ответить. При всей тяжести сегодняшних испытаний я не спешу Вам сказать: да. Нет, не спешу и не могу этого сказать. Что будет именно так, как сегодня, мы, конечно, не знали. Но скажите, сегодня Вам не приходит в голову мысль: а что бы означало для страны, народа, если бы тогда, в 85-м году, пришел бы некто, вполне достойный своих предшественников, причем пришел бы опять эдак лет на пятнадцать? А? Чем бы это кончилось? О какой ситуации в стране мы говорили бы сегодня? — если бы вообще говорили. К чему бы это привело страну? Шесть лет назад мы прежде всего думали об этом. Поэтому Михаил Сергеевич и принял такое решение.

Через месяц, в апреле, состоялся Пленум ЦК. На нем Михаил Сергеевич выступил с докладом. Пленум принял постановление о созыве в феврале 1986 года очередного съезда партии. Теперь этот Пленум — апрельский — называют началом поворота. Но впереди были и XXVII съезд партии, и XIX Всесоюзная партийная конференция, и I Съезд народных депутатов СССР…

В 1985 году Михаил Сергеевич совершает свои первые поездки по стране. Май — Ленинград, июнь — Киев, Днепропетровск, июль — Минск, сентябрь — Тюменская и Целиноградская области. Потом это станет обычным в его работе, да и не только в его, но и всего руководства страны. Так рождались новые традиции. А тогда это было необычно, ново. Да и сами встречи с людьми — не формальные, не для галочки. Откровенный, далеко не всегда «лицеприятный», но всегда искренний разговор обо всем, что волнует. Разговор от сердца к сердцу, задушевный и обеспокоенный.

— Этот же стиль он перенес и за границу.

— Да, но это было позже.

Часовое выступление Михаила Сергеевича 17 мая в Смольном, в Ленинграде, было включено в телевизионную программу. В то время и это тоже было воспринято как нечто необыкновенное, если не сказать — диковинное. Во-первых, Михаил Сергеевич не зачитывал заранее написанную на бумаге речь. Он говорил, рассуждал, излагал личное понимание острых проблем экономики. Советовался. И, во — вторых, обращался сразу ко всей стране, ко всем советским людям. Никогда прежде — за редким исключением — выступления руководителей партии и страны на партийных конференциях, съездах, Пленумах, активах не передавались по телевидению, да еще в прямом эфире.