Александр Гроссман - Образ жизни

• Название: Образ жизни
• Автор: Александр Гроссман
• Жанр: Современная проза

Я начал писать и сразу выяснилось, что своих слов у меня нет. Весь текст — мозаика из чужих мыслей, слов и метких выражений. Бесценный дар ушедших поколений. «Но ведь они для того и писали, — успокаивал я себя, — а я для того и читал». Примирил меня с собой симпатичнай мне автор «Русских вопросов» Б.Порамонов. «Нынешнее литературоведение установило, что такие заимствования (подчас бессознательные) являют литературный закон. Любой текст — палимпсест, автор пишет на чужом черновике». Я осмелел и назвал свой палимпсест Modus vivendi. В нём нет авторского вымысла. Все описанные события происходили с близкими мне людьми.

Эта незамысловатая проза написана от первого лица. Надеюсь, никто не станет отождествлять это лицо с автором. В умеренных дозах автор разлит повсюду. «…у писателя все книги исповедальны», (Б.Шоу). Я прикрылся глубоко уважаемыми мною именами. Соблазн сопричастности и кто мы без них? События этой хроники разворачиваются на просторах «братской семьи народов» и завершаются на обетованном пятачке — в Израиле.

---

— Читай, — попросил Пётр.

— Я пойму? Постой, оно на русском.

Управление кибуцного хозяйства приветствовало решение Павла присоединиться к программе «Первый дом на родине». Его просили с этим письмом обратиться по указанному адресу в Тель-Авиве. Всё остальное они берут на себя.

Вышло так, что Павел сам заговорил об отъезде. Улучшил момент, когда они с матерью остались дома одни, и начал издалека.

— Мила Смелянская из параллельного класса уезжает в Израиль. Она тебя знает. Ты лечила её. Мама у неё русская, а папа еврей. Говорит, если не приживутся в Израиле, поедут дальше — в Канаду или в Австралию. Представляешь, будет ходить вниз головой, — он рассмеялся в ответ на протестующий жест Ирины, — знаю, но всё равно интересно. Она говорит, что мы тоже можем уехать. Есть такой закон…

Ирина выключила газ, медленно сняла фартук, чтобы собраться с мыслями, села к столу и пригласила сесть сына.

— Вы обсуждаете такую возможность? И Таня?

— Она первая начала. Нашла у папы «Эксодус», прочитала и мне дала.

— Ты справился?

— С трудом. Теперь она читает «Историю евреев» и мне рассказывает. Папа читал тебе?

— Местами. Там война, Павлик.

— А здесь? Почему ты больше не ходишь по грибы? Я спросил папу, почему мы перестали ходить в походы? Хочешь знать, что он мне ответил? «Я не смогу защитить вас. В детдоме тоже бывало нападали кодлом на одного, но не было такой жестокости. Лежачего не били, девчонок не трогали, чем-то отличались от волчьей стаи.»

— Ты готов уехать, как та девочка?

— Я и Таня. Мы решили, — Павел смутился, — для себя, что мне стоит поехать первому, потом она приедет ко мне, — и тише, с надеждой в голосе, — а может, и вы надумаете?

— Неожиданно выясняется, что дети выросли. Я помню это чувство. Сама уехала из дома в семнадцать лет, но тогда всё было проще, или казалось… Поговори с отцом.

— У тебя лучше получится.

— Да, но это будет разговор с твоим отцом, со своим — говорить можешь только ты.

Ирина зажгла газ и застыла у плиты, глядя на живые синие языки пламени. Мысли, пока бессвязные, вились вокруг неоконченного разговора. Пришла Таня. «Сидят на таниной кровати и шепчутся. Решили…, для себя».

После ужина, когда все ещё сидели за столом, Павел набрал воздух и произнёс: — Папа, я хочу уехать в Израиль, — и посмотрел отцу в глаза.

— Хорошо, — буднично согласился Пётр, — получишь аттестат и поедешь. — Улыбнулся сыну и добавил: — Конечно, если мама разрешит.

Дети растерянно переглянулись, молча встали и вышли из-за стола.

— Она тоже хочет уехать, — сказала Ирина, — не сейчас.

В этот вечер к разговору об отъезде не возвращались. Каждый был погружён в себя.

После очередного экзамена Павел предложил отцу: — Прокатимся? Скоро сдавать на права.

Пётр выехал за город, свернул на лесную дорогу и уступил руль. Сын не спешил трогаться.

— Почему ты сразу согласился? Это как-то связано с приездом бабушки?

— Не будем темнить. Связано. Как ты представляешь свой отъезд?

— Есть такая программа «Первый дом на родине».

— Ясно. У вас свои источники информации. Заводи. На обратном пути поговорим.

В гараже Павел спросил: — Как бабушка отнесётся к нашим планам?

— Спросишь её, сколько лет было солдатикам, что лежали у неё в госпитале, и сколько лет было ей самой. В иных условиях люди быстро взрослеют.

Маша и Павлик закончили школу. Этим летом нарушилась эвклидова геометрия их жизней — параллельные пути разошлись. Маша готовилась изучать романо-германские языки в университете, Павлику тоже предстояло окунуться в другой язык, его ждал другой мир и другие люди. Он унаследовал характер отца — ему было интересно, манила terra incognita.

В последующие месяцы наши друзья прошли положенные круги исхода, проглотили и оплатили отказ от гражданства, не дотянули до разрешённых сорока килограмм багажа и в канун войны в Заливе отправились в Москву.

Томительное ожидание в аэропорту. Регистрацию объявляли и отменяли без объяснения причин. Ирина дремала, обняв рюкзак сына. Мужчины вышли размяться. Не выспавшиеся они ёжились и зевали. Говорили, о чём было уже не раз говорено.

— Советуйся с бабушкой, — сказал Пётр, — она мудрая женщина.

— Я был ещё совсем маленьким. Ты нёс меня на плечах из садика, и я спросил: когда я вырасту, ты всё равно будешь моим папой? Ты сказал: «Я буду твоим другом». Теперь я вырос.

Пётр обнял сына. — Не забудь этот разговор, когда окунёшься в новую жизнь.

— Я обнял его, чтобы не выдать себя, — сказал мне Пётр, когда все мы ждали первого письма.

Габриэль Гарсиа Маркес: «Я понял, что когда новорожденный впервые сжимает отцовский палец в своём крошечном кулачке, он хватает его навсегда.» Вещие слова.

У стойки, где заполняли декларации, Пётр написал короткое письмо.

«Здравствуйте, Дора Исаковна! Вот и представился случай разыскать вас и возобновить знакомство. Я приезжал в середине семидесятых, зашёл повидаться и не застал никого из прежних жильцов. В библиотеке мне сказали, что вы уехали в Израиль. Я не знал обстоятельств вашего отъезда, всё же порадовался за вас, на всякий случай.

Эсфирь Соломоновна — родной мне человек. От неё вы узнаете всё, что может вас интересовать. Всё тот же Пётр».

Прошли таможню, стали в очередь на пограничный контроль, обменялись последними взглядами. Пётр взял жену под руку.

— Пойдём, отыщем местечко у окна. Увидим посадку.

Она послушно последовала за ним. — Я, как сомнамбула.

Они стояли, взявшись за руки, смотрели на лётное поле, ждали посадки. Прошёл час, пошёл второй.

— Пойдём в ресторан, — предложил Пётр, — сядем у окна и будем ждать.

Свободный столик у окна не был убран. Пётр разыскал официантку.

— Мы хотим сесть за свободный стол у окна. Не возражаете?

— Совсем терпежу нету. Подождите пока уберу.

— Сына провожаем. Не хотелось бы пропустить.

— Далеко?

— В Израиль.

— Садитесь. — Она проворно убрала грязную посуду, в очередной раз перевернула скатерть, положила меню и исчезла. Поели, не спеша. Официантка убрала тарелки. — Ещё что-нибудь?

— Кофе, пожалуйста.

Официантка подошла к окну. — Вы какой борт ждёте?

— Справа. С разрисованным хвостом.

— На Будапешт. Я бы сама хоть куда уехала. Сидите, сколько хотите.

Допили кофе, дождались посадки. Разглядели яркую курточку сына. Уже на трапе он махнул рукой в пространство и пропал.

— Почему дети вырастают?

— Потому что мы стареем.

— Спасибо за напоминание.

— Ещё кофе?

— Нет. Машину времени[24].

— Простого проще. Во всех киосках и не дорого. — Наконец она улыбнулась.

— Пойдём. Нам пора двигаться.

— Пойдём. Пустота такая. От меня одна оболочка осталась.

— А меня зависть распирает. Сам бы полетел. Ужасно интересно.

— У тебя есть такая возможность.

— Этим и кончится, если Таня соберётся.

— Мне даже страшно подумать. Расстаться со всем, к чему душа прикипела…

Они вышли из здания аэровокзала, повернули к автобусной остановке. Пётр оглянулся на шум взлетающего самолёта, увидел размалёванный хвост. — Смотри!

На Арбате, в проходе, превращенном в торговый ряд, они купили две акварели — весёлую и грустную, весну и осень.

Глава 25

Мы долго ждали первого письма. «Всё было разыграно, как по нотам, — писал Павел, — на ночь меня определили в гостиницу, утром явился по указанному адресу и показал письмо. Поздно вечером, в компании ещё двух парней, я оказался в кибуце Бар-Ам, рядом с ливанской границей. Буду учить иврит и работать по четыре часа в день за стол и кров, а положенная мне карзина абсорбции сохранится. Это всё, что я знаю. Уже усвоил два главных слова на иврите: «бесэдер» — вроде ОК на все случаи жизни, и «савланут» — терпениум мобиле[25], советуют другим, к себе не относя. Зимой на «крайнем севере» всё зеленеет и цветёт, посылаю цветок для мамы.»

Неделю Павел работал в саду, осмотрелся, написал короткую записку на английском: «Хочу работать в гараже. Это возможно?» Большой грузный мужчина в сандалях на босу ногу, шортах и свитере повернулся от раскрытого капота, оглядел Павла и улыбнулся. Павел улыбнулся в ответ, сказал: «Шалом» и протянул записку. Мужчина прочитал, вернул записку, сказал «бесэдер» и подал руку: — Шауль.

— Павел.

А-а…,- обрадовался мужчина, — ты тоже, — и поманил его за собой. В конторке взял с полки выстиранный комбинезон и дал его Павлу.

— А разрешение?

— Бесэдер. Нет проблем.

«Дорогие мои! Это отчёт о встрече с Дорой (здесь отчества не в ходу) и об инспекционной поездке к Павлику. Сразу как-то не получалось, понемногу всё утряслось, причесалось, и я, наконец, собралась заняться розыском. Нашла я её очень просто: написала в газету, где помещают объявления потерявших друг друга людей. В день выхода газеты мне позвонила женщина, представилась, как бывшая сотрудница Доры, и, выяснив, кто и зачем её разыскивает, обещала дать ей мой телефон, а там, как уж она решит. Дора позвонила, приехала за мной, и мы проговорили у неё дома до глубокой ночи. Мне открылись некоторые пикантные подробности днепропетровского периода жизни моего зятя, а для неё мой рассказ явился полной неожиданностью. Мы хорошо посплетничали. Дора много лет проработала в библиотеке Хайфского университета, вышла на пенсию, и мне кажется, что мы обе рады знакомству.