Александр Поповский - Искусство творения

• Название: Искусство творения
• Автор: Александр Поповский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1949

Книга посвящена одному из самых передовых и талантливых ученых — академику Трофиму Денисовичу Лысенко.

---

Кто-то сказал, что гипотеза, породив доказательства, которые послужили опровержению ее, уже этим заслуживает уважения. Суровые судьи не признали за исследователем права на научное мнение, не нашли снисхождения для его рабочей гипотезы. О ней пошли различные толки. Раззвонили, что «стерневые посевы» уже были известны нашим дедам. Они сеяли наволоком, или, как говорили тогда, «по ленивке». Вначале потому, что не знали еще плуга, потом из нежелания трудиться. Когда позже появились машины, такие посевы стали называться «бедняцкими».

Некоторые вспомнили кстати все, что сделал ученый за последние годы, и заодно над этим произнесли приговор. Для них очевидно, что Лысенко тяготеет к давно оставленным идеям минувшего. Он противопоставляет ухищрениям технической и химической мысли, давно проверенным опытом, ловчим канавкам, ядам и прочим научным приемам — свой план. Он заселяет плантации, поля, огороды миллионами кур, чтобы с их помощью уничтожить вредителей растений. Недавно он предложил ручной посев кок-сагыза вместо механического; ручную копку каучуконосов вместо машинной. Теперь он настаивает на упразднении пахоты, боронования и культивации почвы. Что прогрессивного в этих идеях? Разве не очевидно, что все они влекут нас к средневековью, ко времени бескультурья и господству примитивного ручного труда?

Есть много интересного и практичного, допускают противники, в различных рекомендациях его, но к агробиологической теории все это не имеет отношения. Ну, что научного в обращении семян из невсхожих во всхожие путем разгребания их в хлебном амбаре? Посадка картофельных верхушек — не плохая идея, но отнюдь не теория. Что научного в советах убирать недозрелую пшеницу в тех случаях, когда она не созрела до сентября?

Незавидна судьба мужественного исследователя. Ученая тирания не потерпит его независимых взглядов и не позволит ему проповедовать их. В 1624 году парижский парламент подтвердил, что выражение сомнения в справедливости основ учения Аристотеля наказуемо смертью. Горе тем, кто усомнится в том, что природа сотворена лишь для нужд человека, поставленного в центре вселенной.

Коперник, сдвинувший землю с центра вселенной и водворивший солнце на место, прятал тайну своего открытия тридцать шесть лет. Лишь незадолго до смерти он решил предать свою рукопись гласности. «Я долго колебался, — писал Коперник друзьям, — думал, не лучше ли последовать примеру пифагорейцев, доверявших свое учение только друзьям, которые распространяли его из уст в уста…»

Лысенко не может ждать десятилетиями, хранить втайне то, что кажется ему важным сегодня. Видеть, как долгоносик губит тысячи гектаров свеклы, и оставаться при этом спокойным? На это у него нехватит сил. В 1940 году на Украине пересеяли двести тысяч гектаров свеклы, уничтоженной жучком-долгоносиком. Лысенко не прошел мимо народного бедствия, хотя предложенные им средства борьбы с долгоносиком долго служили мишенью для злобных насмешек. Год спустя, по его настоянию, на поля было пущено до восьми миллионов кур, пожиравших от шестисот до восьмисот тонн насекомых ежедневно, и пересеять пришлось лишь пятьсот гектаров.

Ничего не поделаешь, каждый по-своему отстаивает свои идеи; у каждого ученого свое представление о долге. Одни считают себя обязанными охранять утвердившиеся устои, а другие — всегда подвергать сомнению их целесообразность.

Настали трудные дни, пора тревоги и раздумья. Не слишком ли много позволил себе Лысенко, не поспешное ли он принял решение? Его выводы бесспорны: озимые повреждаются механически; посевы по стерне — единственное средство защитить растения от гибели. Все это так, но одно дело прийти к заключению, а другое — доказать, что это именно так и иначе быть не может.

Никто не знает, как много его одолевает сомнений. Порой кажется, что им не будет конца. Долго мучил его вопрос: откуда возьмется влага в невспаханном поле? Ведь его не рыхлили, и весенние воды не накапливались в нем. Хорошо, если осенью после посева выпадут обильные дожди. А если их не будет? Здесь ведь осень сухая, осадки в Сибири бывают лишь во время уборки хлебов. В пору сева, как правило, не выпадает дождей. Последнюю влагу извлекают яровые хлеба. Если в почве, затененной ими, что-нибудь и останется, то после уборки урожая солнце иссушит и этот резерв. Кто ходил по стерне после жатвы, мог убедиться, что почва здесь тверда, как асфальт. Как в такую землю, не взрыхленную плугом, бросать семена?

Или еще такое сомнение. Помимо влаги, растениям необходим кислород. В почве его должно быть в избытке, иначе микроорганизмы, способствующие питанию корней, задохнутся. Известен следующий характерный пример. Весенней порой, когда вешние воды заливают озимые пашни, посевы, побывавшие немного под водой, желтеют, как осенние листья. Это не оттого, что растения задохлись, — сказались результаты недоедания. Не было солнца, и озимые не могли добывать себе питание из углекислого газа атмосферы и погибли от голода. Если осенняя засуха и жестокие бураны не принесут гибели посевам, их погубит отсутствие кислорода. В лучшем случае у растений будут жалкие колосья, щуплое и мелкое зерно. Еще одна опасность угрожает озимым посевам по стерне — это власть сорняков над ними. Известно, что при мелкой плохой пахоте самая чистая пашня покрывается сорными травами. Легко себе представить, что станет с полем, которое не пашут совсем. Кто видел в Сибири участки, оставленные без посева, мог убедиться в могуществе сибирских бурьянов. Есть ли в сельском хозяйстве большее зло, чем сорные травы?

У Лысенко были основания хорошенько подумать, прежде чем решиться бросить семена на невспаханную землю. Мы не знаем, долго ли он колебался, да и колебался ли он вообще. В одной из статей, напечатанной в районной газете, ученый приходит к заключению: «На первых порах необходимо добиться, чтобы пшеница перезимовала. Когда выйдет по-нашему, мы порадуемся несколько дней, — склоним головы и будем думать, как нам добиться, чтобы на этих участках не было сорняков, чтобы воздуха в почву поступало достаточно, влаги хватало, урожай был бы хорош. Всем этим займемся, когда убедимся, что пшеница перезимовала. Ведь может же и по-другому случиться, какой толк прежде времени ломать себе голову. Сейте по стерне, действуйте уверенно и смело. Каким бы ни был урожай на опытных участках, он всегда будет выше, чем на парах, потому что там вообще ничего не вызревает».

В этом заявлении не было преувеличения. Пробные посевы озимой пшеницы здесь практикуются давно. После случайного урожая следует недород и неизменная гибель посевов. Собранное зерно расходуется на последующие эксперименты, пока оно полностью не приходит к концу. Тогда пробные опыты прекращаются до завоза новой партии семян.

Прежде чем приступить к посевам по стерне, Лысенко закладывает опыты на отдельных участках. В течение многих дней он высевает подряд озимые рожь и пшеницу. На большинстве этих делянок — нетронутая стерня, и только некоторые — контрольные — вспаханы под пар. Ученый ставит себе целью проверить: как будут на стерне развиваться семена и в какое время лучше приступать к посеву. Обычные сроки и методы для новой формы агротехники могут оказаться негодными.

Результаты удовлетворили ученого: всходы на стерне не отстали от всходов на вспаханных участках. Были также определены наилучшие сроки для сева.

В последних числах августа в шесть часов утра Лысенко был уже на поле, где шел сев по стерне. Сосредоточенный, спокойный, он шел за сеялкой, которая в борозду, прорезанную диском, роняла озимые семена. На этих участках недавно скосили рожь и овес, и из ощетинившейся стерни поднимались сурепка и полынь.

Больше двадцати сортов решил высеять Лысенко: от теплолюбивых украинских и крымских семян до глубоко зимостойких — сибирских. Была среди них и яровая пшеница, которую высевают только весной. Помощница ученого, одетая в стеганые ватные брюки и в такую же куртку, с головой, замотанной шерстяным платком, ужасно суетилась и по нескольку раз отдавала рабочим одно и то же приказание. По всякому поводу, значительному и незначительному, она прибегала к Лысенко и с одинаково важным видом говорила о серьезном и о пустяках.

— Сеять будете обязательно, — напомнил он ей, — перекрестным приемом: полнормы семян, из положенных на гектар, высеете в одном направлении, а полнормы — в другом.

Она долго не понимала, зачем сеялку вести раньше вдоль, а затем наперекрест. Не смея спорить с ученым, она про себя решила, что это всего-навсего причуда.

— Вы полагаете, что таким образом будет меньше сорняков, — все-таки не сдержалась она, — а я вот думаю, что разницы не будет никакой.

— Посмотрим, — не стал спорить ученый, — ждать осталось недолго, весна не за горами.

На следующее утро Лысенко был уже на поле. Он низко склонялся к заделанной бороздке и ножичком выковыривал оттуда семена. Мог ли он стерпеть и не явиться сюда? Ему важно этим семечкам задать несколько вопросов. Достаточно ли, во-первых, влаги в земле? Начали ли они набухать? На одинаковой ли глубине заделаны семечки? От этого зависит, будут ли они одновременно всходить.