Александр Гроссман - Образ жизни

• Название: Образ жизни
• Автор: Александр Гроссман
• Жанр: Современная проза

Я начал писать и сразу выяснилось, что своих слов у меня нет. Весь текст — мозаика из чужих мыслей, слов и метких выражений. Бесценный дар ушедших поколений. «Но ведь они для того и писали, — успокаивал я себя, — а я для того и читал». Примирил меня с собой симпатичнай мне автор «Русских вопросов» Б.Порамонов. «Нынешнее литературоведение установило, что такие заимствования (подчас бессознательные) являют литературный закон. Любой текст — палимпсест, автор пишет на чужом черновике». Я осмелел и назвал свой палимпсест Modus vivendi. В нём нет авторского вымысла. Все описанные события происходили с близкими мне людьми.

Эта незамысловатая проза написана от первого лица. Надеюсь, никто не станет отождествлять это лицо с автором. В умеренных дозах автор разлит повсюду. «…у писателя все книги исповедальны», (Б.Шоу). Я прикрылся глубоко уважаемыми мною именами. Соблазн сопричастности и кто мы без них? События этой хроники разворачиваются на просторах «братской семьи народов» и завершаются на обетованном пятачке — в Израиле.

---

Так завершилось восхождение от частного к общему — теперь на проблему смотрели сверху вниз. К концу года Петр разработал и графически представил методику конструирования фасонных фильер. Оснастку стали проектировать люди без специального образования.

В середине ноября снег выпал и растаял. Слякотно и сыро. Субботним вечером Пётр устроился в кресле, включил торшер и читал в уютном полумраке. Гостей не ждал, удивился, когда постучали.

— Приглашали. Помните? — Нина смущённо улыбалась. — День рождения у меня сегодня. Решилась сделать себе подарок. Приняла немного для храбрости и постучалась. — Протянула сумку: — Пельмени — в холодильник, «Плиску» — можно на стол.

Этим вечером началась светлая полоса в жизни Петра — любимая женщина, интересная работа… Счастье, как известно, не бывает долгим, а беда никогда не приходит одна.

Глава 12

В этот светлый период мы приобрели знания и опыт, которые выручили нас двадцать лет спустя. Пётр разделил профили на группы по оптимальным способам изготовления, и мы начали проектировать устройства, предназначенные конкретно для изготовления той или иной группы профилей. Вспоминая это время, я задаю себе вопрос: что с нами стало бы, если бы оно длилось не год, а дольше, много дольше? Сколько неожиданных поворотов мы пропустили бы, идя прямой дорогой? Сейчас уже ясно, что она стала бы тупиковой ветвью нашей эволюции, и мы остались бы теми, кто изобрёл каноэ, а не колесо.

Неприятности начались с болезни Виктора Григорьевича. Инфаркт — не обширный, но вполне достаточный, чтобы признать правоту жены и задуматься о выходе на пенсию. Надежда Георгиевна уже два года «сидела дома», обещала ходить с ним на рыбалку, если он «прислушается к голосу разума и перестанет упрямиться». Может быть, Виктор Григорьевич ещё поработал бы в своё удовольствие, если бы не смена поколений. Люди, с которыми он общался всю жизнь, один за другим покидали завод, окапывались на своих дачах и садах-огородах, становились мичуринцами и рыбаками. Некоторые и зимой жили в своих избушках, оживляя пейзаж дымом печных труб.

Пока Виктор Григорьевич болел, Пётр замещал его. Жизнь наша спокойно катилась по проторенной дорожке, и ни у кого в лаборатории даже мысль не возникала, что кто-то другой может руководить нами. Виктор Григорьевич вышел на работу, выслушал нас, похвалил и объявил, что уходит на пенсию. Мы тепло проводили его, а вечером засиделись у него дома. Когда стали расходиться, он отвёл Петра в сторону и рассказал, что встречался с директором завода, рекомендовал Петра на замену и директор поддержал его.

Вскоре выяснилось, что у начальника ЦЗЛ был свой человек на эту должность, а основным аргументом в его пользу — членство в партии. Петра пригласили в партком завода.

— Есть мнение назначить тебя начальником лаборатории. Направление ответственное, находится на контроле в обкоме. Пиши заявление и приступай, — секретарь подвинул к Петру листок.

— Не вижу связи, — сказал Пётр и отодвинул листок.

Секретарь, в недавнем прошлом начальник большого цеха, тоже не видел связи, но сказал то, что должен был сказать: — Подумай, — хотя оба знали, что всё уже решено. Буквально на следующий день нам представили нового начальника лаборатории. Сообщение это коллектив выслушал при гробовом молчании. Только Михаил, уже в дверях, сказал Геннадию: — Вот бляди! — Кадровик строго посмотрел в его сторону, но связываться не стал.

— Как же так, — спросил я Петра по дороге домой, — выходит, директор спасовал?

— Кто же станет плевать против ветра? Все знают, кто в доме хозяин, — ответил Пётр и рассказал мне историю, случившуюся незадолго до моего прихода в лабораторию.

Однажды утром, когда Пётр пришёл на работу, Виктор Григорьевич позвал его и сказал: — Только что звонила жена Геннадия. Плачет, говорит, не ночевал сегодня дома. Подождём Михаила, может быть, он что-то знает.

Пётр пошёл в комнату слесарей, сел на высокий табурет у верстака и стал ждать, понимая, что ждать некого. Друзья приходили рано, не спеша, переодевались, делились новостями. В начале девятого Пётр вернулся к Виктору Григорьевичу, взял телефонный справочник и подвинул к себе телефон.

— В больницы она уже звонила, — сказал Виктор Григорьевич.

— Хорошо. Звоним в вытрезвитель, сначала нашего района.

Телефон долго был занят, потом молодой бодрый голос подтвердил:

— Здесь они, голубчики. Можете забрать. Проспались уже. — Пётр попросил не отпускать их до его прихода.

Вид у обоих был жалкий. У Геннадия глаз заплыл, а Михаил не вынимал руку из кармана. — Плечо болит. Вывернули, гады.

Молодой сержант выложил мелочь, изъятую из карманов, заводские пропуска, повернул к ним книгу: — Распишитесь в получении.

— А получка где? — спросил Михаил. Сержант сверился с описью.

— Деньги не значатся. Вот опись, посмотрите. Забыли, где пропили?

— Как это не значатся, — возмутился Геннадий.

— Ладно, Гена, — шёпотом сказал Михаил.

— Чо ладно, тёща мне плешь проест.

— Нет у тебя плеши.

— Я же говорю — проест.

Пётр вмешался: — Хватит. Пошли на завод и расскажите мне подробно всё, как было.

Со слов приятелей, всё выглядело вполне невинно. Немного выпили с получки, шли домой, ну, может, громко разговаривали… Подъехала машина, затолкали их в будку, ещё и накостыляли.

— В вытрезвителе одежду отобрали, тогда и обчистили, — предположил Михаил. — В день получки они всегда руки греют. Подберут, обчистят, поди доказывай. Видать, никто не валялся, так они к нам привязались.

В лаборатории Виктор Григорьевич протянул им телефонную трубку.

— Звоните жёнам. — Оба, не сговариваясь, повернулись к Петру: — Лучше ты позвони. — Пётр позвонил в бухгалтерию жене Геннадия. Сказал буднично, словно ничего не произошло: — Геннадий работает. Вчера выпили они с приятелем. Он вам сам расскажет. Не волнуйтесь.

— С Мишкой, что ли? — Тон в трубке переменился. — Рабочие у вас пьянствуют, а вы — не волнуйтесь. Сам такой же.

Пётр положил трубку. Посмотрел на Геннадия: — Готовься.

В цехе долго не снимали трубку. Потом сняли и не стали разговаривать. Пётр позвонил ещё раз. Не представился, закричал в трубку: — Кто это? Немедленно позовите… — Командный тон подействовал.

— Пока он у меня здесь под присмотром был, ничего такого не случалось. Погнался, дурак, за длинным рублём, — сказала жена Михаила. — А Генка где?

— Здесь оба. Работают.

— Ладно. Разберёмся, — и положила трубку.

— Садитесь за мой стол и пишите объяснительные, — сказал Пётр, — только честно и подробно, иначе меня подведёте и себя.

Когда слесари ушли, Пётр обратился к Виктору Григорьевичу:

— Надо вытащить мужиков. Если придёт бумага из вытрезвителя, их передвинут в самый конец очереди на жильё. Перед пенсией получат.

— Попробую поговорить с начальником канцелярии. Может, уберёт бумагу, а мы отпишем, что меры приняты.

— Разрешите, я попробую. Схожу к тому секретарю, который помог перевести их с машзавода.

— Сходи. Хуже не будет. Прихвати новые образцы.

— Отдам свою коробку со всем набором. Чёрт с ней.

В обкоме вахтёр потребовал партбилет. Пётр развёл руками. Пришлось звонить в приёмную и объяснять, что дело срочное, касается фасонных профилей, и его пропустили. В приёмной сидели солидные дядечки. Пётр настроился на долгое ожидание, но его пригласили, как только секретарь освободился.

— Что нового на фронте профилей? — спросил секретарь. Пётр открыл коробку и протянул её через стол. — В порядке подхалимажа. — Секретарь взял коробку, стал расспрашивать для чего каждый профиль.

— Если вам интересно, я могу прислать пояснение к каждому профилю.

— Да, пригодится. Так с чем пожаловал?

— Все эти профили дело рук тех двух слесарей, которых вы помогли перевести с машзавода. Мы только начали разворачиваться и тут такое дело. — Пётр рассказал вкратце, что привело его в обком, и протянул объяснительные записки.

— Интересный сигнал, — сказал секретарь, просмотрев записки.

«Так я чего доброго в штатные стукачи попаду», — подумал Пётр.

И точно в ответ на эту мысль секретарь сказал: — Будет что интересное — заходи. Бумаги оставь. Ты им веришь?

— Как себе, — ответил Пётр. Попрощался и вышел. Солидные дядечки проводили его взглядом и переглянулись.

— Вы всё же подстрахуйтесь в канцелярии, — попросил он Виктора Григорьевича. Прошла неделя, потом вторая — бумага не поступила. Слесари работали молча в тягостном ожидании неизбежного. Неожиданно позвонили из милиции. Спросили Коваля П.И. и довольно вежливо попросили прийти с рабочими. Начальник райотдела указал на стулья. — Присаживайтесь, товарищи. И чего было обком беспокоить? Пришли бы ко мне и всё уладили. Меры приняты, виновные понесли наказание.