Иосиф Пилюшин - У стен Ленинграда

• Название: У стен Ленинграда
• Автор: Иосиф Пилюшин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

Аннотация издательства

И. И. Пилюшин — известный ленинградский снайпер-фронтовик. В годы Великой Отечественной войны он уничтожил более ста гитлеровцев, обучил искусству меткого выстрела около четырехсот молодых красноармейцев. В 1958 году Военное издательство выпустило записки И. Пилюшина «У стен Ленинграда», в которых бывалый воин рассказал о своих товарищах по оружию, защитниках славного города-героя на Неве. Написанная живым языком, книга быстро разошлась. В настоящем издании книга значительно расширена. Автор довел повествование до тех дней, когда Ленинградская область была полностью освобождена от врага, расширил характеристику ряда героев, более подробно показал жизнь населения Ленинграда в годы блокады. Книга «У стен Ленинграда» представляет большой интерес для молодых воинов — наследников славных боевых традиций героев Великой Отечественной войны.

---

Как-то раз ребята попросили Найденова встать на весы: сто шестнадцать килограммов потянул. А легкость его движений изумительна. Винтовка у него в руках казалась игрушечной. Заряжал он ее осторожно, брал двумя пальцами рукоятку затвора, боясь, как бы чего не сломать. Хороший парень — спокойный, уступчивый и отважный.

— Сергей! Здорово получилось, а? Только вчера вечером гитлеровцы орали: «Рус! Сдавайсь, идем на Ленинград!» — сказал Смирнов. — А сегодня уже мы бьем им морды. Да ты, Сережа, глянь, как они тикают, легавой так не успеть.

— А ты не любуйся, а стреляй.

Рядом со мной лежал низкорослый силач снайпер Пузанов. Говорили, что он с двухпудовой гирей играет, как ребенок с мячом.

— Товарищ командир, глянь сюда. Вон в развалинах станции позади наших немцы объявились. Видишь?

— Вижу.

Я неотрывно стал следить за немецким офицером, который с небольшой группой солдат пробирался к развалинам вокзала станции Лигово. Прежде чем открыть по ним огонь, нужно было установить количество немцев и их намерения.

К кирпичным развалинам станции, переползая от воронки к воронке, пробирались все новые и новые группы вражеских автоматчиков. Ясно, враг накапливал силы с расчетом внезапно ударить во фланг нашим атакующим частям. Чтобы сорвать этот план, я подал снайперам команду открыть огонь.

Смирнов даже языком прищелкнул от удовольствия, освобождая обойму за обоймой. Найденов не спеша, с толком посылал пулю за пулей; глаза его блестели, на кончике носа висела капелька пота.

Гитлеровцы, попав под губительный огонь снайперов, прекратили продвижение вперед, залегли.

Вдруг лежавший рядом со мной снайпер Пузанов молча прижал к груди колени и медленно скатился на дно траншеи. Послышался его тихий голос:

— Пить! Пить! Пить!

Вскоре к раненому подбежал санитар:

— Нельзя тебе пить, браток, брюхо прострелили.

Немцы, укрывшиеся в развалинах, открыли бешеную автоматную стрельбу. Не больше пяти минут вели мы бой с вражескими автоматчиками, хотя их было в несколько раз больше, чем нас, снайперов. Но долго состязаться в стрелковой дуэли с нами они не могли. Все реже и реже раздавались их автоматные очереди и вскоре совсем утихли.

Опасность флангового удара была ликвидирована, и наш батальон продолжал наступление по развалинам станции Лигово. Это была первая пядь нашей земли, вырванная из кровавых лап фашистских палачей у стен Ленинграда. Девять месяцев за эту полосу земли шла битва, и вот она опять наша. Воодушевленные первым успехом, мы заняли новые рубежи, решительно навязывая противнику бой.

На кромке разрушенного вражеского дзота Сергей Найденов и Николай Смирнов орудовали лопаткой, устраивая новый снайперский окоп. Остальные залегли уступом. Теперь наше расположение напоминало журавлиный треугольник во время полета.

— Сергей, их траншею видел? — спросил кто-то.

— А то как же, неплохо устроили, даже стенки плетнем оплели, но такое развели у себя… Фу ты, поганцы!

— Артиллерия наша поработала на славу!

— Да, потрудилась, ничего не скажешь, по-русски, — подал кто-то реплику из дзота.

— Только так их и выкуривать, гляди, как глубоко зарылись.

— Дорого начало, а там и до Берлина тропку сыщем.

Мимо нас проходили легко раненные товарищи. Один из них присел на бревне возле бойницы Найденова:

— Ну как тут у вас, ребята? Крепко жмут фрицы?

— Жмут-то жмут, да вон, гляди, успокоили их прыть.

Раненый подал Найденову кисет и бумагу:

— Смастери, браток, цигарку. Крепко, гады, повредили руку, самому не сладить.

— Никак, кость тронуло? — спросил Найденов.

— Видимо, так, пальцы не шевелятся.

— Держи. — Найденов подал солдату папиросу. — Сейчас огня добуду. Сергей достал кресало и с силой ударил узкой полоской железа по камню. Брызнули искры, и фитиль задымил.

— На, держи, да скорей прикуривай. Вишь? Опять немцы зашевелились.

Раненый не торопясь раскурил папиросу, встал:

— Эх, сил не хватает наступать… Не отдавайте, ребята, немцам назад хотя то, что уже отвоевано. Ну, прощайте, за огонек благодарствую.

…Вечером группе снайперов было приказано конвоировать пленных. Проходя мимо русских, они изгибались в поклоне и робко улыбались, оглядываясь по сторонам. По улицам Ленинграда фашисты шли медленно, понурив головы, засунув руки в карманы. На улицах города стояло много женщин, детей и стариков. Немцы искоса поглядывали на зеленые грядки овощей, посаженных вместо цветов на газонах.

Помню, как на углу улиц Майорова и Садовой мальчуган лет семи, дергая молодую женщину за руку, спрашивал:

— Мама, почему фашисты прячут руки в карманах? Что, они у них грязные?

Женщина, не отвечая на вопросы сына, бросила презрительный взгляд на гитлеровских солдат и прошла мимо.

Мальчуган несколько раз оглянулся на пленных, которые шли лениво, словно каторжане, гремя коваными сапожищами по булыжной мостовой, и погрозил им кулаком.

Во второй половине ночи мы вернулись на передовую, а спустя несколько минут к нам пришел Василий Ершов. Под мышкой он держал корпус станкового пулемета.

— Дядя Вася, а где Романов? — спросил я.

— Тут он. Жив.

Ершов обрадовался мне и тут же насупился. Его густые широкие брови прикрыли глаза, и, не глядя на меня, он сказал:

— Мы-то что… — И строго спросил: — А вот ты как сюда попал?

— С учениками, Василий Дмитриевич. Как говорится, практические занятия провожу.

— Не делом, брат, занимаешься! Эка с одним глазом в этакую игру ввязался. Тут кроме своих двух во лбу не помеха бы другая пара на затылке. А он…

— А ты куда тащишь пулемет?

— Ремонтировал, осколком прицел испортило. Узнал, что ты тут со своими курсантами, зашел поругаться.

Я промолчал.

Василий Дмитриевич был не в духе. Причина этого стала мне ясной несколько позднее. Неодобрительно качая головой, он положил пулемет на нары и стал его старательно протирать и чистить, шумно сопя носом.

Найденов не торопясь достал из кармана кисет и бумагу и, подобрав свои огромные ножищи, чтобы не задеть проходивших, сказал:

— Ты, браток, никак, с нашим учителем давно знаком, так что же ни с того ни с сего на человека набросился?

— А вы с ним рядом давно воюете, позвольте спросить?

— Впервые.

— То-то оно и видно.

— Кури! Зачем злиться?

— А я вовсе не сержусь, а сказал правду.

Я вышел в траншею. Стояло тихое летнее утро. На небе — ни облачка.

Откуда-то четко донеслись слова:

— А ну давай, давай! Дружно! Доску! Доску положите под левое колесо… А, черт! Осторожнее ногу! Ноги берегите… А ну-ка, ребята, еще разок! Взяли!

Это противотанковая артиллерия меняла свои позиции, готовясь к продолжению боя.

Наступление наших частей под Старо-Пановым принесло нам первые победы. В первые часы нашего наступления немецкие танки, артиллерия и авиация бездействовали, настолько они были парализованы внезапным ударом наших войск. Лишь во второй половине дня немецкая артиллерия повела ответный огонь, но, к счастью, неточно. Бой с яростно сопротивлявшейся вражеской пехотой продолжался. Продвижение в глубь обороны немцев сдерживали только противопехотные минные поля и уцелевшие пулеметные дзоты, откуда немцы оказывали упорное сопротивление.

Я зашел в соседний блиндаж. Дверь солдатского дома была вырвана взрывной волной вместе с косяками. Из бесформенной дыры укрытия шел столбом табачный дым.

— Митя! — послышался голос из темноты. — Да ты у нас просто герой! Да это просто здорово! Как только ты к нему подобрался сквозь шквальный огонь, а?

— А чему тут дивиться, — вставил густой бас. — Солдат свое дело знает.

— Тут, братец мой, быть только солдатом маловато…

— Хо-хо-хо! — снова прогремел бас. — На войне, брат, в человеке все узнаешь: густой у тебя или жидкий ум, какое сердце. В бою, как бы тебе сказать, люди вроде голые, какие они в самом деле есть. Без маскировки.

— Да что вы, ребята, — торопливо заговорил сиплый голос. — Никакого тут геройства нет. Я сумел подобраться поближе к этому их дзотику раньше других, ну и швырнул ему в пасть связку гранат, вот и все геройство.

— Что верно, то верно, — ответил бас.

В укрытии все затихло. Вскоре послышалось похрапывание спящих.

Где-то совсем близко в расположении противника слышались говор, лязг оружия, короткие команды, а потом и там стало тихо.

Я вернулся в свой блиндаж. Здесь неторопливо вел рассказ дядя Вася:

— Бывало, в первые дни войны я чистил вот этот пулемет со своим юным дружком Гришей Стрельцовым. Поначалу он робел в бою, а потом свыкся — и ничего, отчаянным стал. Иной раз возле меня ляжет, прижмется ко мне и говорит про всякую всячину, а затем свернется по-ребячьи и уснет! Ох! Как он шибко ненавидел оккупантов! — Ершов вздохнул всей грудью. — Бывало, где уж очень опасно, оберегал я его, да случилось так, что не сумел уберечь, убили Гришу. А он был мне ровно родной сын. — Дядя Вася похлопал ладонью по крышке пулемета: — Сколько я перестрелял вот из этого «максима» фашистов, а все мало только за одну Гришину жизнь.