Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1

• Название: Грехи отцов. Том 1
• Автор: Сьюзан Ховач
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-87322-293-2

Грехи, содеянные в юности, неминуемо приводят к краху и разрушению личности, неизбежно отражаясь на следующих поколениях. Изломанные судьбы героев романа, переживающих душевные драмы, любовные трагедии и профессиональные неудачи, яркий тому пример.

Главная героиня Вики Ван Зейл, наследница многомиллионного состояния, становится жертвой честолюбивых амбиций своего отца и первого мужа, ее жизнь проходит в борьбе с темными силами, но она находит в себе мужество противостоять им.

***

Вики, дочь финансового магната Корнелиуса Ван Зейла, мечтала об одном — о любви и спокойном счастье. Но железная воля отца постоянно встает на ее пути, а его холодный деловой расчет ломает такой хрупкий и нежный мир чувств девушки. Словно тяжелая карма родительского прошлого ложится тяжким грузом на плечи Вики, обреченной вечно бороться с ударами судьбы, теряя любимых и близких людей, и с отцом, к которому она несмотря ни на что привязана…

Сюзан Ховач родилась и училась в Англии. С 1964 года живет в США. Член Гильдии писателей, Сообщества писателей и Лиги писателей Америки. Работает в разных жанрах — мистического триллера, реалистической повести, семейной саги. В основе увлекательных сюжетов семейных саг Ховач нередко лежат события всемирной истории, искусно «осовремененные» писательницей.

---

Мои помощники распорядились, чтобы два лимузина перевезли нас в Лондон, но я ехал в «мерседес-бенце» Келлера вместе с Вики. Сэм обычно пользовался другим автомобилем — «дайлером», чтобы произвести впечатление на английских клиентов в Сити.

Я осторожно посматривал на Англию сквозь прочные стеклянные окна «мерседеса», и когда мы выехали из Саутхэмптона и медленно углубились в сельскую местность Хэмпшира, я почувствовал, как внутри меня поднимается хорошо знакомое напряжение и я делаюсь нервозным. Я назвал бы чувство, которое я испытывал, незащищенностью, обреченностью безоружных солдат, продвигающихся к тяжелой артиллерии, выстроившейся на ужасающем поле битвы. Я смотрел на красные поля и причудливые маленькие деревни и чувствовал себя не только чужеземцем, но и лишенным своего «я», которое служило мне опорой в Нью-Йорке. В Нью-Йорке я был кем-то особенным: Корнелиусом Ван Зейлом, известным банкиром и филантропом. Но здесь я был никто, просто изгнанник в чужой стране.

Я снова очутился в моем отрочестве, охваченный чувством неполноценности, боялся, что люди будут смеяться надо мной или пренебрегать мною. Ко мне вновь вернулось раздражение, которое я испытывал в своей юности. Тот же самый голос внутри меня заговорил: ни один человек, который посмеется надо мной, не уйдет безнаказанным. И поскольку мы проезжали через маленький город, я взглянул в окно на Англию и подумал: «Я покажу ей».

— Разве Англия не прекрасна, папа? — спросила Вики со вздохом. — Разве не приятно думать, что большинство наших предков родом отсюда?

— Да, — сказал я, но не мог представить своих предков, живущих за пределами Америки.

Мне вообще было трудно представить своих предков. Единственный предок, которым я когда-либо интересовался, был мой отец, и только потому, что в настоящее время моя жизнь превратилась в такой ад, что впервые прошлое показалось мне привлекательным. Я был неправ. Ничего привлекательного в прошлом не было. Мой отец, возможно, был достаточно упорным, чтобы построить небольшую ферму в большом процветающем сельском феодальном поместье: достаточно самоуверенным, чтобы жениться на девушке не из своей среды, и достаточно крепким, чтобы выстоять против неодобрения семейства Ван Зейлов; он, возможно, был славным малым, с которым я мог поладить. Но какое это имело для меня значение: он умер, когда мне было четыре года, и никакой возможности общаться с ним нет. Перед войной я купил ферму, которой он владел, в надежде, что это оживит его память во мне, но я только зря потратил время. Прошлое мертво. Оно завершено, и верить во что-нибудь еще — это сентиментальная выдумка.

— Тебе действительно нравится Англия, Вики?

— О, да, папа! Все так цивилизованно, я так люблю это великолепие, и традиции, и…

Мне удалось промолчать, но я почувствовал себя невыразимо подавленным. Я надеялся, что Вики не сможет места себе найти в этой новой обстановке, но, очевидно, на это надеяться было преждевременным.

Мое угнетенное состояние усугубилось, когда мы достигли Лондона. В этом городе есть что-то кошмарное — серые улицы, бесконечно тянущиеся во всех направлениях, громадные величественные здания, вылизанные парки, недружелюбные местные жители, говорящие набором трудно понятных акцентов. Лондон напоминает некий тщательно разработанный лабиринт, спроектированный для минотавра, чье стремление к порядку граничит с одержимостью. Я думал о Нью-Йорке, уютном, компактном Манхэттене с его цветами, небоскребами и блеском воды, и к тому времени, когда мы прибыли в отель «Савой», я уж так истосковался по родине, что с трудом выбрался из автомобиля.

Я взял себя в руки. Сейчас было важно произвести хорошее впечатление, так как для служащих отеля «Савой» я был простым американским туристом, который мог или не мог знать, как вести себя в обществе. Я был доволен, что путешествовал в сопровождении двух «роллс-ройсов» и «мерседес-бенца» вместе с пятью слугами, прекрасной женой и горой кожаных чемоданов самого лучшего качества. Англичане могли сразу видеть, что я не мелкий биржевой спекулянт из Калифорнии или, что еще хуже, техасский крупный выскочка-скотовод в широкополой шляпе. Я осмотрел свой черный пиджак, смахнул пыль с отворотов на брюках, скрыл свою нервозность за самым безразличным выражением лица и приготовился представлять мою страну с возможно большим достоинством.

Мои помощники хорошо поработали. Когда я достиг вестибюля, меня шумно приветствовали и провели наверх в громадные апартаменты с окнами, выходящими на реку. Повсюду были цветы. Бутылка шампанского — подарок дирекции — стояла в серебряном ведерке со льдом. Меня представили дежурному по этажу, который обещал сделать все необходимое, чтобы обеспечить гастрономический комфорт.

— Большое спасибо, — сказал я, не меняя выражения лица, так что все могли подумать, что я имею большой опыт путешествий по большим отелям Европы, и кивнул моему помощнику в знак того, что он может начать раздавать чаевые.

К этому времени я почувствовал себя лучше. В «Савое» поняли, что имеют дело с влиятельным гостем, и я начал понимать, что снова могу обрести свое нью-йоркское «я». Я увидел телефон и снял трубку. Это заставило меня почувствовать себя еще лучше, и, когда я начал набирать номер, я знал, что, хотя моя власть временно была выключена подобно электрическому току, я почувствовал, как она медленно возвращается ко мне.

— Я вас покину, чтобы вы смогли устроиться, — сказала Вики после того, как я поговорил с Сэмом и положил трубку, — но приходите к нам, как только сможете, хорошо? Эрик никак не дождется, чтобы показать вам свою детскую!

Я сделал еще пару деловых звонков, чтобы окончательно восстановить самообладание, и, почувствовав, что абсолютно пришел в себя, неохотно оставил телефон.

— Принеси последнее письмо, которое я получил от сестры, — сказал я внезапно своему помощнику. Тот исчез и быстро вернулся с письмом в руках.

— Кому ты звонишь сейчас, Корнелиус? — раздался голос Алисии из одной из спален.

— Я обещал Эмили позвонить ее английским пасынку и падчерице. Я хочу с этим сразу покончить, чтобы не портить впечатления от всего путешествия.

Я нашел номер телефона Кембриджа и попросил помощника дозвониться.

Алисия стояла в дверях.

— Я полагаю, мы должны увидеть их, пока мы здесь.

— Нет, почему, черт возьми, мы должны? Они не общались с нами многие годы. Мне не хочется жаловаться Эмили, которая делает вид, что любит их, но я чувствовал что-то вроде отвращения к ним за их неблагодарность.

— Ты должен был сказать Эмили. Может быть, ей нравится играть роль мученицы: которая любит до безумия детей своего мужа от другой женщины, но я не понимаю, почему мы должны следовать ей?

— Очень жаль, но мы с Эмили по-разному относимся к памяти Стива, и это не дает мне права спорить с ней относительно этих детей.

— Я дозвонился, сэр, до мисс Элфриды Салливен, — сказал мой помощник и передал мне трубку.

Я постарался придать своему голосу безразличную интонацию:

— Элфрида?

— Да. — Односложное слово было бесцветным и бескомпромиссным.

— Привет, как дела? — сказал я, с трудом сохраняя безразличие. — Я приехал в отпуск в Лондон, и Эмили просила меня позвонить тебе. Как поживают Эдред и Джордж?

— Хорошо.

— Так, а есть ли какие-нибудь новости для Эмили?

— Нет.

Наша беседа все больше и больше не нравилась мне.

— Тебе в последнее время приходилось видеться с Вики? — спросил я. — Она не упоминала о тебе, но я полагаю, вы общались друг с другом?

— Нет.

— У тебя были какие-нибудь причины на это?

— Да.

— Какие же?

— Ты убил моего отца, — сказала Элфрида Салливен и повесила трубку.

Разумеется, я никого не убивал. Стив Салливен умер в результате несчастного случая. Когда я дал последнее приказание Сэму в 1939 году, я не сказал: «Убей его». Я сказал только… Впрочем, не имеет значения, что в точности я тогда сказал. Стив преследовал меня многие годы, и у меня не было иного выбора, кроме как вывести его из игры и разрушить его карьеру. Я не виноват, что он понял, что не может приспособиться к своему положению после того, как Сэм и я доказали обществу, что он хронический пьяница, находившийся на излечении в известной лондонской лечебнице для алкоголиков. — «Разберись с ним, — сказал я Сэму. — Я хочу сказать, разберись окончательно».

Я вспоминаю дрожащий голос Сэма, когда он позвонил по трансатлантическому телефону, чтобы сообщить о смерти Стива: «Когда Стив увидел эту фотографию и понял, что он конченый человек, он выпил бутылку виски и отправился на своей машине для встречи со мной».

Однако в настоящее время в живых не осталось никого, кто знает точно, что случилось со Стивом в 1939 году, кроме Сэма и меня и, по-видимому, Элфриды Салливен.