Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1

• Название: Иван Болотников Кн.1
• Автор: Валерий Замыслов
• Издательство: ЛИЯ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86895-003-8

Замыслов Валерий — известный писатель, автор исторических романов. В первой книге "Иван Болотников" рассказывается о юности героя, его бегстве на Дон, борьбе с татарами и походе на Волгу. На фоне исторически достоверной картины жизни на Руси показано формирование Ивана Болотникова как будущего предводителя крестьянской войны (1606–1607 гг.).

---

Избенка у нас с дедом была крохотная и землицы во дворе самая малость. Пару кадок капусты насаливали, а оброчные деньги взимали с огородишка немалые. Ох, как худо жили. В Москве я вконец отощал. Сам посуди, Иванка. В нашей слободке поначалу государевы сборщики сотню тяглецов насчитывали, а затем и трех десятков не осталось. Разбежались людишки от нужды.

А нам все это по животу било. Мастеровой люд разбежался, а с нас все едино по старой записи подати взимали, за прежние сто дворов. Откуда эких барышей наберешься?

В должниках ходил, за недоимки всего батогами испороли… Помолился на Пожаре[56] у храма Василия Блаженного да и подался из стольного града. И снова зачал по матушке Руси бродяжничать, христовым именем кормиться…

Афоня тоскливо вздохнул, сплюнул в темноту и замолчал.

Иванка тронул бобыля за плечо, спросил:

— В лицо князя Василия Шуйского видел?

— А то как же, паря. Неказист князь, на козла, прости господи, обличьем схож. Росту малого, бороденка жидкая, но сам хитрющий, спесив не в меру и скупой, как наш мельник.

— И к тому же христопродавец. Готов святую Русь басурману за полушку отдать, — добавил Болотников.

— Это отчего же, паря? — заинтересовался Афоня.

Болотников не ответил, а про себя подумал: «Великую силу в себе Пахомова грамотка таит. Может, открыться Телятевскому? Сказывают в народе, что крепко наш князь с Шуйским не ладит. Поведаю ему о потайном столбце — глядишь и добрей станет да жита селянам взаймы даст».

Глава 2 У крепостной стены

На рассвете выехали к Яузе. Над тихой застывшей рекой курился, выползая на низкие берега, белесый туман.

Иванка кинул взгляд на открывшуюся Москву и молвил весело:

— Глянь, Афоня, на чудо-крепость. По осени мы с отцом на торг приезжали. Тогда каменных дел умельцы только до Сретенки новой стеной город опоясали, а нонче уже и на Васильев луг башню подвели. Растет Белый город.

— Мать честная! А башни-то, башни-то какие возвели! Зело грозны и неприступны, — всплеснул руками бобыль.

— Теперь ворогу Кремля не достать, через три кольца каменных ни крымцу, ни свейцу, ни ливонцу не пробиться.

Афоня вертелся на лошади, вставал на стремена и все изумленно ахал:

— И всего-то пять годков в белокаменной не бывал. Тут за Яузой еще лес шумел, а топерь слободы раскинулись. Вот те на!

Афоня спрыгнул с лошади, опустился на колени, скинул шапку и принялся истово креститься на златоверхие купола церквей.

— Матушка Москва белокаменная, златоглавая, православная, прими сирот своих с милостью и отпусти с добром.

Иванка повернулся к лесу, залитому теплыми лучами солнца, толкнул Афоню.

— Айда в бор, самопалы спрячем.

— И то верно, Иванка. По Москве оружному простолюдину запрещено ходить. Мигом в Разбойный приказ сволокут.

Под старой корявой сосной засыпали самопалы землей, бурьяном прикрыли и вернулись к реке. Верхом на конях миновали деревянный мост и выехали на Солянку.

В приземистых курных избенках ютились черные люди — государевы тяглецы. Несмотря на ранний час, от изб валил дым. Он клубами выходил из волоковых оконцев и смрадными тучами повисал над жухлыми соломенными крышами.

По улице сновали в полотняных сарафанах девки и бабы с бадейками, хмурые бородатые мужики с заступами, топорами и веревками.

— Москва завсегда рано встает, Иванка. Эгей, мужичок, куда спозаранку снарядился? — окликнул бобыль тяглеца.

Посадский перекинул с плеча на плечо топор и огрызнулся.

— Очумел, козел паршивый. Аль не видишь, чирей те в ухо!

Афоня хихикнул.

— Востер мужичок. Здесь не зевай, народ бедовый. Однако, куда это людишки спешат?

— Помолчи, Афоня!

Вдоль крепостной стены словно в муравейнике копошились сотни работных людей: заступами копали ров, железными кирками долбили белый камень, в бадейках, кулях и на носилках подтаскивали к стене песок и глину, поднимались по деревянным настилам на башни. Тут же сновали десятки конских подвод с обозниками, каменных дел мастера, земские ярыжки[57], объезжие слободские головы с нагайками.

Пыльно, душно. Ржание лошадей, свист нагаек и шумная брань земских ярыжек, досматривавших за нерасторопным и нерадивым людом.

К гонцам подъехал объезжий голова, свирепого вида мужик в малиновом кафтане, при сабле. Спросил дерзко:

— Чего рты разинули? Что за народ?

— Из деревеньки мы, батюшка. В Москву нам надобно, в соляную лавку. Щти хлебаем пустые без соли, — молвил Афоня.

— Слезай с коней. Айда глину месить, камень таскать, — приказал голова.

— Дело у нас спешное. Должны вскоре назад обернуться, сев в вотчине, — сказал Болотников.

Объезжий сунул два пальца в рот и оглушительно по-разбойному свистнул. Мигом подлетели с десяток земских ярыжек в тёмных сукманах[58].

Голова вытащил из-за пазухи затасканный бумажный столбец, ткнул под козлиную бороденку Афони.

— Царев указ не слышал? Всякому проезжему, прохожему, гулящему скомороху, калике аль бродяге, что меж двор шатается, государь повелел по едину дню на крепости быть и с превеликим радением цареву силу множить. Так что слезай с коней, деревенщина.

Иванка чертыхнулся. В селе мужики гонцов как Христа дожидаются, мешкать и часу нельзя. Но пришлось смириться: против государева указа не пойдешь.

Объезжий голова подвел гонцов к Яузским воротам, над которыми каменных дел мастера возводили башню. Черноглазый детина в кожаном запоне[59], весь перепачканный известкой, мелом и глиной, прокричал:

— Давай их сюды, Дорофей Фомич! У меня работных людей недостает.

Дорофей Кирьяк согласно мотнул бородой. Афоня ухватил его за полы кафтана:

— При лошадушках мы, батюшка. Дозволь возле реки коней стреножить. Тут рядышком, да и нам отсель видно будет, не сведут. Мало ли лиходеев кругом.

Кирьяк оценивающе взглянул на рысаков и милостиво разрешил.

По шаткому настилу Иванка поднялся на башню, где каменных дел мастера выкладывали «шапку». Черноглазый парень шагнул к Болотникову и шутливо, но крепонько ткнул его кулаком в грудь. Иванка ответил тем же. Парень отлетел к стене и зашиб плечо, однако незлобно отозвался:

— Здоров, чертяка! Словно гирей шмякнул. Тебе только с конем тягаться. Шумилкой Третьяком кличут меня, а тебя?

— Иван Болотников. Что делать укажешь?

Шумилка кивнул на старого мастера.

— Пущай раствор носят, — сказал тот.

Внизу, у подножья башни, с десяток мужиков в больших деревянных корытах готовили раствор для каменной кладки. Возле них суетился маленький сухонький седоватый старичок в суконной поддевке. Он поминутно ворчал, и видно было, что мужики побаивались его.

— Водицы помене плескай. Спортишь мне месиво. Не печь в избе делаем, а крепость возводим. Разумей, охламон, — наступал старичок на угрюмого костистого посадского.

— На башню подымайтесь сторожко. Бадейки не разлейте. Раствору цены нет, вся сила в нем, — строго напутствовал мастер.

Иванка носил бадейки на башню играючи, хотя и весили они до двух пудов, а вот Шмоток вскоре весь взмок и закряхтел. Третьяк, выкладывая кирпичи в ряду, зубоскалил на Афоню:

— Порты не потеряй, борода. Ходи веселей!

— Тебе смешно, а мне до сердца дошло. Веселье в пазуху не лезет, — как всегда нашелся Афоня.

Часа через два вконец измотавшийся бобыль подошел к Болотникову и шепнул на ухо.

— Мочи нет бадьи таскать. Сунем гривну объезжему, может, и отпустит в город.

— Держи карман шире. Ты за конями лучше досматривай. Смекаю, не зря голова на реку поглядывает, глаза у него воровские.

На счастье Афони вскоре на звоннице церкви Дмитрия Солунского ударили к обедне. Работные люди перекрестились и потянулись на Васильев луг, где вдоль небольшой и тихой речушки Рачки раскинулись сотни шалашей.

Гонцы подошли к коням, развязали котомки. Болотников разломил надвое горбушку хлеба, протянул Афоне. Тот, горестно вздыхая, забормотал:

— Угораздило нас Солянкой ехать. Надо было в Садовники, а там через плавучий мост, Москворецкие ворота — и в Китай-городе. Там князь живет. Заждутся теперь мужики…

Болотников доел горбушку, поднялся и неторопливо пошел вдоль речушки. Работные люди сидели возле шалашей и молча жевали скудную снедь. Иванка видел их изможденные серые лица, тоскливые, отрешенные глаза, и на душе у него становилось смутно.

На берегу речушки, возле самых камышей, сидел высокий, сухощавый старик в рваной сермяге, с жидкой седой бородой и слезящимися глазами. Хватаясь за грудь, он хрипло и натужно кашлял. Иванка прошел было мимо, но старик успел ухватить парня за порты.

— Нешто, Иванка?

Болотников в недоумении подсел к работному. А старик, задыхаясь от кашля, все норовил что-то вымолвить, тряс нечесаной седой бородой. Наконец, он откашлялся и глухо произнес: