Норман Дуглас - Южный ветер

• Название: Южный ветер
• Автор: Норман Дуглас
• Издательство: И.Т.Д. «Б.С.Г.-ПРЕСС»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-93381-147-5

«Южный ветер» (1917) — самая знаменитая книга английского писателя Нормана Дугласа (1868–1952), выдержавшая более двух десятков переизданий у себя на родине и переведенная на многие языки, впервые издается в России. Действие романа происходит на вымышленном острове Непенте, название которого означает лекарство, избавляющее от боли и страданий или «блаженство», однако именно здесь героев ждут непростые испытания…

…У Дугласа настолько оригинальный склад мысли, что, читая «Южный ветер», ты нет-нет да похвалишь автора за точно найденную форму выражения вещей весьма тонких, едва уловимых.

…Ведь на самом деле лишь ничтожнейшая часть того, что мы называем «сутью вещей», попадает на страницы романов, а главное обычно остается «за кадром». Именно в этом я нахожу достоинство «Южного ветра»: в нем схвачено многое из потаенного, невысказанного, и это лишний раз доказывает, в каких жестких тисках литературных условностей находится обычно писатель, а вместе с ним и мы, читатели.

Вирджиния Вулф

Позволю себе расслабиться и немного побрюзжать. Мне семьдесят пять. За свои годы я прочел столько романов, что их хватило бы на все семьсот пятьдесят. Более двадцати лет я, профессор английской литературы Эдинбургского университета, занимался тем, что рецензировал книги — десятки и сотни французских и английских книг. Следующие двадцать лет — уже в начале так называемого нового столетия — ушли на поиски действительно «нового» романа, который было бы не стыдно порекомендовать почитать другу. И вот итог: две книги. Вторая по очередности, но не по значимости принадлежит Норману Дугласу — это его «Южный ветер».

Джордж Сейнтсбери

Я согласен, что ваш шедевр — это «Южный ветер», а самое внушительное произведение — «Старая Калабрия»… В самом деле, не перестаешь поражаться бесконечной игре фантазии, притом, что общее впечатление — донельзя емкое и целостное. Большая редкость, скажу я вам, в наше-то худосочное время встретить эдакие молочные реки. У вас всего через край: энциклопедической учености, юмора, художественности, философской глубины, и что поразительно — понимаешь, что все это — лишь верхушка айсберга…

Литтон Стречи

---

Внезапно в поле зрения епископа оказалась щегольская гребная лодка, направлявшаяся к нему со стороны маленькой бухточки и находившаяся уже в нескольких ярдах, когда он её заметил. Епископ умело нырнул, а вынырнув, обнаружил прямо над собой мистера Кита, улыбавшегося ему, с глуповатым благоволением взирая сквозь очки.

— Прекрасно выглядите, — сказал мистер Кит. — Совсем как русалка, только без хвоста.

— Вы мне льстите.

— Нисколько. Забирайтесь в лодку, я вас покатаю.

— Может быть, всё же прихватить с собой одежду?

— Как вам будет угодно. Если хотите одеться, мы можем снять вас вон с того валуна.

— Вы очень любезны.

Ещё бы не любезен. Пригласить кого-либо из друзей на борт одной из своих яхт или гребных лодок означало для мистера Кита совершить акт редкостного самоотречения, ибо он говорил, что нет на свете судна, будь то даже океанский лайнер, достаточно просторного, чтобы вместить более одного пассажира.

— А вы не без удобства устроились, — заметил епископ, ступив на борт и оглядевшись. — Полагаю, барка Клеопатры выглядела примерно так же.

— Ветерка, заслуживающего такого названия, сегодня не предвидится. Вот и приходится грести.

Красного шёлка навес преграждал дорогу солнечным лучам; убранство крохотного судна — редкого сорта полированное дерево, сафьяновые сиденья и разного рода замысловатые приспособления — свидетельствовало о вкусе или по меньшей мере доходе сибарита. Вёслами орудовали седоватый, загорелый моряк и его курчавый сын; на корме восседали двое слуг Кита, которых мистер Херд мог бы принять за чету древнегреческих гениев-покровителей, если б стоявший между ними огромный, современной работы плетёный короб не портил впечатления. Короб беспокоил епископа как своим несоответствием общему антуражу, так и тем, что он никак не мог понять его назначения, но мистер Кит в конце концов разрешил эту загадку, сказав:

— Я подумал, что стоит самому взглянуть на источник Святого Илии, а заодно и позавтракать на берегу. Не знаю только, хватит ли нам двоим содержимого корзинки?

— Вот этой? Подумать только. Я уж решил, что вы в ней небольшое пианино везёте. А что за источник?

— Так вы ничего не слыхали? Совсем ничего?

И он рассказал о событиях предыдущего дня.

— Как? — продолжал он. — Вам даже про мисс Уилберфорс ничего не рассказывали? Не знаю, то ли она решила, что у неё опять день рождения, то ли дурные знамения подействовали ей на нервы… Обычная, в общем, история, хотя и с несколько большим размахом. С гораздо большим. Видите ли, была уже поздняя ночь, а ей непременно хотелось спеть «Доброе старое время», да она ещё пыталась перевести слова на свой собственный, не вполне обычный итальянский арестовавшему её полицейскому. Короче говоря, шум стоял изрядный, пока кто-то не выбросил из окна одеяло. Полицейский оказался новичком, ещё не знакомым с её повадками, так что они его потрясли до глубины души. К тому же его жена пожаловалась Судье, а тот поутру дал мне знать, что она сидит в кутузке.

— В тюрьме? Английская леди?

— Ну, вообще-то далеко не впервые. Однако, моя реакция ничем не отличалась от вашей. Я выкупил её и заткнул Судье рот пятидесятифранковым билетом. Только пожалуйста — строго между нами.

Услышанное не порадовало мистера Херда. Как-то оно выбивалось из царившей на Непенте гармонии. Он заметил:

— Судя по всему, в том, что касается скандальных развлечений для общества, на мисс Уилберфорс вполне можно положиться. Я был бы рад чем-нибудь помочь этой несчастной.

— Милейшая женщина! Не представляю, что бы мы без неё делали. Кстати, вы Дениса в последнее время не видели? Нам следует быть поласковее с этим молодым человеком, Херд. По-моему, здешний ясный языческий свет не сделал его счастливее. Что-то его гнетёт. Какое вы о нём составили мнение?

— О Денисе? Никакого.

— Вы меня заинтриговали.

— Чем же?

— Тем что шкала ваших ценностей кажется мне перевёрнутой с ног на голову. Ваше сердце остаётся глухим к Денису, но открывается навстречу никчёмной и неизлечимой пьянчужке. Одна счастлива сверх всякой меры, у другого явно неспокойно на душе. Но последнее оставляет вас безразличным. Как бы вы это объяснили?

Мистер Херд задумался. Может быть, его ценности действительно извращены? Не совершил ли он чего-то такого, за что ему следует себя укорить? Он вспомнил о недавней встрече с Денисом, похоже, и впрямь пребывавшем в унынии; они обменялись несколькими приветственными словами и разошлись. Пожалуй, ему следовало проявить несколько большее дружелюбие. Нужно будет при первой же возможности искупить свою вину. Он спросил:

— Какие-нибудь родственники у него есть?

— Мать, она сейчас во Флоренции. Они, сколько я понимаю, в размолвке. Вероятно, он видит её насквозь, как видит насквозь Герцогиню, как видел бы и нас с вами, если бы мы ему позволили. Пока же он блуждает в мечтательных потёмках, пытаясь нащупать собственный путь в жизни и научиться от всех нас чему-либо полезному. Что общего может иметь такой человек с матерью, какой бы та ни была?

— Всё, — с энтузиазмом откликнулся мистер Херд.

— Решительно ничего. Вы думаете о собственной матери. Забывая, что вы с ней совершенно не видитесь. На таких условиях любой сын может сосуществовать с какой угодно матерью. Но факт остаётся фактом: никто не понимает юношу так мало, как его мать. Оглянитесь вокруг и вы поймёте, что это правда! Почитай отца и мать твоих. Пожалуй. Но прежде чем ожидать возникновения сколько-нибудь разумных отношений между сыновьями и матерями, следует привить последним хотя бы начатки цивилизованности. Дочери дело иное. Они циничнее, не такие идеалистки, они способны ладить с матерями, потому что способны над ними смеяться. Я говорю об общем положении дел. Разумеется, существуют блистательные исключения. В настоящее время мать приносит дитя в мир, но, похоже, этим деянием её возможности и исчерпываются. Ни одна из них не в состоянии удовлетворить даже элементарные животные потребности своего ребёнка. Просто поразительно, какое количество детей ухитряется выжить вопреки усилиям их матерей. Спросите любого врача.

— Если это так, значит, что-то неправильно в нашем общественном устройстве. Будьте уверены, самка канарейки настолько же толково исполняет свои обязанности, насколько самец — свои. Но если судить по опыту, приобретённому мной среди лондонской бедноты, то отец зачастую просто паразитирует на жене и детях…

— Возможно, мы оба правы. Но я всё же хотел бы, чтобы вы немного занялись Денисом. Ладно? Возможно, вы не разобрались в его характере. А может, он вас побаивается.

— У вас есть конкретная причина для…

— Мне не нравится как он выглядит. В последние дни в нём появилось нечто трагическое.

Мистер Херд почувствовал некоторую досаду. В конце концов, он приехал на Непенте не для того, чтобы утешать впавших в меланхолию студентов.

— Прискорбно думать, что юноша выделил именно меня в качестве объекта недоверия, — сказал он. — Хотя с другой стороны, я не замечал, чтобы у него и для других находилось много слов — для Консула, например, или для мистера Мулена.

— Для Мулена? Он совершенно прав, не желая связываться с Муленом. Совершенно прав. Это доказывает, что у него есть интуиция. Я выяснил, кто такой Мулен. Мерзкий тип. У него много чего на совести. Живёт за счёт женщин и шантажа. Его настоящая фамилия Ретлоу.

И словно желая оставить эту тему, мистер Кит раскурил сигару.

— Вы сказали Ретлоу? Странно.

Фамилия показалась епископу знакомой. Где он её слышал прежде? Он порылся в памяти. Где же это могло быть? Ретлоу… Фамилия не очень распространённая. Видимо, какая-то давняя история. Но где?

В Африке, или может быть раньше?

Его размышления прервал голос старого лодочника, который, выпустив весло, указал на темневший неподалёку утёс и произнёс на сносном английском (все представители старшего поколения туземцев говорили по-английски, — их дети осваивали русский): — Скала самоубийц, джентльмены. Ах! Много бедного христианина я здесь подобрал. Бросился вниз. И умер. Иногда на кусочки. Здесь кровь. Здесь мозги. Здесь нога и ботинок. Здесь палец. Ах! Бедный христианин. Это так, джентльмены.

Епископ, поёживаясь, оглядел мрачную базальтовую стену и обернулся к своему спутнику.

— Отсюда действительно кто-нибудь бросается вниз?

— Довольно редко. Не больше трёх-четырёх человек за сезон, так мне говорили. Местные жители, если и кончают с собой, то как правило без эффектов, которых позволяет ожидать окрестный пейзаж. Стреляются или травятся, проявляя тем самым заботу о ближних. Мало, знаете ли, приятного тащиться в такую даль на вёслах и с риском сломать себе шею лезть на скалы, по кускам собирая в мешок из-под картошки человеческие останки.