Анна Коростелева - Школа в Кармартене

• Название: Школа в Кармартене
• Автор: Анна Коростелева
• Жанр: Фэнтези

Что должны знать дети при поступлении в школу? Как ее найти, как разыскать в ней директора и как ответить на один-единственный билет. А чему обучают в этой школе? Как побороть дракона, как разговаривать с камнями, как воспринять китайскую поэзию и валлийский эпос, что такое чистая латынь и на какой латыни говорили в прошлом. А еще дети учатся играть в метаморфозы - дивная игра, всем стоит попробовать. А еще в этой школе происходят разные чудеса!

---

Его необычный собеседник слушал, низко опустив голову и, видимо, болезненно переживая каждое слово.

— Тут вы увидели Мартена и бросили ему в лицо, что он старый развратник. Это была правда, но она никак не относилась к делу. Потом вы сели на пол и бормотали со слезами, что вы не хотели, что вас нарочно довели до этого, что это было какое-то затмение, наущение дьявола, что вы недостойны жить… и так далее. Так вот, Оливер, поверьте мне: причиной всему этому не просто наущение дьявола или ваше моральное несовершенство, а совершенно конкретная болезнь, которую нужно лечить. Записи о ходе вашей болезни, — Змейк на ходу раскрыл записную книжку, — также малоутешительны. «Размышление об адских муках рождает у него лихорадку, когда он весь покрывается потом, его трясет, он чувствует, как холодеют его члены и не может встать. Наяву он видит пылающий крест, который наводит на него такой ужас, что он теряет сознание. Причиной долгих и мучительных припадков бывает у него раскаяние оттого, что он в молодости играл в карты. Ведет свою речь бессвязно, поминутно ссылаясь на апостолов». И так далее. Все это вместе безошибочно указывает на диагноз…

На какой диагноз это указывает, первокурсники так и не услышали, поскольку Змейк с Кромвелем завернули за угол, и их голоса по законам акустики исказились и рассеялись. Впрочем, Гвидион и так мог сказать, что эти симптомы указывают даже не на тяжелейший невроз, а, скорее всего, на одну из форм психопатии — параноидную.

Хотя движение в подземелье затихло, первокурсники все еще оставались за бочками. Гвидион медленно сполз по стенке до положения сидя на корточках и молчал.

— Выходит, Змейк здесь действительно есть, — сказал Ллевелис. — И, ты извини… но по-моему, он очень целеустремленно пропихивается к должности первого лейб-медика. А чем его место второго-то не устраивает?..

Гвидион только и сказал:

— Ну, ты же — не он.

— Брось. Правы старшие преподаватели. Старый ворон мимо не каркнет. Змейк — правая рука Кромвеля, да, по-моему, и левая, — продолжал Ллевелис. — Ладно. Нас не за этим вообще сюда послали, — буркнул он.

— А зачем? — тупо спросил Гвидион.

— За другим чем-то… дай соображу. Мы должны что-то такое… другое сделать. А! Определить сегодняшнюю дату. Пошли на заседание этого парламента, — там наверняка объявляют, от какого числа слушание. Объявят — и молотком таким деревянным — хрясь!.. Да пошли же! — и он чуть не за руку потащил Гвидиона за собой вдоль бочек параллельно движению Кромвеля и Змейка. Оказалось, что через каждые двадцать ярдов те останавливаются, и между ними происходит новый взрыв истеричной беседы.

— Бочки вот эти вот, вдоль которых мы ползем, если ты обратил внимание, — пороховые, — вскользь заметил Ллевелис.

— Любая болезнь — это Божье благословение, — утверждал Кромвель, — и я с полной уверенностью заявляю, что во время моих приступов меня посещает Господь, являя мне силу Отца своего! Вот только, боюсь, я слишком впечатлился этой историей с Кэмпбеллом, — его уверенность внезапно сменилась тихим тоном обреченного, — и уж конечно, ночью меня будут мучить призраки.

— У меня есть прекрасное успокоительное. Оно помогает и в случаях куда более тяжелых, чем ваш. Еще Нерон Август принимал его в периоды обострений, — сказал Змейк. — Однако оно у меня наверху. Хотя нет, постойте, — продолжал он, сунув руку за пазуху, — почему-то оно у меня с собой. Вероятно, это знак.

Кромвель трясущейся рукой взял склянку.

— А вечером я вам отворю кровь, милорд, и вам станет гораздо легче, — добавил Змейк.

— Кровопускание же ни от чего не помогает! — возмутился за бочками Гвидион. — Это не метод лечения!.. Змейк не мог сказать такое всерьез!

— А почему нет? — пожал плечами Ллевелис. — Змейк консервативен во всех своих проявлениях.

…Очутившись наконец в Палате общин, вскарабкавшись по лестнице, которую Ллевелис обозвал «витиеватой», и юркнув на балкон, на задние лавки галерки, они смогли отдышаться и усесться на длинную скамью, отшлифованную за много лет простонародьем. Кромвель со Змейком, разумеется, не воспользовались витиеватой лестницей, а прошли вперед и поднялись на возвышение, где уже беседовали какие-то суровые законники. Генерал-майор Ламберт, как две капли воды похожий на себя самого, точно списанный с картинки в энциклопедии, забавлялся в углу с котенком. Кругом целыми стаями слонялись собаки и еще какая-то непонятная живность. Один из членов парламента был даже с совой на поводке, и притом жирнющей. Часть бумаг была почему-то разложена не только на столе у спикера, но и на полу перед этим столом. «Чтобы Евангелие цвело во всем его блеске и чистоте, как теперь принято выражаться, — издевательски говорил кто-то, — вовсе не нужны такие жестокие казни». «У вас такой вид, Флитвуд, словно вы уже обрели спасение и теперь свысока поглядываете на других», — пошутил Кромвель, пробираясь за его спиной к своему креслу. Флитвуд перекосился. Позади заседающих было огромное окно. Лавки поднимались амфитеатром. Именно там, в Палате общин, Гвидион вынырнул из тихой задумчивости и высказал предположение:

— Может быть, Змейк хотел спасти Кэмпбеллу жизнь? Просто он по каким-то причинам не мог этого обнаружить. Я… почти уверен в этом, потому что… потому что у него доброе сердце.

— А по-моему, Змейк готов был выбросить Кэмпбелла хоть в мусорный ящик. Знаешь, чтобы твой акт милосердия так мерзко выглядел, надо быть поистине великим человеком, — отозвался Ллевелис.

На стене справа от них висела не очень искусная картина, от которой, однако, если долго к ней присматриваться, со временем делалось не по себе. Там изображено было очень большое дерево, под которым паслись жирные овечки. Пас их пастушок, с лицом, сильно напоминающим Кромвеля, и с посохом.

— А посох он держит так, как будто собирается сейчас поддать какой-нибудь овце, — заметил Ллевелис, и тут его осенило. — О Боже! А развесистое дерево — это олива.

— Почему? — не понял Гвидион, поглощенный своими горькими мыслями.

— Потому что он Оливер.

— Э?..

— А ты еще вон туда посмотри, — предложил Ллевелис.

На второй стене была еще более безобразная, но менее аллегоричная картина. Это был опять же Кромвель, в железном облачении, в одной руке — Библия, в другой — жезл. Над головой у него летал откормленный голубь. В клюве у голубя была ветвь; в видовой принадлежности ветви Гвидион с Ллевелисом уже не сомневались.

— Гораздо лучше было бы сделать Кромвеля в виде статуи, — рассудил Ллевелис. — Он должен стоять в величественной позе и указывать всем на дверь. А у ног его… ты видишь? — вернулся он к картине.

— Он попирает кого-то ногами, — сказал Гвидион, силясь разглядеть, в чем там дело. — Какую-то женщину с хвостом. Видимо, этому есть какое-то объяснение, — призвал он на помощь здравый смысл. — Погоди… может быть, даже это не женщина… а мужчина… но кто-то с хвостом.

— Ну, это да. А еще ниже-то, совсем у него под ногами… ты видишь? — не отставал Ллевелис.

У ног железнокованного Кромвеля обретались мелкие людишки, ужасно мелкие.

— Много мелких человечков, — прошептал Ллевелис.

Потом они принялись рассматривать людей в парламенте.

— Не думал, что эти штаны у них так резко заканчиваются, — простодушно прошептал Гвидион.

— А на нас-то что надето? — напомнил Ллевелис. — Нас-то Курои в какие, по-твоему, штаны облачил?

— Да, действительно, — сказал Гвидион, опуская взгляд на собственные штаны. — Слушай, а почему все без париков? Я всегда думал, что в XVII веке…

— Да, но не при Кромвеле, — путем некоторого напряжения вспомнил Ллевелис. — Пуританское же правление. Парики запрещались, но длинные волосы разрешались, просто считалось неприличным чересчур за ними ухаживать: слишком часто мыть или еще что-нибудь такое.

Тем временем внизу началось заседание парламента. Зал очистили от собак и прозвонили в колокольчик, но дела как-то быстро пошли вкось и вкривь. Не успел спикер объявить, какое сегодня число, на что очень рассчитывал Ллевелис, как слушание было прервано приходом каких-то крайне неприглядно одетых людей. Поднялся шум, кто-то кого-то отталкивал.

— Вы не должны здесь находиться, вы нарушаете неприкосновенность парламента! — кричал кто-то.

Навстречу оборванцам вышел офицер мушкетеров, обязанных поддерживать порядок в зале, и спросил:

— Что вы здесь делаете?

— Мы ищем Господа, — был ответ.

— Поищите его где-нибудь в другом месте. Не видите, его здесь нет? — дружески посоветовал офицер.

Новоприбывшие не успокаивались и продолжали протискиваться к столу спикера. Между скамьями и столом, где сидел спикер, была деревянная перегородка, похожая на прилавок. Они перелезли через перегородку и подступили к Кромвелю поближе. Кромвель отшатнулся от них.