Тюдор Парфитт - Потерянный Ковчег Завета

• Название: Потерянный Ковчег Завета
• Автор: Тюдор Парфитт
• Издательство: ACT; Астрель
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-062127-9, 978-5-271-32712-4

Книга-сенсация.

Книга, которая легла в основу потрясающего документального фильма Британского телевидения.

Книга, основанная на реальных событиях — какими бы удивительными и неправдоподобными они ни казались. Профессор Парфитт посвятил долгие годы поискам одного из величайших сокровищ человечества — Потерянного Ковчега Завета, в котором, согласно библейскому преданию, хранились скрижали с Десятью заповедями.

Неужели ему удалось найти реликвию, которую безуспешно искали фанатики, авантюристы и ученые в течение двух тысяч лет?!

Какие обрывочные сведения и свидетельства, дошедшие до нас из глубокой древности, привели его к Ковчегу? Какие опасности и приключения подстерегали его на этом пути?

Читайте необычайно увлекательную книгу Тюдора Парфитта — и открывайте вместе с ним тайны, над которыми люди бились веками!

---

После того как Наки мне это сообщил, я целую ночь не спал. Мне казалось, что я натолкнулся на нечто весьма важное. Хотя рукопись была средневековая, то есть источник довольно поздний, там могли содержаться какие-нибудь древние сведения, которые дадут мне путеводную нить к месту, где спрятан Ковчег. Несколько дней провел я в недрах Бодлеанской библиотеки, изучая текст «Долины царя» и гадая — достоверны ли сообщаемые там сведения?..

Согласно трактату, Ковчег вынесли из Храма до вавилонского завоевания Иерусалима, в 587 году. Ковчег и прочие сокровища спрятали в одном месте, на западном склоне высокой горы — их обнаружат, когда придет Мессия. Что особенно интересно — в трактате упоминалось, что имеется его экземпляр, выгравированный на медной пластине мастером по имени Лимур. Это тотчас навело меня на мысль о знаменитом Медном свитке из Кумрана (одном из свитков Мертвого моря, который тоже имеет отношение к пропавшим сокровищам Храма). Но есть ли тут какая-то связь?

Как я вскоре обнаружил, различие между трактатом и Медным свитком весьма велико. По версии кумранского свитка, ценности хранятся в шестидесяти четырех разных тайниках. Согласно трактату, они спрятаны в одном месте.

В Медном свитке говорится, что сокровища эти из храма Ирода (второго Иерусалимского храма) и, стало быть, их спрятали перед нашествием римлян в семидесятом году нашей эры. Трактат утверждает, что сокровища — из первого Храма, храма Соломона, и были спрятаны до 587 года до нашей эры.

Количество золота и серебра, упоминаемого в Медном свитке довольно скромное, а в трактате речь идет о миллионах золотых слитков.

Однажды ближе к вечеру мы с Наки сидели в читальном зале Бодлеанской библиотеки; косые лучи солнца выхватывали клубы пыли, которые, словно стайки мошек, поднимались над древними фолиантами. Я говорил про Ковчег, а Наки любовался прекрасным куполом театра Шелдона — семнадцатый век, работа Кристофера Рена — да еще башнями колледжей, — словно он вдруг увидел это великолепное зрелище в совершенно неожиданном ракурсе. Нам обоим стало ясно: все, что говорилось про автора Медного свитка, — это, мол, какой-то загадочный безумец и прочее, — с не меньшим успехом можно отнести к автору нашего средневекового трактата о храмовых сокровищах.

— Нисколько не удивлюсь, если в конце трактата имеется сделанная симпатическими чернилами надпись «После прочтения — съесть», — посмеивался Наки.

Груды сказочных сокровищ Храма, описываемые в трактате, выглядели явным преувеличением. К тому же трактат написан почти через две тысячи лет после исчезновения Ковчега. Любые намеки — если таковые имелись — были весьма расплывчатыми и мало отличались от сведений, содержащихся в других древних текстах.

Единственный вывод, который я смог сделать: автор трактата, видимо, предполагал, что Ковчег перевезли в Аравию, и в основе этого предположения лежат более древние источники. Скорее всего речь шла об одной из иудейских легенд, изрядно приукрашенной мусульманскими авторами, сильно неравнодушными к Ковчегу. Таким образом, хорошего путеводителя у нас не было. Имелось только общее направление и не более того.

С другой стороны, имеет смысл последовать совету Рабина и рассматривать более скромный Медный свиток как некий шифр для обнаружения реально существующего сокровища. Следующие несколько дней я читал и перечитывал еврейский текст Медного свитка. Пытался разобраться в его указаниях. Многие и многие часы усердных размышлений не принесли ровным счетом ничего. Если там и есть код, то расшифровать его я не смог, хотя потратил много часов. В конце концов я пришел к выводу, что это не код, а буквальное описание тайников — просто они находятся в мире, который больше не существует, о котором мы почти ничего не знаем, да никогда толком и не узнаем.

Так или иначе, Медный свиток относится к периоду второго Храма. Я почти не сомневался, что Ковчег спрятали на шестьсот лет раньше. С некоторым сожалением я признал: Медный свиток — документ интересный и заманчивый — придется исключить из списка полезных, пригодных и надежных текстов.

Как бы то ни было, Джон Аллегро, английский ученый, известный тем, что первым развернул в Манчестерской лаборатории Медный свиток и увидел его удивительное содержимое, точно следовал указаниям этого документа. Он провел в Иордании и на Западном берегу Иордана серию раскопок, которые финансировала газета «Дейли мейл», но ничего не нашел. Насколько я понимал, Медный свиток можно было сбросить со счетов.

Я покидал Оксфорд в облачный пасмурный день. Висел туман, собирался дождь. Я упаковал вещи и отправился из Ярнтона на Оксфордскую железнодорожную станцию. Перед тем как сесть в поезд до Паддингтонского вокзала, я заскочил к Наки, жившему в пяти минутах ходьбы от станции. Он написал Дауду небольшое письмо с вопросами, а еще отыскал одну-две статьи про Ковчег и сделал мне копии.

Мы стали прощаться; Наки сжал мою ладонь:

— Не поддавайся общепринятым нормам, старайся мыслить нестандартно. И кстати, если увидишь Рувима, передай ему от меня наилучшие пожелания. Только, пожалуйста, не верь всему, что он говорит. И не делай всего, о чем он просит. У него другая жизнь, он играет по совершенно другим правилам.

Я вспомнил свое благополучное британское детство и пережитые Рувимом ужасы войны и был вынужден признать правоту Наки.

Добравшись до Лондона, я прямиком отправился к своей подруге. Открыл дверь собственным ключом и вошел в квартиру. Визит оказался недолгим.

— Идиот!

Через комнату пролетела туфля. Ярко-красное изделие мастерской Сальваторе Феррагамо с острым как стилет каблуком. А швырнула ее Мария, моя латиноамериканская возлюбленная. Такое вот прощание.

Я миролюбиво поднял руки.

— Я тебе что — собачка? — осведомилась она. — Давно пора понять, что я — львица.

— Ты моя козочка, — начал я в надежде ее развеселить.

— Сам ты козел! Тебе кто важнее — я или твой Рувим? Я — или этот дурацкий Ковчег?

— Детка! — позвал я.

Мария опять подняла несказанно прекрасную руку. В меня полетела вторая туфля. Но я продолжал идти вперед. Сразу после моего приезда из Египта у нас было несколько незабываемых ночей, а вот дни проходили в распрях по поводу моего постоянного отсутствия и поисков Ковчега. Мария отстаивала свою позицию. Ей хотелось, чтоб я оставил все мечты и спустился на землю. К ней. А когда я решил вернуться в Египет, она решила, что с нее хватит. Теперь она заявила, чтоб я убирался, и твердо стояла на своем.

Я отправился через весь Лондон к себе домой, в Сент-Джонс-Вуд. Марию я воспринимаю так же, как Ковчег. Я не спрашивал себя, почему люблю ее. Просто люблю — и все. Это выше моего понимания. И почему мне так хочется найти Ковчег, я тоже не знал. Это тоже выше моего понимания.

В унынии я налил себе чего покрепче и включил автоответчик. Выслушал несколько сообщений на испанском — каждое в еще более повышенном тоне — от Марии, одно на английском с бруклинским акцентом — от моей иерусалимской приятельницы Шулы, и еще одно — можно сказать, русско-английское — от моего старинного друга по Институту изучения Востока и Африки. Он приглашал меня сегодня на ужин.

Сначала я позвонил Шуле. Она сообщила мне иерусалимские новости, а я поведал о своих.

— Выбирать между Марией и Ковчегом? — возмутилась она. — Какой еще выбор, плюнь на обоих.

Собрав на завтра вещи, я по линии «Бейкерлоу» добрался до Пиккадилли, перешел на другую линию и доехал до Рассел-сквер.

Уныло шагал я к дому своего друга Александра Пятигорского — писателя, философа и специалиста по буддизму. Он усадил меня в старое потертое кресло и стал накрывать стол: копченая семга, осетрина, соленые огурцы, черный хлеб, латвийский сыр, бутылка «Столичной» — он утверждал, что охлаждать ее не следует. С Сашей мы дружим много лет; первым моим желанием было рассказать ему о Марии.

— Красивая, сексуальная, умная и на деньгах не зациклена, — заключил он. Его необычный голос скорбно отдавался в небольшой гостиной.

— Правда?

— Необузданная, страстная… но, выражаясь философически, тебе сейчас нужно побыть без женщины. Побыть с серьезными людьми.

Пытаясь осмыслить столь суровый приговор, я поделился с Сашей другой дилеммой, которую предстояло решить. Уступить настояниям Рувима или нет? Я рассказал и о предупреждении Паттерсона, и о молчаливом ободрении Наки. Пожаловался, что совсем увяз в этой затее. Только вот нужно ли мне идти этой дорогой?

Саша налил нам водки, окунул в свою стопку палец и, бормоча буддийскую молитву, побрызгал водкой во все стороны. Потом, глядя на меня единственным здоровым глазом, произнес с обычным сильным акцентом:

— Буддисты говорят: «Если смотришь в нужном направлении, все, что тебе остается — шагать вперед». Но, — с иронией заметил мой друг, — смотреть следует именно в нужном направлении.