Пьер Данинос - Записки майора Томпсона

• Название: Записки майора Томпсона
• Автор: Пьер Данинос
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1970

«Записки майора Томпсона» — это взгляд типичного англичанина на типичного француза, но в то же время это и взгляд типичного француза на типичного англичанина.

Еще точнее было бы сказать, что в книге Даниноса фигурируют типовой англичанин и типовой француз: персонажи, составленные из стандартных деталей, общих мест, стереотипных суждений. И юмор строится на том, что привычное, стертое, «нормальное» оказывается странным, нелепым, совершенно не укладывающимся в сознание британского тугодума.

---

С этим явлением прозрачности, о котором я говорю, я столкнулся еще в лицее. Чуть ли не каждый месяц появляется новая биография какого-нибудь выдающегося человека. В какой бы области он ни прославился, первые строки этих творений звучат всегда одинаково: уже в раннем детстве герой был отмечен печатью гениальности. Когда речь идет о хирурге (великом): «С самого детства он проявлял страсть к препарированию. Он использовал каждую возможность и вскрывал тела насекомых и пресмыкающихся». Или о генерале (великом): «С самой юности стратегическое искусство захватило его так, что каждый вечер при помощи шахматных фигур в флажков он разыгрывал одну из великих исторических битв».

Я же с самого раннего детства никакими особыми способностями не отличался. Я даже не был, подобно множеству знаменитых людей, сорванцом и зачинщиком всех беспорядков, которым учителя предсказывали, что из них никогда толку не выйдет. Нет. Мои учителя не говорили мне ничего такого. Но не предсказывали они мне и яркого будущего. Правда, у меня никогда не было очень хороших отметок. Как, впрочем, никогда и очень плохих. Оказавшись где-то на полпути между головным отрядом и отставшими солдатами, я застрял в той нейтральной, бесцветной и безликой зоне — уже тогда сказывалась моя серость, — в той no man's land[161] взявших абонемент на посредственность, о которых учителя обычно мало заботились. Подобно тому как газеты интересуются лишь звездами или преступниками, педагоги испытывают нежные или бурные чувства только к блестящим ученикам или отпетым лодырям.

Моя бесцветная внешность не привлекала их внимания. Сколько раз, особенно на уроках истории, я видел, как господин Низар, объясняя новую тему, обращался к двум или трем ученикам. Слушал его, конечно, весь класс, но рассказывал он о знаменитой встрече Франциска I с Генрихом IV или об интригах Ришелье только Дельпику, Гуровичу или Клотцу. В течение всего урока он неуклонно обращался к одному из этих трех учеников, начисто забыв о том, что есть и другие. Я не раз пытался, как и некоторые мои товарищи, подобно мне не снискавшие благосклонности господина Низара, привлечь к себе его внимание каким-нибудь жестом: я скрещивал на груди руки, а потом разводил их, иногда пускал зайчиков. Но взгляд учителя перепрыгивал через мою голову, словно меня вообще не существовало; он, словно во сне, обводил глазами класс и снова нацеливался на Клотца, Гуровича или Дельпика. Я его не интересовал. Впрочем, не только его. Некоторые учителя, которые так быстро умели находить себе жертвы или выбирать любимчиков, иногда по нескольку недель не усваивали моей фамилии. Так, в шестом классе к концу первой четверти господин Шабаль вдруг обнаружил, что он ни разу не спросил меня. Когда, глядя на учеников, тянущих руки, он говорил: «Скажите вот вы!», его указующий перст тыкал направо, налево, но никогда не попадал в меня. Как-то в декабре, на одном из последних уроков, просматривая список учеников в своей записной книжке, он вдруг заметил, что меня в нем нет.

— Напомните-ка мне вашу фамилию. Вот вы…

— Бло, господин учитель…

— Странно, — заметил он, — она так легко запоминается!

Видимо, слишком легко. Он ее просто проглотил.

* * *

«Учится посредственно. Ему не хватает непосредственности». Подобное заключение, окрашенное второсортным юмором, перед которым не в силах устоять педагоги, из года в год украшало мой табель.

В дальнейшем мало что изменилось. Абонемент на посредственность остался со мной на всю жизнь. У меня все среднее: рост, способности, квартирная плата, общественное положение… На первый взгляд может показаться, что я специально создан для этого конкурса. Но если я и решусь принять в нем участие, то без всякой надежды на успех. Почему мне не признаться в этом? Удача меня никогда не баловала. Я никогда не выигрывал в лотерее, мне никогда не везло при жеребьевке, я никогда не оказывался среди тех 38 750 человек, которых удалось опросить сотрудникам Института общественного мнения по вопросам международной обстановки. Я часто рассматриваю в газетах фотографии людей, к которым обращаются на улицах репортеры, называя их «прохожими», и выясняют у них, что они думают о правительстве, о ценах, телепередачах или избирательном праве для женщин. Случайно выхваченные из толпы, они ничем не отличаются от меня и говорят то же самое, что мог бы сказать я. Они — это я. Но я никогда не попадаю в их число.

В чем же, собственно, заключается конкурс? Разумеется, не только в том, чтобы перечислить десять основных добродетелей и десять основных недостатков француза.

(Почему именно десять? Конечно, только потому, что девять и одиннадцать — это не круглые цифры, звучащие более убедительно. Географический атлас выделяет десять крупнейших городов земного шара. Теннисные эксперты — десять лучших игроков мира. Пять, десять, пятнадцать, двадцать — звучит. Четыре, восемь, одиннадцать, шестнадцать — нет. Забавно.) Придется рассказывать о себе, описать черты своего характера, образ жизни, назвать сумму расходов и предоставить судьбе и статистическим данным решать, являешься ты или нет «средним французом».

У меня не раз возникало желание узнать, действительно ли существует во Франции (подобно метру, хранящемуся в Севрском павильоне) некий гражданин, который собрал бы в себе все типические черты так называемого «среднего француза». Или же этот идеальный Дюпон, на которого без конца ссылаются, измеряя с математической точностью как его способности к поглощению божоле, так и силу его веры в демократию, — чисто мифическая фигура, на которую газеты нацепляют рыцарские доспехи из цифр и надувают взглядами.

Я был бы весьма удивлен, если бы этот конкурс разрешил мои сомнения. И хотя мне далеко до огромного числа моих соотечественников, которые так понаторели на всякого рода конкурсах, что не моргнув глазом смогут назвать под слепящим светом телевизионных юпитеров имя третьего пуделя Жорж Санд или точную дату предпоследнего спектакля «Мнимого больного», — эта игра мне нравится; меня всегда влекли к себе цифры и статистические данные. За долгие годы службы в страховой компании я достаточно освоился с теорией вероятности и привык разбираться во всякого рода диаграммах. Почему бы хоть раз мне не испытать своих способностей в области куда более легкомысленной, чем статистика продолжительности жизни. Рискнем, пожалуй!

Кроме того, этот конкурс открывает для меня еще одну возможность: сама направленность его вопросов, подчас очень интимных, касающихся вашего характера, супружеской жизни, ваших детей, невольно заставляет задуматься над самим собой и внимательнее приглядеться к окружающим. Может быть, мой возраст заставляет меня, как и многих моих сверстников, разъедаемых желанием исповедаться и «что-то оставить после себя», взяться за перо? Думаю, что дело не в этом. Числа и статистика — два источника, питающие актуариев, — не предрасполагают к сочинительству; если я и решусь осуществить свой замысел и начну писать, читатель очень скоро убедится, насколько укоренилась во мне потребность все классифицировать и соизмерять. И хотя я готов доказать, что любовь столь же непреложно подчиняется законам, как и неизвестные величины второй степени, я тем не менее должен признать, что анализ страстей не всегда укладывается в графики и абсциссы. Ну, а честно говоря, поскольку наступило время отпусков, я хочу использовать эту передышку, чтобы поразмыслить на свободе и, отвечая на вопросы конкурса, попробовать разобраться в мире, где мне приходится жить. Таким образом появились эти заметки, написанные случайно, как комментарии к конкурсным ответам.

Глава II Повседневная жизнь

1) Какое место в вашей жизни занимает ваша профессия? 2) Любите ли вы свою работу? 3) Удовлетворяют ли вас отношения с патроном? 4) Часто ли вам приходится с ним общаться? (Постоянно? Изредка? Никогда?) 5) Довольны ли вы своей судьбой? 6) Надеетесь ли вы найти на другой службе...

Доволен ли я своей судьбой?..

В нашем мире судьба благосклонна лишь к тем, кто удостоился титула «генеральный», «главный». У нас в компании звание «генеральный» и мягкий ковер в кабинете (отличительный признак шестой категории и двадцать пятой — высшей — ступени иерархической лестницы) являются символом всемогущества. Итак, у нас один генеральный президент-директор, два генеральных директора, один генеральный вице-директор, четыре заместителя генерального директора, один главный секретарь, два главных заместителя главного секретаря и т. д.

«Главный» — слово магическое, в этом нетрудно убедиться, присоединив его даже к такой скромной должности, как секретарь. Просто диву даешься, как начинает сверкать эта подначальная единица в ореоле его невидимых лучей. «Генеральный», «главный» заключают в себе могущество и блеск, власть и превосходство, в них чувствуется размах, широкий охват, они придают всем словам, к которым относятся, оттенок особой значительности: генеральные директора, генеральные инструкции, главные служебные записки, главное управление, генеральное совещание дирекции (не путать с совещанием на более высоком уровне — совещанием генеральных директоров).