Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 2

• Название: Грехи отцов. Том 2
• Автор: Сьюзан Ховач
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-87322-322-X

Продолжение романа Сюзан Ховач «Грехи отцов».

***

Невидимая война между Корнелиусом Ван Зейлом и его дочерью Вики достигает своего апогея… После смерти мужа Вики затягивает в водоворот страстей — но вновь вмешательство отца разрушает зыбкую надежду девушки на счастье. Похоже, в нем скрыт источник роковых темных сил, разлучающих Вики со всеми, с кем она стремится связать свою жизнь. Сможет ли девушка окончательно избавиться от влияния тяжелого прошлого предков и противостоять отцу — сильному, но в то же время такому одинокому колоссу финансового мира?

---

И тогда я понял: Скотта здесь не было, и он не собирается возвращаться.

Скотт был мертв.

Я остался один.

Глава четвертая

Я снова был в ванной комнате, но на этот раз не увидел в зеркале даже своего отражения. Шок от этого был таким сильным, что мне внезапно не хватило воздуха, но когда я сообразил, что галлюцинация вызвана не умственным расстройством, но физическим истощением, этот, по своей сути разумный диагноз вызвал требуемую реакцию в моей голове, и я увидел свое отражение в зеркале, как только перестал тереть глаза. Я выглядел не только больным, но и до смерти испуганным, поэтому я улыбнулся для бодрости и громко сказал в ответ на свои мысли: «Тебе необходимо выпить».

Это вызвало у меня еще большее чувство страха, поэтому я заперся в спальне, где не было телефонной книги, в которой я бы смог найти номер телефона ближайшего винного магазина. Я взял ручку и блокнот, которые лежали на ночном столике. Я подумал, что если бы я вел себя как Скотт и составил себе список работ по дому, которые надо сделать, я смог бы достигнуть некоторого подобия нормальности.

Я написал: «1. Распаковаться. 2. Достать еды. 3. Разобрать стиранное белье. 4. Поесть». Затем я вырвал листок из блокнота, на следующем листке написал большими буквами СПАТЬ и ослабил узел своего галстука.

Я был настолько измотан, что заснул, как только коснулся щекой подушки. В какой-то момент я подумал: «Я выживу и без него», затем перед моими глазами вспыхнул свет, и я упал с небоскреба «Панам» в реку крови, текущую тысячью этажами ниже.

Проснувшись, я почувствовал себя лучше. Я проспал четырнадцать часов подряд, этот факт говорил о том, насколько я вымотался накануне; обычно я спал не более шести часов в сутки. В ванной комнате я внимательно посмотрел на себя в зеркало, но брился уверенной рукой. Затем я натянул на себя джинсы и майку и отправился на кухню в поисках запасов пищи. Их не оказалось. Я позвонил в ближайший магазин деликатесов и сделал заказ. Полчаса спустя, когда я приготовил яйца, бекон, тост и кофе, я чувствовал себя вполне бодро. Если Скотт и умер, такая ли уж это большая потеря? Я начал представлять себе, как я приспособлюсь к новой ситуации, не нанося ущерба своему честолюбию.

Скотт сказал мне, чтобы я забыл о Вики, но Скотт был заносчивым занудой — интеллектуалом, который ни разу не рискнул сделать свою жизнь стоящей. Черт с ним, со Скоттом! Естественно, я не могу отказаться от своих амбиций, об этом и речи не может быть, но я не хотел бы отказываться и от Вики тоже. Об этом не могло быть и речи.

Конечно, Корнелиус снова начнет удивляться на мой счет, но я ему объясню, что вовсе не собираюсь жениться на Вики и лишать его общества любимой дочери.

Я не верю в брак. Но я также не верю и в сожительство. Мне необходимо одиночество, чтобы восстанавливать свои силы после напряжения моей жизни на Уолл-стрит, и это неизбежно делает меня непригодным к какой бы то ни было семейной жизни — независимо, в браке или вне его. Я не могу себе позволить сделать свою жизнь еще более напряженной, попытавшись жить жизнью, чуждой для меня. Я и так жил в таком напряжении, которое порой мне трудно было вынести.

Но конечно, я хочу видеть Вики регулярно, и конечно, я хочу спать с ней, и к счастью, не вижу причин, почему бы мне не получить то, что мне хочется. Я думаю, что Вики охотно согласится на то, что я собирался ей предложить, потому что ей так же, как и мне, необходимы новые силы, чтобы вести двойную жизнь. И, возможно, она также неохотно пошла бы на риск постоянной совместной жизни.

Я натянул на себя свитер и кожаный пиджак и спустился вниз, чтобы купить газету, но я купил ее не сразу. Решив, что короткая прогулка будет мне полезна, я направился через город по Восемьдесят шестой стрит, и, когда я дошел до светофора на Лексингтон, ко мне подошел незнакомец, бледный и, по-видимому, в состоянии потрясения, и обратился с вопросом:

— Слышали новость?

— Какую новость?

— В него стреляли.

— В кого стреляли?

— В Кеннеди.

— В кого?

— В президента. В Джона Ф. Кеннеди стреляли в Далласе, штат Техас.

— Этого не может быть.

— Он умирает.

Вблизи нас затормозил автомобиль на светофоре, и водитель высунулся из окна.

— Это правда?

Люди вылезали из своих машин. Я посмотрел на тротуар и увидел, что пешеходы тоже остановились.

— Он умер? Это правда? Он умирает? Это правда?

Ужасный вопрос повторялся как музыкальные фразы в фуге Баха, и я вспомнил отрывок из «Страстей по Матфею», который Эмили проигрывала на своем патефоне на Пасху; я вспомнил тот момент, когда двенадцать апостолов узнают от Христа, что один из них предаст его, и поют в неземной полифонии:

— Я ли это? Я ли это? Я ли это?

Ужасные вопросы. Ужасные ответы. Ужасная отвратительная правда.

Я вошел в бар со словами:

— В Кеннеди стреляли.

Но люди уже знали. По телевизору показывали эти ужасные события в черно-белом изображении и кто-то прерывающимся голосом говорил в микрофон, а бармен посмотрел на меня и сказал:

— Он умер.

— Дай человеку выпить, Педди, — сказал ирландец, стоявший рядом со мной, и я понял, что это ирландский бар. Зеркала были украшены нарисованными трилистниками, а стены были увешаны видами Ирландии, и когда я увидел картины, изображающие «Утесы Мохера», «Кольца Керри» и «Двенадцать вершин Коннемары», я своим мысленным взором увидел прекрасный ландшафт легенды, в которой миф Джона Кеннеди был утоплен в крови и канул во тьму.

Стакан ирландского виски стоял передо мной на стойке бара, но горло мое сжала судорога. Я повернулся, выбежал наружу, и меня стошнило в сточную канаву.

— Вы слышали… это верно… Он умер… умер… умер…

Я пошел по улице. Постепенно я начал различать голоса, звучавшие вокруг меня. Я слышал, как кругом говорили: «Где же была его охрана?» и «Что за маньяк мог сделать подобную вещь?» и «Эти проклятые техасцы, они как дикие звери» и, наконец, в полном сознании ужаса: «Надо ему было путешествовать по всему миру, чтобы быть убитым в своей собственной стране, своим соотечественником…» И наконец я увидел темную изнанку мифа, которой никто не заметил. Артур никогда не был счастлив в Камелоте. Он был убит одним из своих людей, и все, что олицетворял Камелот, ушло вместе с ним в темноту.

Я был на Пятой авеню и в окне здания Бест увидел американский флаг с траурным крепом. В витрине Сакса рядом с портретом Кеннеди стояла огромная ваза с красными розами. Главный колокол собора Св. Патрика начал звонить по всей Америке, и большие двери открылись настежь перед толпой, устремившейся по ступеням в неф.

— Как это могло с нами случиться? Что мы сделали? — слышал я голоса со всех сторон, и вместе со всеми поднялся по ступеням собора, как будто тоже верил, что найду здесь ответ на мучающий всех вопрос. И я долго стоял в тени этого огромного собора, построенного ирландцами, воплотившими свой миф, свою мечту в камне; внезапно наступила пауза в богослужении, таинственное молчание, затем грянул хор тысячи голосов, которые запели в унисон. Это епископ призвал прихожан запеть национальный гимн.

Потом я снова оказался на улице, направляясь на запад через весь город; постепенно наступала темнота; на Тайм-сквер люди плакали, а знаменитый бар «Астора» был пуст и спокоен.

— Да, сэр?

— Дайте мне коку.

— Коку?

Я повернулся, вышел и остановился как вкопанный: на Тайм-сквер погасли все огни. Я смотрел кругом в изумлении и вспоминал известные слова сэра Эдварда Грэя: «Звезды погасли над всей Европой; мы никогда больше не увидим их света». И перед моим внутренним взором Америка оплакивала свое невинное прошлое, чтобы затем продолжать движение в неисследованный, бесконечно более сложный мир, который лежал впереди.

Погасли последние огни. Я направился домой, но за мной, как всегда, следовала смерть, мой привычный товарищ, и я мысленно продолжал ему говорить: «Еще рано. Мне нужно еще время».

Но время Джона Кеннеди закончилось в Далласе. И время показало: в конце честолюбивого пути нет ничего, кроме пули и могилы.

И больше ничего.

Ничего, ничего, ничего…

На следующий день я купил телевизор и провел весь день перед ним. Все обычные программы были отменены, и при непрерывном вещании смерть Кеннеди из общего мирового события превратилась в личную утрату. В какой-то момент я встал, решив, что больше не буду смотреть, но не мог заставить себя выключить телевизор. Я разрывался между двумя желаниями: стремлением больше ничего не видеть и неотвратимой жаждой узнать последние новости. Я постоянно что-нибудь пил — кока-колу, шипучку, имбирный эль и даже виноградную газировку. Каждый раз я долго готовил себе питье и заправлял его дольками лимона или засахаренными вишнями и старался пить медленно, делая каждый раз не более трех глотков из стакана. Я надолго забывал о еде, и лишь изредка готовил себе пару тостов. Позже я вышел на улицу, но Тайм-сквер по-прежнему был окутан темнотой, и город походил на морг.