Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

• Название: Дочери Лалады. (Книга 1)
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Это старинный языческий мир, наполненный чудесами, в нём люди живут по законам природы и умеют разговаривать с богами. Реки чисты, леса девственны и дремучи, а между западом и востоком протянулись Белые горы – богатая самоцветами и благословенная богиней Лаладой земля, населённая необыкновенным народом – женщинами-кошками, как их называют жители соседних земель. Рука женщины-кошки умеет и ковать зачарованное оружие, и возводить прекрасные жилища, и исцелять недуги. Быть может, мужчина и хотел бы коснуться этой руки, но в ладонь обитательницы Белых гор на свадебном обряде ложатся только девичьи пальчики – так уж повелось издревле.

---

– Пожалуйста, хотя бы пощадите её, – прошептала Ждана, окропляя плащ Радимиры бессильными слезами.

– Посмотрим, – ответила та. – Решать будет княгиня Лесияра.

– Не печалься обо мне, госпожа, – прозвенел среди сосен спокойно-торжественный голос Цветанки. – Всё, что я хотела, я увидела и узнала. Спасибо тебе. Вовек буду помнить тебя и твою доброту, пусть и говорят тут, что я, дескать, превращусь в бессердечное чудовище. Я буду помнить…

***

Не суждено было Дарёне присоединиться к сонму лесных духов: она очутилась в наполненной медово-тёплым светом пещере. Её своды, усеянные вкраплениями драгоценных камней, переливались роскошнее, чем расписные и раззолоченные княжеские палаты. Из стены бил радужно сверкающий ключ, наполняя круглое углубление в полу, а золотистый свет, как чей-то мудрый и добрый взгляд, расправлял за спиной Дарёны сияющие крылья и согревал её вместо одежды. Последняя отсутствовала: ни лоскутка не нашла на себе девушка, но собственная нагота её не смутила и не испугала. Спустив ноги с плоской каменной глыбы, на которой она лежала, Дарёна слезла на пол. Свет переплетался с её пальцами, с ним можно было играть и пересыпать его из руки в руку, как золотой песок.

– Здравствуй, Дарёнка, – приветливо сказал он вдруг человеческим голосом. – Обернись.

На перекрестье лучей стояла рослая незнакомка в большом, как широкополая шляпа, венке из ромашек и васильков и длинной белой рубашке. Ясная, как летний солнечный день, она приблизилась и окутала Дарёну донниковым золотом своих волос… а может, и не волос, а живых, вьющихся прядей, сотканных из света. Высокая, недосягаемая небесная свобода струилась из её глаз, превращая душу Дарёны в птицу и маня окунуть крылья в свои спокойно-величественные просторы.

– Я рада, что ты пришла.

Малиновые губы незнакомки не улыбались, но в голосе слышалась улыбка и нежность. Рука ласково легла на грудь Дарёны, и сердце сразу встрепенулось маленькой птахой, пойманной в тёплую ладонь.

– Не печалься, я отныне буду с тобой. И смерти не бойся: то, что люди зовут смертью, на самом деле – возвращение ко мне. Когда придёт твой час, я приму тебя в свои объятия, а пока живи и люби, как я живу и люблю – днём и ночью, каждый миг.

Уста незнакомки приблизились, и на Дарёну повеяло невыразимой ягодной сладостью, душистой, земной и тёплой. Не удержавшись от соблазна, девушка раскрыла губы навстречу ей и приняла в себя ласку, ячеисто-шершавую и вкусную, с ноткой воска, как медовые соты. В рот ей будто всыпали пригоршню спелой земляники пополам с мёдом – целебную смесь, лакомую летом и согревающую зимой, от одной ложки которой душа сворачивалась клубком и умиротворённо мурлыкала. Рукам хотелось утонуть в пушистых, дышащих прядях… Мягкой ягодкой малины поцелуй сочно растаял на языке, а по ресницам голубыми лепестками скользнула лёгкая грусть взгляда. Сердце Дарёны скорбно удивилось: откуда? Почему – грусть? Руки сами обвили вмиг ставшие родными плечи золотоволосой девы, и незнакомка, чьё имя уже бубенцом радостно позвякивало во рту девушки, подхватила её в объятия. У входа в пещеру ноги Дарёны коснулись пола, а на щеку ей холодной слезой упала снежинка. Окружённая соснами поляна, на которой летом алели душистые россыпи ягод, уснула под тонким одеялом первого снега, а из мохнатых туч сыпались белые хлопья…

– Мне пора, – вздохнула незнакомка. – Вечный круговорот – это то, что не под силу изменить даже мне. Но не печалься! – Улыбка путеводной звездой обнадёжила Дарёну и подарила земляничную горсть прощального тепла. – Весной мы снова встретимся, и я расцелую тебя с головы до ног, мрррр… – Васильково-смешливый задор заискрился в ласково смежившихся в щёлочки глазах. – Лучами солнца, дыханием ветра, лепестками яблонь. До встречи, Дарёнка.

«Зачем ты уходишь?» – хотелось горестно воскликнуть Дарёне. Но незнакомка прощалась, унося с собой щебет птиц, смех ручьёв, яблоневую пургу, колко-щекотный кузнечиковый стрекот трав… Вместе с ней уходило что-то светлое, улыбчивое, оставляя в душе длинные вечерние тени грусти.

А под лопаткой шевельнулся коготь боли, возвращая Дарёну в мучительную телесность, в беспросветную явь, на спину злому зверю тоски, который уж если взбрыкнёт – так убьёт оземь и душу, и сердце. Из слабой, скованной печалью груди выполз стон – бледная сумеречная тварь с длинным узким телом, не знавшим солнца.

– Ну, ну… ш-ш, доченька, всё уж позади, – прогудел рядом согревающе-знакомый голос. – Три дня без памяти пролежала, но справилась… Выздоровела.

Ресницы путались, цепляясь друг за друга, не хотели размыкаться. Большая шершавая ладонь, закалённая пламенем Огуни, коснулась щеки, и слёзы помогли ресницам расклеиться и пропустить немного колышущегося света масляной лампы. Призрачно-слабые руки Дарёны проползли со вздохом по телу, по-детски маленькие по сравнению с этой сильной кистью, и легли на неё доверчиво, чтобы подольше удержать её у щеки. Тычась в ладонь мокрым носом, Дарёна жалобно всхлипнула. «Цветанка», – заныло сердце.

– Ну, полно, голубка, а то и я с тобой заплачу, – растроганно промолвил голос. И добавил с задумчивым вздохом: – Говорила ж я тебе: будешь за неё цепляться – погибнешь. Так чуть и не вышло.

«Где она?» – хотела спросить Дарёна, но речь ещё не слушалась её.

– Отпустили эту оборотнюшку, – отвечая на её мысленный вопрос, сказала Твердяна, чью блестящую голову с чёрной косой Дарёна наконец разглядела над собой, выпутавшись из плена ресниц. – То, что она твою мать с братьями помогла доставить сюда, княгиня зачла ей в заслугу, а потому её оставили в живых и выпроводили восвояси.

Матушка, братья… Сердце понемногу оживало, снова впуская в себя всех дорогих людей. Самого младшего братишку Дарёна так и не разглядела, зато ей послышался голос Млады, сказавший: «Горлинка моя». Впрочем, она боялась поверить в него: а вдруг это сон? Она столько грезила о возвращении чёрной кошки, что это вполне могло ей и привидеться.

– И Млада тут, – опять ответила на её мысли Твердяна. – Отлежаться ей надо: хмари наглоталась… Ждана с детками в зимовье пока остались: колец своих им ещё две седмицы дожидаться, не споро они куются – чай, не простое украшение. Матушки-то твоей колечко у Млады сохранилось – то, которым они с нею так и не повенчались когда-то, да только княгиня ей новое заказала – от себя. А Младу она щедро наградила. Столько золота отвесила, что свадьбу можно устроить – весь белогорский край обзавидуется.

Цветанкино имя осталось шрамом на сердце, а её удаляющаяся в туман фигура вызывала в глазах солёное покалывание. По страшному пути уходила васильковоглазая и ветреная подруга – пути, ведущему в ночную Марушину юдоль. Не побежать следом, не вернуть, не взять за руку и не оградить от хмари – ничего не могла Дарёна сделать для неё.

– На Нярину не забывай ходить, – напомнила Твердяна. – Великая она утешительница, все печали-кручины наши берёт, души облегчает и от тоски спасает. Целебные её слёзы тебе и здоровье укрепят.

Дарёне и в ладонь Твердяны хорошо плакалось, ничуть не хуже Нярины родительница Млады отогревала её своим угрюмоватым, но надёжным и добрым теплом. Прильнув к её руке с дочерней привязанностью, девушка уплывала в горько-солоноватую, осеннюю даль дрёмы. Там она бродила, одинокая и озябшая, по туманным лесным тропам, окликая озорную светловолосую воровку, но ответом ей было молчание промозглого серого сумрака и тягуче-тоскливый вороний грай. Чем дольше она бродила, тем горше надрывалась душа, втайне мечтая о том, чтобы кто-то забрал её из этого обиталища скорби… И кое-кто нашёлся.

На зов пришла чёрная кошка. Мягко выпрыгнув из-за дерева, она сорвала широкой лапой осеннюю мглу, ткнулась носом Дарёне в живот и мурлыкнула. Девушка осела как подкошенная, повиснув на шее кошки и обняв её что было сил, и затряслась от рыданий.

«Муррр, муррр, счастье моё, – утешала её кошка. – Не плачь, я здесь, я с тобой… Муррр, горлинка…»

– Я уж не чаяла увидеть тебя живой, – всхлипнула Дарёна и проснулась.

Кошка не исчезла: она лежала рядом на постели, смежив глаза в искрящиеся синью щёлочки и свесив хвост с края. Дарёна узнала комнату в доме Твердяны: с потолка смотрели мозаичные ромашки на синем поле.

– Млада… Младушка, родная моя, – роняя радостные слезинки в чёрный мех, шептала Дарёна.

Та ласково потёрлась ухом о её щёку и положила голову на лапы – очень, очень усталая кошка.

– Твердяна сказала, ты наглоталась хмари… Тебе уже лучше? – спросила Дарёна, почёсывая загривок огромного зверя.