Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

• Название: Резиновое солнышко, пластмассовые тучки
• Автор: Андрей Войницкий
• Жанр: Короткие истории

Идея повести «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» возникла после массового расстрела учеников американской школы «Колумбина» в 1999 г. История трех подростков, которые объединяются, чтобы устроить кровавую баню в своей школе стала первой в Украине книгой о школьном насилии. По словам автора, «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» — не высокая литература с витиеватыми пассажами, а жесть как она есть, история о том, как город есть людей, хроника ада за углом свежевыкрашенного фасада. «Это четкая инструкция на тот черный день, когда вам придется придумать себе войну, погибнуть в ней и сгнить в братской могиле вместе со своим батальоном неудачников», — говорит Войницкий.

---

Газета обрывалась. Горик посмотрел другую сторону — на фото стандартно-красивой женщины засохло дерьмо. Горик выбросил газетку. Он был в бешенстве. В этих нескольких словах богемной дуры прозвучал приговор для него и таких как он. Приговор незаметный, лицемерный и чудовищный.

Родись только в правильной семье — и у тебя моментально появятся общепризнанные таланты. Пятилетний ублюдок, сытый и благоухающий прочитал тупой мамаше дебильный стишок — и вот об этом уже знает пол бывшего Союза. И впредь будет так же. Толпы более умных и талантливых будут читать о нем на обосраных помоечных обрывках; он же, закончив все, что необходимо, полезет вверх под гром аплодисментов, сделается богатеньким снобом, будет распинаться о нечеловеческом труде и плотном графике гастролей, заявит, что всего добился сам, что его успех закономерен, а прозябание в говне многих и многих объясняется их серостью и ленью. И во многом будет прав — когда вокруг лишь копоть неизбежно будешь серым, когда твоя работа — рытье траншей и чистка унитазов, как тут не стать ленивым. Мажорный сынок получит все, он будет избранным, у него будет трагедия художника, и когда он, наконец, сдохнет от сифилиса и наркотиков в газетах напишут: «жестокий мир не терпит гениев» или штамп в этом роде. Им будут всю жизнь восхищаться, а Горика будут всю жизнь презирать.

Горик ощутил возле себя движение, резко обернулся и увидел бегущую к нему большую черную дворнягу, напоминающую дога. Оскаленный, похоже, бешеный щенок-переросток. Горик ощутил промелькнувший ужас. Щенок с утробным рычанием бросился на Горика, но бросился как-то странно — не стал кусать, а просто злобно навалился носом на его правую ногу. Горик действовал инстинктивно. Он резко размахнулся, и пнул щенка так, что тот пискляво завыл, отлетел и сорвался с обрыва.

Все произошло внезапно. Обрыв был многометровый, внизу камни. Горик подскочил к краю, ожидая увидеть далеко внизу подыхающего зверя, но зверю, оказывается, повезло — он упал на черный узкий пятак земли, который висел в воздухе на корнях дуба. Собака металась: от одного края к другому, отчаянно заглядывая вниз на камни. Положение пса было безнадежно, даже если земля не обрушится, животное сдохнет от голода.

Горик ощутил веселое злорадство. Укусить меня хотела, сука… Было радостно на душе, впервые в жизни он так легко и жестоко расправился с обидчиком. Он чувствовал себя сильным, представлял, что на месте дворняги отец, захотелось медленно и мучительно добивать жертву… И чтобы она кричала…

Горик наносил к краю обрыва камней и осколков кирпичей. Искал крупные. Пес метался на пятачке над смертью. Горик боялся одного: что собака умрет слишком быстро.

Он поднял руку над обрывом и отпустил первый кирпич. Тот рухнул возле собаки и она, встрепенувшись, его обнюхала.

Второй камень Горик швырнул — резко, со всей силы — и попал зверю в бок. Раздался глухой удар, собака взвыла, и забилась под корневище дуба. Горик отошел вправо, и мишень вновь оказалась в поле зрения. Он бросал кирпичи с бешеным варварским азартом, они летели собаке в бок, в позвоночник, в голову, но она уже не двигалась с места, лишь выла и вздрагивала, прижимаясь к земле.

Наконец, камни закончились. Горик швырнул найденную здесь же бутылку, но промахнулся. Пятачок земли медленно осыпался под тяжестью животного и ударами камней, и нужно было найти что-то достаточно крупное, чтобы пес сорвался вниз. Горик огляделся и заметил валявшийся в грязи унитаз.

С дикими усилиями Горик дотащил унитаз до края обрыва. Взглянул вниз. Возможно не зацепит, отметил с неудовольствием. Толкнул ногой.

— Ну! — заорал Горик.

Очень хотелось, чтобы унитаз врезал псине по башке, но тот лишь зацепил зверю бок. Собака взвыла и тут же осыпалась под ней земля, и собака полетела вниз вместе с унитазом.

У Горика аж дух перехватило, так интересно было, выживет пес или нет. Зверь шлепнулся на камни с тупым звуком. Рядом грохнулся унитаз. Вокруг были земляные комья. Некоторое время пес не двигался. Затем пошевелился, с трудом поднялся и похромал к помойке.

— Куда?!! — свирепо заорал Горик сверху. — А ну назад, сучара!!!

Игрушка пыталась убежать, но игра еще не закончилась.

Горик помчался вдоль обрыва. Внизу он был минут через пять. Пес уже немного отошел и пробирался вглубь помойки по кучам рыхлого вязкого мусора. Горик быстро догнал зверя. Тот двигался медленно, поджав лапу. У собаки кровоточил бок.

— Что, блядь, съебаться хотел? — поинтересовался Горик. — Не-е, от меня не съебешься!

Горик со всего размаху пнул собаку по ребрам, словно футбольный мяч. Он вдруг понял, как это возбудительно — бить по мягкому, ломающемуся, живому, по испытывающему боль…

Горик наносил удары один за другим, бил по туловищу, по больной лапе, по черепу, по гениталиям… Потом он понял, что зверь уже никуда не убегает, но продолжал наносить удары, а когда находил рядом камни, то швырял ими в собаку.

— Я тебя, гнида, научу, — говорил Горик, нанося новый удар. — Я тебя заставлю меня уважать… Ты, блядь, еще пожалеешь, что родился… — он поднял железный прут и стал лупить им подыхающего зверя по позвоночнику. — Ты, блядь, узнаешь… гандон ты рваный…

Удары железа по биомассе были особенно гулкими и отчетливыми. Пес уже не пытался подняться, он скулил все тише, из пасти струилась почти черная кровь. Горик чувствовал себя триумфатором. Один за другим проплывали лица врагов — тех скинхэдов, с которыми он встретился в прошлом ноябре, школьных и дворовых гопников, отца, Кузи…

Он уже почти поверил, что наконец-то смог, что наконец-то что-то сделал, не промолчал, не спрятался, не заплакал… Он почти поверил, но вдруг услышал собственные слова: «гандон ты рваный… ты, блядь, узнаешь…». Это были слова отца. Так он говорил, когда по пьяне месил Горика ногами.

И промелькнула мысль, что, на самом деле, он не наносит мстящие удары по кукольному миру, а бьет такую же жертву, как и сам, действуя строго по инструкциям кукол. Может этого-то от него и ждали, к этому готовили и это — лишь этап подготовки. Ненависть пошла по людям как ток по проводам. Отец тоже был когда-то жертвой, и эти слова вместе с ударами ему тоже передали. Так актеры передают друг другу маску в театральной гримерке. Куклы передают друг другу маски, внезапно понял Горик. Пыльные оскаленные маски.

…Пес валялся в луже крови, среди пищевых отходов, бумажек, проволоки и говна. Горик давно перестал бить. Мысль пролетела слишком быстро, остался лишь образ — голая пластмассовая кукла на обочине, затоптанная, с вывернутыми руками и выпавшим глазом. Горик отшвырнул прут. Пес хрипел, сдыхая. На черной шерсти сохла кровь.

Горик смотрел на кроваво-желтые клыки, на окровавленный нос, на застывшие круглые глаза, а потом вдруг присел на корточки и погладил собаку по голове, чувствуя, как набегают слезы.

* * *

Горик полночи шлялся по мерзлым брагомским улицам пришел в школу только чтобы поспать. Идти домой было нельзя.

Он проснулся, когда прозвенел звонок с урока, сходил в туалет, вернулся в класс и обнаружил неприятное оживление. В класс пришли Кича и Мамай. Они переговаривались о чем-то с Дудником и Несмешным. Горик поднял голову и встретился взглядом с Мамаем в другом конце класса. Мамай ему улыбнулся. Горик понял, что нужно сваливать, но ему очень хотелось спать.

Он спал беспокойно, просыпаясь от звонков. На уроке химии его разбудили под общий хохот класса и вызвали к доске. Он ничего не знал, над ним поиздевались минут пять, поставили два и отпустили.

Перед последним уроком в класс пришла Зарубницкая, классная руководительница. Горик уже не спал.

Зарубницкая отличалась от остального человечества чудовищным внешним видом. Она носила пестрые одежды, которые, кроме как на ней нигде больше не встретишь, и обильно пользовалась косметикой от чего ее лицо теряло все человеческое. Еще у нее была огромная страшная прическа вроде тех, которые носят японские женщины. Когда-то Зарубницкая даже выиграла конкурс на самую оригинальную прическу в городе. Все это вместе делало ее похожей на чью-то психотропную галлюцинацию.

Все поднялись.

— Садитесь, — разрешила Зарубницкая. — Так, кто у нас сегодня дежурит? Так, Хаширяна за последней партой вижу, а еще кто? (Горик понял, что он сегодня дежурит) Селиванова! Ты же в прошлый раз отпросилась?

Катя вяло попыталась оправдаться.

— Отпросилась! — радостно подтвердила классная. — Сегодня дежуришь с Хаширяном. Чтоб все было чисто. И не забудьте дети, во вторник родительское собрание.

Зарубницкая ободряюще улыбнулась классу, и от ее улыбки кто-то поседел. Она вышла из класса. Прозвенел звонок.

Закончились уроки. Все стали расходиться. Горик переворачивал стулья и ставил их на парты. Катя вытирала доску. Краем глаза Горик следил за Дудником, и Несмешным. Они явно не торопились уходить.