Иван Бережной - Записки разведчика

• Название: Записки разведчика
• Автор: Иван Бережной
• Издательство: Горьковское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1962

---

Ночи напролет — в буран, пургу и при звездном небе — у костра сидели партизаны, ждали самолеты, вспоминали проведенные бои, погибших товарищей, прожитую жизнь, рассказывали были и небылицы.

– Расскажи, Володя, как вас тухлыми яйцами угостили, — просит Зеболова Митя Черемушкин.

– Да, было дело, — не заставил себя упрашивать Володя. Он придвинулся ближе к костру, выхватил своими култышками уголек, прикурил от него, затянулся раз-другой и начал рассказывать: — А случилось это прошлым летом на Сумщине. Петр Петрович послал меня в Ворожбу. Надо было связаться с одним нашим разведчиком, который работал у немцев, и получить от него сведения о железнодорожных перевозках на участке Конотоп—Ворожба.

Ночами шли, а на день забивались в какую-нибудь трущобу и отсиживались. Только мне мало приходилось отсиживаться. Сами знаете – разведчик! Ходил по селам, даже в Глухов забрался. Интересовался гарнизонами противника. Но и, конечно, на счет харча для товарищей промышлял. Короче говоря, до «железки» дошли благополучно.

Я побывал в Ворожбе, встретился с нужным человеком, получил от него, что требовалось, и передал ему новое задание Вершигоры. Бывалин с хлопцами тем временем заминировали железную дорогу в нескольких местах. Возвратились на сборный пункт, и в этот момент послышался сильный взрыв. Сработала партизанская мина…

Кинулись в обратный путь.

При подходе к железной дороге мы в села не заходили. Ребята двое суток ничего не ели. Проголодались, как волки в крещенские морозы. Я-то подкрепился в Ворожбе. Коля Бардаков предложил зайти в Бруски и раздобыть продуктов. Но как? Ведь там полицаи. «Пойдем, — говорит Коля, — под видом заготовителей». Бардаков был в немецком обмундировании, я нацепил полицейскую нарукавную повязку.

Вдвоем мы и направились в Бруски. Остальные расположились в засаде за селом возле ветряка.

Идем прямо к старосте. Он оказался дома. Я приказал собрать для раненых немецких офицеров хлеба, масла и яиц. Староста послал сына за полицейскими. Те явились быстро и пошли по дворам выполнять распоряжение. Не успели мы пообедать, а к дому старосты подкатила подвода, груженная буханками хлеба, яйцами и живыми гусями. Масла не было ни грамма. Я дал соответствующий нагоняй старосте, потребовал заготовить масло и пообещал через пару дней снова наведаться.

Время клонилось к вечеру, и мы попросили охрану. Староста, кроме ездового, выделил пять полицейских. Два из них шли впереди подводы, а три за повозкой. Мы замыкали шествие.

Как только дозорные полицейские поравнялись с ветряком, партизаны срезали их очередями из автоматов. Остальные, бросив подводу, попытались бежать, но мы с Колей заставили их поднять руки… Перепуганные стрельбой гуси подняли неистовый крик.

Не теряя времени, мы уселись на подводу и погнали лошадей в сторону леса подальше от села. В Брусках поднялась тревога. Сгустившиеся сумерки избавили нас от преследования.

– Ну, а как же с яйцами? — допытывался Юра Корольков.

– Прежде чем приступить к яйцам, мы решили рассчитаться с гусями, — продолжал Зеболов. — Живых тащить не могли, а зарезать – через пару дней протухнут. Выпустили их в первую попавшуюся речку.

Первым на яйца набросился Бардаков. «Смотрите, — говорит, — как надо пить сырые яйца». Он проколол скорлупу с двух сторон, приложился губами к одному из отверстий, сильно потянул в себя и тут же его начало выворачивать наизнанку. «В чем дело?» — спрашиваем. А он никак не может выговорить слова. Наконец выдавил через силу: «Цы-ыпленок».

— Цыплёнка проглотил, — стараясь перекричать хохот партизан, выкрикнул Юра.

– Нельзя сказать, чтобы это был цыпленок в полном смысле слова, — переждав приступ смеха товарищей, продолжал Володя. — Он еще не пищал…

Последние слова Зеболова вызвали новую волну смеха.

– Начали одно за другим разбивать яйца, — серьезно продолжал Володя, — все тухлые. Из двухсот штук так и не нашлось ни одного свежего. Вонища от них. Пришлось забрать с повозки хлеб, отпустить на волю лошадей и уйти.

– Удружили вам жители Брусков, — сказал Черемушкин.

– Это они не нам, а немцам… Хотя у нас кишки играли марш, мы не обижались, а радовались, что крестьяне так относятся к оккупантам, — заключил свой рассказ Зеболов.

Выслушав Володю, партизаны начали припоминать другие случаи, когда население срывало поставки продовольствия для немецкой армии. То картофель подморозят, то молоко разбавят водой, то скот укроют, а если сделать этого нельзя, угонят его к лесу и отдадут партизанам…

В эти дни соединение жило единой мыслью: когда же прилетят самолеты и доставят нам боеприпасы, а от нас заберут тяжелораненых.

Благодаря комиссару Рудневу в отрядах стала традицией забота всех партизан о раненых товарищах. Во время боя раненым обеспечивалась безопасность, в санитарный обоз выделялись лучшие лошади и транспорт. Теплая одежда и лучшие продукты в первую очередь предназначались раненым. На дневках их распределяли в лучшие дома. До тех пор, пока не устроены и не накормлены раненые, командиры подразделений не отдыхали. На каждых двух-трех раненых выделялись санитарки. Возле раненых, которые находились в тяжелом состоянии, круглые сутки дежурили врачи, сестры и санитарки.

Каждый партизан считал святым долгом при любой возможности навещать своих раненых товарищей. И когда бы ты ни пошел к раненым, всегда там застанешь Ковпака, Руднева, Базыму, Андросова или Панина.

Раненых разведчиков мы с Ковалевым, Черемушкиным и Зяблицким обходили два раза в день — утром и вечером. И всякий раз, как только переступишь порог хаты, к тебе обращаются измученные, но повеселевшие взгляды товарищей. У тебя сердце щемит от их взглядов, и ты стараешься сделать что-либо хорошее для них, подбодрить, вселить уверенность в выздоравливание, возвращение в строй. Нечего греха таить, иногда приходилось и кривить душой. Видишь, что жизнь товарища угасает, а сказать об этом не можешь, да и не имеешь морального права. Наоборот, стараешься отвлечь внимание раненого от мысли о смерти. Он верит тебе и героически переносит мучения.

Я всегда с гордостью вспоминаю мужество Кости Рыбинского. У него было тяжелое ранение в ногу с переломом кости. Непрерывные марши по тряским дорогам растравляли рану. Она не заживала, а, наоборот, с каждым днем становилась хуже. Нога опухла и превратилась в колоду. Средств, которые могли бы облегчить страдания Кости, партизанские врачи не имели.

У Рыбинского началось нагноение. В комнате стоял тяжелый запах разлагающегося тела. Врачи единодушно решили: для того чтобы спасти жизнь, надо ампутировать ногу. Так же думал и я. Но Костя категорически отказывался от этого. Он надеялся на выздоровление и терпеливо переносил боли. Он почти не спал, но стонов его никто не слышал. Удивительно стойкий человек!

Пришло время, и врачи объявили Рыбинскому свое окончательное решение: отнять ногу. Раненый протестовал, уговаривал, просил не делать этого. Врачи были неумолимы, правота на их стороне.

– Позовите, пожалуйста, капитана, — попросил сквозь слезы Рыбинский…

Войдя в комнату, я с трудом узнал Костю. Он осунулся, пожелтел, выглядел на много старше своего возраста. Да и былой уверенности в нем уже не чувствовалось. Взгляд потускнел. Даже мое появление не вызвало какого-либо оживления на лице разведчика. Его взгляд умоляюще устремился ко мне, как будто от меня зависело – жить ему или умереть. Тяжелый комок подкатил к моему горлу. Я не мог выговорить обычных слов приветствия.

– Товарищ капитан, скажите им, чтобы не отнимали У меня ногу, — чуть слышно прошептал обессиленный Костя.

– Это, Костик, делается, чтобы спасти твою жизнь, — ответил я.

– А зачем мне жизнь, безногому?

– Но руки и одна нога будут здоровы? Пойдешь учиться…

– Не говорите об этом, — прервал он меня. — Я хочу одного — остаться с ногами или… Не разрешайте им резать.

– Я не имею права запретить. Они специалисты и лучше нас с тобою знают, что делать…

– Эх, товарищ капитан, не хотите мне помочь! А я так верил вам, так надеялся на вашу помощь! — не сказал, а простонал Костя.

Эти слова словно кнутом стегнули меня по сердцу. Вспомнил вдруг первую встречу с Костей в Ельце. Передо мною стоял тогда длинный, худой, веселый юноша с озорными глазами и белым пушком вместо усов. Первые робкие наши шаги в тылу фашистов. Первый бой, разведка, диверсии на железной дороге. И везде боевой, озорной Костя, Костя, Костя!… Наконец последний бой в Бухче и ранение. Сколько вместе пережито, выстрадано! Да разве можно все это забыть?!

– Скажите, пожалуйста, есть хоть малая надежда на выздоровление без ампутации? — спросил я врача.

Тот долго молчал, думал, а затем ответил:

– Один против ста!

– Будем надеяться, что это тот именно случай…