Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

• Название: Тропа Исполинов
• Автор: Феликс Эльдемуров
• Жанр: Фэнтези

---

Более всего его поразили дворцы. Или... это были не дворцы? Собранные из облаков, прошитые звездными нитями, с нависающими в лиловом полумраке башнями, и флаги, подхваченые ветром, на длинных позолоченных шпилях... Одно из этих удивительных зданий должно было вот-вот родиться на полотне, выставленном на мольберте. Над карнизами и кровлями, над вершинами гор и полосами пенного прибоя, над облаками и проблесками солнечного света парили длиннокрылые существа - быть может, ангелы, быть может - духи воздуха. Леса и горы пестрели существами, которые выглядывали из-за деревьев, копошились в цветах и разноцветных листьях, ныряли и выныривали по горным ручьям и протокам...

Скрип шагов и болезненное покашливание донеслись из коридора. Тинч привстал с табуретки. В проем двери, подобно гигантскому киту или крабу заходил, забредал, заваливал сам хозяин мастерской. Обрюзгший, потный, с толстыми колбасками усов, он замечал - или не замечал Тинча. Посапывая как носорог, Моуллс грузно прошествовал к вешалке для одежды, плюхнул на нее бесформенный, весь в снегу с дождём серый плащ и зонтик. С усилием стащил с плеча толстенную кожаную сумку, пыхтя - установил в углу громадных размеров тубус.

- Давно ждёшь? - пытаясь развернуться в узком пространстве между вешалкой и шкафом, с одышкой спросил он. - Ты и есть Хромой?.. Охх!

Приглаживая длинные потные волосы, присел на соседний с Тинчем табурет. На Тинча исподлобья смотрели маленькие тусклые глазки, похожие на две свинцовых плошки из-под белил... И Тинч, которому нечего было терять, тоже смотрел в глаза Моуллса.

- Ты гордый... - не отводя печального и пристального взгляда, произнёс художник. - Вот что, паренёк... Я устал и мне не хочется играть с тобой в гляделки. Посмотри-ка в той сумочке в углу... Ты отыщешь там фляжку с молоком и кусочек масла. Будь добр, сходи на кухню (это рядом, направо по коридору), вскипяти молочка и добавь в него масло... и, пожалуй, щепотку соли... Потом - поговорим детально. Хорошо?

Похоже, о возможности пойти в выбивальщики ковров можно позабыть... Или всё-таки нет?

Поверх кувшинчика горячего молока Тинч положил ломоть белого хлеба.

- Шибко бегаешь для хромого, - приветствовал его художник.

Он всё так же, ссутулясь, восседал на том же табурете. Только теперь в руках его был рисунок Тинча. Отхлебнув молока и закусив хлебом - ткнул пальцем в бумагу:

- Это что за загогулина? Да нет, не эта...

- Кстати, - как бы невзначай прибавил он, - трое пачкунов, что опозорили школу, больше не будут ходить на занятия. Хотя я, конечно и потеряю на этом кое-какие дивиденды... Это ты мне здорово удружил, поросёнок... Но здесь прав ты: художник не должен опускаться до такой низости...

- Это смерч, - пояснил Тинч. - Смерч, летящий с моря.

- Хм... Так тебе доводилось наблюдать это явление? Какой ты счастливый! Так... А это что за девица? И где у неё подбородок? Да и руки, пожалуй, тяжеловаты... Не её это руки...

И вдруг как-то по-особенному, с дружеской усмешкой, снизу вверх посмотрел на Тинча.

- А я, кажется, знаю, кого ты хотел изобразить... Подай-ка... со стола... листок бумаги и карандашик!

- Судя по всему, она чаттарка. Так? Это значит, скулы, выраженные надбровные дуги, миндалевидные глаза, так? Изобразим ее сидящей... Руки она должна держать вот этаким манером...

- Откуда вы знаете?

- Так сейчас модно. Далее. Ну-ка... - он мельком заглянул в рисунок Тинча.

- Носик с горбиночкой, глазки чуть навыкате... Тонкие, слегка изогнутые губки...

- Вот, а теперь смотри!

И с листка на Тинча, грациозно изогнувшись в причудливой формы кресле, посмотрела его Айхо.

- Нагляделся? - спросил художник. Тинч инстинктивно потянулся рукой за изображением.

- Нет уж, нет уж! - сказал Моуллс. Неожиданно ловко приподнявшись с места, он поднёс листок бумаги к одному из канделябров. Рисунок вспыхнул и опеплился. Моуллс швырнул то, что от него осталось, в блюдце для окурков.

- Потом, как-нибудь, нарисуешь сам... Сам! И, наверняка - гораздо лучше. Назавтра, помимо исполнения обязанностей, начнёшь посещать занятия. Время для приёма пищи выкроишь по своему усмотрению. Об оплате уроков не беспокойся, старина Моуллс... и это как-нибудь переживёт... Да, ещё! Стамеска - это, друг мой - орудие труда, инструмент, а ни в коем случае не оружие. Согласен? Хотя... и тебя можно понять. Я бы на твоём месте... да... Иной бы просто пырнул наглеца его же стамеской в брюхо. Но за испорченный портрет - вычту. Нашёлся, тоже мне... герой романа.

В обрюзгшем лице его при этих словах что-то изменилось. Теперь он действительно походил на того молодого человека с портрета.

- А... Можно я принесу показать другие рисунки?

- Завтра, друг мой... Завтра... Боже, какое это великое, замечательное слово - "завтра"... Да, и спасибо за хлебушек!

3

Однако с завтрашним днем ничего не получилось. Моуллс, простуженный и усталый в скитаниях и поисках натуры, слёг и велел никого не принимать. Тинч по-прежнему обитал в маленькой комнатке в мансарде, только свободного времени поубавилось. В группе он оказался самым молодым, но память о его похождениях и способностях заставляла учеников держаться с ним с боязливой почтительностью. Среди них ему было не очень ловко. В такой обстановке у человека легко заводятся льстецы и завистники. Впрочем, со временем появились и настоящие друзья.

Учебные предметы давались легко. Он быстро и с радостью понял, что почти неощутимые простым глазом закономерности построения мира, что когда-то открылись ему в камне, на самом деле давным-давно известны и вовсе не являются его фантазиями. Правда, законы перспективы он сначала воспринял в штыки, это сильно расходилось с тем, как наблюдал пространство он. Тем не менее, он с готовностью и даже какой-то жадностью впитывал то, о чем говорили преподавателями. Книги по истории искусств в библиотеке Башни, куда он наконец-то получил доступ, он просто проглатывал и спустя какой-то десяток дней стал не просто изумлять, но и пугать учителей. Ему рекомендовали отдохнуть и не загружать излишне голову! А если у меня в голове полно свободного места? - спрашивал Тинч.

Линии... простые и сложные. Штриховка верная и неверная, "соломой". Приготовление красок. Мазки: "вороньи глазки", "снопики", "домики", "гвоздики", "мышиные хвостики", "крылышки"...

Его работа кипела. Обретя возможность свободно пользоваться не только карандашом и бумагой, но даже кистями и полотном, он продвинулся настолько, что однажды Хэбруд, преподаватель истории искусств, присмотревшись к одному из рисунков, с одобрением заметил, что Тинчу неплохо бы вновь повидаться с Моуллсом.

И вот, однажды вечером он, бережно сжимая в руках папку с самыми лучшими работами, снова постучал в дверь мастерской главы школы.

В ночь перед этим событием его посетил ужасный сон.

Что-то тёмное, напоминавшее гигантскую птицу, огромное как поле, опустилось за городом. Из глубины чудовищного брюха опустилась лестница и все жители города потянулись к этой лестнице.

Они поднимались и там, внутри, в огромном зале, снимали друг с друга одежду. Далее они стадом брели в обширный водный зал, где, смеясь и брызгаясь, отмывали тела от пота и грязи. Ещё далее - столь же огромный зал с бассейном, наполненным жидким тёплым маслом. Окунувшись в масло, люди, оставляя по полу жирные капли, весело спешили в следующий зал, где вываливались в муке. В последнем зале дышали жаром и шипели раскалённые сковородки...

Странно, но до этого ему никогда не снились кошмары. Или... то был не кошмар? Быть может, он действительно перезанимался?

Надо будет рассказать обо всем Хэбруду.

С ним у Тинча в последние дни сложились особенно добрые отношения. Тинч знал, что старина Хэбруд - невысокого роста, бородатый, внешне не особенно заметный, был человеком далеко не простым. При самой первой их встрече Хэбруд спросил:

- А скажи-ка мне, Хромой, ты был хромым всегда или...

- Или, - отрезал Тинч.

- Тебе известно, что на третьем этаже есть гимнастический зал? А может быть, ты решил всю жизнь оставаться хромым?

Тинч не знал, что ответить, а наверное - и как благодарить. Вскоре он, помимо учёбы и работы, под учительством самого Хэбруда, вовсю бегал, занимался приседаниями и прыжками, даже похаживал "гусиным шажком", преодолевая боли в ногах, спине, во всем теле. Лазать по канату Хэбруд заставлял его обязательно с использованием ног - приглядевшись, на что способны крепкие руки молодого Даурадеса.

- Ты не хитри, не хитри! Знаю, твоими ручонками можно орехи давить. Ты давай ногами, ногами!

- Хорошо! А теперь - на перекладину...

Меж щиколоток Тинча, в то время, как он болтался на турнике, вставляли листок бумаги, который надлежало не только не выронить, но главное - не помять.

Однажды Хэбруд, заметив, что начинающий подавать надежды ученик ведет себя как-то скованно, подозвал его к себе: