Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1

• Название: Грехи отцов. Том 1
• Автор: Сьюзан Ховач
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-87322-293-2

Грехи, содеянные в юности, неминуемо приводят к краху и разрушению личности, неизбежно отражаясь на следующих поколениях. Изломанные судьбы героев романа, переживающих душевные драмы, любовные трагедии и профессиональные неудачи, яркий тому пример.

Главная героиня Вики Ван Зейл, наследница многомиллионного состояния, становится жертвой честолюбивых амбиций своего отца и первого мужа, ее жизнь проходит в борьбе с темными силами, но она находит в себе мужество противостоять им.

***

Вики, дочь финансового магната Корнелиуса Ван Зейла, мечтала об одном — о любви и спокойном счастье. Но железная воля отца постоянно встает на ее пути, а его холодный деловой расчет ломает такой хрупкий и нежный мир чувств девушки. Словно тяжелая карма родительского прошлого ложится тяжким грузом на плечи Вики, обреченной вечно бороться с ударами судьбы, теряя любимых и близких людей, и с отцом, к которому она несмотря ни на что привязана…

Сюзан Ховач родилась и училась в Англии. С 1964 года живет в США. Член Гильдии писателей, Сообщества писателей и Лиги писателей Америки. Работает в разных жанрах — мистического триллера, реалистической повести, семейной саги. В основе увлекательных сюжетов семейных саг Ховач нередко лежат события всемирной истории, искусно «осовремененные» писательницей.

---

— Давай спать, — сказал он, вставая с постели и двигаясь к двери, соединяющей наши комнаты. — Уже за полночь.

— Но, Корнелиус… — Я так надеялась, что он проведет остаток ночи в моей комнате, что автоматически пыталась задержать его. — Возможно, это не будет таким несчастьем, — сказала я быстро. — Сэм хорошо относится к Вики, и, несмотря на то, что ты сказал, я уверена, он приложит все усилия, чтобы стать хорошим мужем. Разумеется, жаль, что Вики не вышла замуж за человека, который искренне ее любит, но…

— О, Боже, опять ты со своей навязчивой идеей о Себастьяне! Это просто патология!

— Не большая патология, чем твоя навязчивая идея относительно твоей дочери! — вскипела я, а затем вздрогнула, когда он хлопнул дверью, даже не удосужившись ответить.

В сильном волнении я опустилась на край кровати. Шло время, но я не двигалась.

Только я смирилась со своим одиночеством, как он проскользнул обратно в комнату. Он затянул тесемку пижамы, но штаны по-прежнему болтались на талии, так как он был очень худ. Садясь на кровать сзади меня, он положил свои руки на мои.

Я сидела, глядя на его прекрасные руки, которые должны были бы принадлежать художнику, и на миг представила, как они пишут прекрасную картину или, возможно, играют ноктюрн Шопена. Но Корнелиус не играл ни на каком инструменте и ничего, кроме своей подписи, не писал. За всю свою жизнь я получила от него только два письма; он написал мне в больницу, после того как я родила второго ребенка от первого мужа. Я сохранила эти письма, и теперь, через восемнадцать лет после рождения Эндрю, перечитала их, чтобы вспомнить время, когда общение было легким и непринужденным.

После того как мы промолчали еще целую минуту, я спокойно сказала:

— Я сожалею, что задержала тебя, сделав такое глупое замечание. Ты должен сейчас лечь в постель, или приступ астмы снова повторится.

Без колебания он скользнул в постель, и, когда я выключила свет и легла рядом, его пальцы сразу сплелись с моими. Мы лежали так некоторое время, соединенные, но все-таки разделенные, он со своими мыслями, я со своими, и как только я почувствовала, что не могу больше выносить напряжение, его рука ослабла в моей, так как он заснул.

Я подождала до тех пор, пока не была уверена, что его сон глубок. Тогда я прижала его руку к моему телу и прижалась к нему в темноте так сильно, как могла.

Он проснулся на рассвете. Я почувствовала, как его пальцы скользнули по моему бедру, и в мгновение ока проснулась, охваченная паникой из-за боязни, что он поймет, что я положила его руку туда, куда хотела. Притворяясь, что все еще сплю, я чуть-чуть отодвинулась.

Мы лежали неподвижно. С облегчением я подумала, что он снова заснул, однако он сказал тихо: «Алисия», и, когда я не ответила, он зажег свет.

Яркий свет ослепил нас обоих. Когда я смогла открыть глаза, я увидела, что он все еще загораживает лицо рукой. Я быстро отвернулась.

— Алисия…

— Нет, не будем говорить, Корнелиус. Как ты сможешь высидеть целый день в офисе, если не выспишься? Сейчас не время для разговоров и, во всяком случае, сейчас не о чем говорить.

— Боже мой, — вздохнул он, — иногда я действительно думаю, что нам было бы лучше разойтись.

Приподнявшись и выпрямившись, я откинула волосы с глаз и закричала на него:

— Не говори так! Как ты можешь так говорить! Ты не должен это говорить никогда, никогда, никогда!

— Но я не могу видеть тебя такой несчастной. — Он был в отчаянии. В его глазах была боль. — Я люблю тебя так сильно, что не могу выносить это. Я думал, что после того апреля мы нашли какое-то решение, но…

— Корнелиус, — сказала я более спокойным тоном, — было бы величайшей ошибкой в такой момент, когда мы оба возбуждены, пересматривать решение, к которому мы с большим трудом пришли в апреле. Наше решение было единственно возможным при тех обстоятельствах, и я чувствую громадное облегчение, когда вижу, как оно осуществляется. У тебя появилась любовница. Я восхищена. Ничто не может доставить мне большего удовольствия. Я осознаю, что решила остаться одна, но это мое собственное решение, и у тебя нет необходимости беспокоиться. Пожалуйста, не сомневайся, я абсолютно счастлива, и, хотя, разумеется, сожалею, что мы не близки, как были когда-то, ты должен знать, что я полностью принимаю наши новые отношения и остаюсь вполне довольной нашей супружеской жизнью.

Он лежал в постели без движения.

— Но если мы оба согласились с этим, — сказал он медленно, — почему мы не находим душевного покоя?

— Нужно, чтобы прошло время. Нельзя перейти от сексуальных отношений к платоническим так же легко, как щелкнуть выключателем. Послушай, Корнелиус, ты не должен считать эту ситуацию странной или необычной. Так или иначе большинство пар не спят вместе через восемнадцать лет после свадьбы. В этом нет ничего особенного.

— Интересно, что бы случилось, если бы…

— Это наиболее опасная фраза в английском языке. Пожалуйста, не произноси ее. Я ненавижу ее. Она является прелюдией к бессмысленным воспоминаниям, которые лучше забыть.

— Но я не понимаю, почему мы должны так страдать…

— Это не страдание. Мне чрезвычайно повезло, и мы счастливы. У нас есть деньги, мы хорошо выглядим, и, хотя твое здоровье оставляет желать лучшего, это не помешало тебе сделать успешную карьеру. У нас трое чудесных детей, и, хотя я признаю, что порой твоя дочь доводит меня до отчаяния, в глубине души я очень преданна ей, как и ты, я знаю, предан моим мальчикам. Конечно, печально, что у нас нет общих детей, однако, поскольку я с этим смирилась, думаю, ты тоже должен примириться. Не следует чувствовать себя виноватым, Корнелиус. Я говорю это по прошествии стольких лет, но не перестану повторять, если есть хоть малейший шанс тебя убедить. Что случилось, то случилось. В тридцать первом году ты заболел не по своей воле. Это не твой проступок. Это деяние Господа.

— За что Господь так наказал меня…

— Это просто жалость к себе, Корнелиус. Я понимаю, мужчине трудно примириться с фактом, что он не может дать жизнь ребенку, но подумай, насколько осложнилась бы твоя жизнь, если бы ты был не только бесплоден, но и совсем неспособен вести половую жизнь. В одной из мыльных опер, которую я смотрела на днях, герой заболел полиомиелитом и его парализовало, в результате его жена…

Он застонал.

— Пожалуйста! Разве недостаточно проблем в реальной жизни? Зачем заниматься воображаемыми проблемами воображаемых людей?

Я засмеялась, и, когда он увидел, что я развеселилась, ему также удалось засмеяться. Я еле сдерживала слезы.

Резко отвернувшись, я увидела наше отражение в зеркале в глубине спальни, счастливая красивая пара, отдыхающая в роскошных апартаментах.

— Я очень тебя люблю, — сказал он, — ты самая прекрасная женщина в мире.

— Я тоже тебя люблю, дорогой.

Казалось, зеркало поглотило наши слова и сделало их такими же нереальными, как наше отражение. Я думала обо всех журнальных историях, которые читала об истинной любви, супружеском счастье и счастливых развязках, и внезапно отражение в зеркале стало расплывчатым, как будто действительность одержала, наконец, победу над грезами.

— Алисия…

Я должна была остановить его, но не сделала этого. Я была слаба и безрассудна, прильнула к нему, когда он стал целовать меня. Наши отношения были отброшены назад, к тому времени перед катастрофической ссорой в апреле, и ничто не прошло, а в наименьшей степени горечь и острое нестерпимое чувство разочарования.

Когда неудачу нельзя было больше не замечать, он предложил:

— Давай делать то, что мы делали до того, как поженились, когда ты была беременна, когда мы не могли, когда я не мог…

Я проявила слабость и теперь платила за нее, став свидетельницей его безмерного унижения и стыда. Ради него, даже больше чем ради себя самой, я решила стать сильной.

— Нет, — сказала я.

— Но я ничего не имею против, клянусь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива!

Я очень хорошо знала, что он втайне ненавидел любое отклонение от сексуального поведения, которое считал нормальным. В течение первого года нашей супружеской жизни, когда наши физические отношения были совершенны, я изумлялась, что его консерватизм и пуританские убеждения позволяют ему быть таким чувственным. Но, когда стала старше, я поняла, что чувственность Корнелиуса в отношениях со мной проявлялась не вопреки его пуританизму, а благодаря ему. Я помню рассказы о старомодных мужчинах, которые, привыкнув к женщинам, облаченным в замысловатые одежды, падали в обморок при взгляде на женскую лодыжку. Вид Корнелиуса, сбросившего не только рубашку, но и свое чопорное среднезападное воспитание, даже теперь, после многих лет супружеской жизни, приводил меня в лихорадочное возбуждение.