Валентин Фалин - Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

• Название: Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски
• Автор: Валентин Фалин
• Жанр: Публицистика
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00472-2

Валентин Фалин с 1950 года находился на ответственной работе в МИД СССР, в семидесятых годах занимал пост Посла СССР в Бонне, в восьмидесятых - политический обозреватель газеты `Известия` и руководитель Агенства печати `Новости`, с 1988 - го по 1991 год -заведующий Международным отделом ЦК КПСС и советник М. С. Горбачева по общеполитическим проблемам. На его глазах происходили те события, которые повлекли за собой развал всей государственной системы и стали началом целого периода в истории страны, получившего название `перестройка`…

---

Валентин Фалин Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-рус­ски

Жизнь — это долг, даже если она продолжается мгновение.

Гете

Глава I. НЕ БЫВАЕТ КАТАСТРОФ НЕОБЪЯСНИМЫХ, ЕСТЬ НЕОБЪЯСНЕННЫЕ

Пожалуй, не сыщется крупного политическо­го события, вслед которому, словно к комете, не пристроился бы хвост критиков, комментаторов, толкователей. В общем и целом это правомер­но. Особенно когда содрогаются и рушатся стол­пы привычного мироздания, а само их крушение выглядит подчас загадочнее, чем исчезновение ди­нозавров.

Не суди по началу о конце — поучает народная мудрость. Столь же уместна, однако, и другая кон­статация — не суди по финалу о начале. Это верно почти без исключений и десятикратно верно при­менительно к Советскому Союзу, ко всей пробле­матике его возвышения и ухода с мировой арены.

Каковы бы ни были стартовые умыслы зачин­щиков перестройки, итог налицо: нет больше «третьего Рима», которому посулили придать че­ловеческое лицо. Выправляли быку рога, да свер­нули ему шею, могли бы ухмыльнуться японцы. Еще бы! Громадный континент с многоликим, без малого трехсотмиллионным населением пущен в передел. Подлинные последствия этого тектони­ческого по масштабам и глубине сдвига проступят через годы и десятилетия. Пока очевидно одно: в региональном и глобальном измерении они, со все­ми поправками на историческую своеобычность, разительней в сопоставлении с переменами, выз­ванными распадом Рима как первого, так и вто­рого в совокупности.

Как и во что выльются поражение многоуклад­ное и планетарное внедрение идеологической монокультуры? Никогда ни одна отдельно взятая держава не стояла ближе к мировой гегемонии. Амплуа верховного жреца земных дел и вселен­ского поводыря манит Вашингтон. И требуется уже насилие над собой, чтобы соблазн воспользо­ваться шансом порулить не взял верх над здравым смыслом.

По опыту монокультура или, если без витийств, обскурантизм не открывали райских ворот. А вот приговором многим системам и режимам, тщив­шимся мерить все своим аршином, они станови­лись, и не однажды. Отрицание отрицания есть непременное условие любого развития. Прогресс, коль суждено ему быть, не терпит истин в после­дней инстанции и еще меньше вечных истин, на кои падко растленное потребительством и изле­нившееся в иждивенчестве сознание. О видениях и химерах, выдававшихся и выдаваемых за откро­вение, не стоит и говорить. Их на стыках эпох — что на небе светил, и все ворожат.

Издавна Москву объявляли, кому как взбредет, источником дурных веяний и напастей. В «хо­лодную войну» ее почтили титулом «империя зла».

Допустим, русофобы были правы. Так отчего же горизонты не просветлели вслед за тем, как сей источник иссяк? Что теперь-то мешает мировому сообществу обрести искомые со времен Ветхого Завета гармонию и любовь к ближнему? С чего бы это под видом нового на смену отвергнутому чаще крадется подзабытое старое? И камень за пазухой как держали, так и продолжают держать.

Куда ни кинь, вопросов легион. Проблемы нака­тываются что волны в прибой. Старые и новые впе­ремежку. Они не просто будоражат умы. От иных оторопь берет.

Социал-дарвинизм в его различных видах и под­видах чувствует себя на коне: естественный отбор вроде бы отдал предпочтение сильному и покарал слабых. А вдруг впечатление это ошибочное и дей­ствует феномен противоестественного отбора с его моралью — богатство к богатству, права по арсена­лу? Разве справедливо и терпимо, обретя относи­тельную автономию от стихий, еще пуще завязнуть в кабале у себе подобных? Не хочется думать, что идеи великих просветителей так и затеряются на библиотечных полках, став в глазах политических церберов конца XX века более порочными, чем они представлялись в конце XIX столетия набиравше­му тогда мощь империализму.

Прозрение должно наступить. Общественный протест не исчерпает себя в отторжении так на­зываемого реального социализма, сносного в про­кламациях и никудышного на практике. Конеч­но, правители Советского Союза и их преемники умудрились не только все смешать в собственных домах. Они замарали передаваемую из века в век заветную мечту о справедливости и человечности. Ту самую мечту, что оплодотворила христианство и вызвала к жизни философские и политические учения, вознамерившиеся гуманизировать бытие на земле в дополнение к мольбам о благоденствии на небесах.

Не личность творит историю, утверждала при­чесанная под Сталина теория, а народ. На звание «народ» не тянули ни пресловутая «номенклатура», ни правительство, ни даже внешне всемогущее По­литбюро. Все снизу доверху было покроено, при­гнано, извращено на потребу «главному», воссе­давшему на одном или нескольких креслах кряду. Нашим богам по табели о рангах было тесно в ра­зумных пределах. Они не довольствовались положением верховных властителей, ниспосланных провидением. Будучи зачастую не способными извлечь из зсуммы фактов элементарный смысл, они претендовали на всезнание, всепонимание и всевидение, на непогрешимость в предсказаниях и деяниях, жаж­дали жертвоприношений.

По всякому поводу советская пропаганда трезвонила: человек может ровно столько, сколько он знает. Но кто больше других старался приделать к стенам уши и возвести перед всеми ушами стену, непроницаемую для вражеских «голосов»? Лучше пусть наши граждане не могут, ибо не знают, чем усомнятся в официально «в основном построен­ном» счастье.

Самое закрытое общество было открыто всем семи эфирным ветрам и поветриям. Оно не могло адаптироваться к сложившемуся глобальному информационному пространству. Вложи Советс­кий Союз средства, потраченные на противодей­ствие «идеологическим диверсиям», в модерни­зацию своего информационного аппарата, отдача наверняка была бы куда заметней. Для этого, од­нако, надо было сохранить веру в самое себя, в правоту своих идей и проповедуемых ценностей. Оценки экспертов в расчет не принимались. Раз­ве что мнение знатоков, про которых Г. Киссин­джер заметил: «Эксперт есть тот, кто правильно синтезирует и выражает идеи тех, кто его нанял».

Искусство не требует признания его произведе­ний за действительность. Политика, напротив, дол­жна быть адекватна реальности и непрерывно вы­давать свидетельства своей действенности, умения управлять событиями вместо того, чтобы ограни­чиваться их регистрацией. И тут неумение найти и сказать правду — порок, который никаким умени­ем вещать неправду не покрыть.

Сталин — жестокое предупреждение против обо­жествления личностей, против того, чтобы безотчет­но вверять им свое будущее. Он не заслужил того, чтобы посмертно вмешиваться в процесс отделения семян от плевел. Кого-то, возможно, опечалило бы, если бы сталинизм канул в Лету. Пугало поныне схо­дит за аргумент, особенно когда нет охоты вникать в существо или представляется повод побередить ос­тавленные тираном раны.

Увы, эти раны — неизбывная часть сталинского наследия. Но особенно живучими и заразительны­ми оказались гиперболизированное до абсурда повелевание как самоцель, превращающая причуды и вывихи, мании и предрассудки в стратегию и так­тику «усовершенствований» и экспериментов над подданными. Самодержцы, не ведавшие и не веда­ющие запретов и стеснений, тешат таким способом неуемное тщеславие, своего беса, принародно вы­сеченного еще Ф.М. Достоевским.

Истина о надругательстве над социализмом в СССР, о выхолащивании того, что в идеале долж­но было наполнять понятия народовластия, граж­данских свобод и достоинства человека, рано или поздно пробьется сквозь напластования ханжества и клеветы. Это обязательно случится, и не в по­рядке исторической очередности, не дожидаясь, пока откроются тайники инквизиции и подногот­ная неисчислимых бесчинств, учиненных под сенью креста. Никак не затянуть в исповедальню колониализм и его собратьев, изведших под ко­рень дюжину-другую цивилизаций: им не с руки своим покаянием ссорить уходящее второе тыся­челетие с грядущим третьим.

Живая жизнь все расставит на положенные мес­та. Сойдет на нет идолопоклонство, подобостраст­но сопрягающее даже нечто само собой разумею­щееся с земными светилами различной яркости и величины. Мастерам чинопочитания и дифирамбов заглядывать бы время от времени в святцы. Тогда скорее прекратили бы они есть начальство глаза­ми и думать ушами, не забывали бы совета боять­ся подлого, коему ты выказываешь уважение. Тем более, что про людей никогда не известно, когда в них кончается ангел и начинается дьявол.

Справедливость — социальная, межнациональ­ная, экологическая, сколько бы ее ни третировали, являет собой сердцевину «общечеловеческих цен­ностей», тот совместный знаменатель, что призван и способен уберечь от заката не отдельные режимы и престолы, но человечество, как таковое. Суще­ствует ли сей знаменатель? Не мираж ли это, лишь кажущийся объективной категорией, совокупнос­тью неоспоримых аксиом и критериев? Вычислить общее, соединяющее судьбы наций, удастся, воз­можно, легче, если вникнуть в мысль Нильса Бора: противоположности не исключают одна другую, а дополняют.