Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

• Название: За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском
• Автор: Лев Славин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Повесть известного советского прозаика и драматурга Льва Славина «За нашу и вашу свободу!» выходит в серии «Пламенные революционеры» вторым изданием. Первое издание получило широкий отклик читателей и прессы. Эта книга посвящена короткой, но прекрасной жизни Ярослава Домбровского. Перед читателем откроются картины польского восстания 1863 года и борьбы французских коммунистов на баррикадах восставшего Парижа. Автор прослеживает судьбу своего героя с детства до последних дней, когда генерал Парижской коммуны Ярослав Домбровский вместе с французским народом отстаивал святое право человека на свободу.

---

Единственным человеком, вызвавшим одобрение Домбровского, был Ромуальд Траугут, последний диктатор восстания. Подполковник русской службы, военный инженер, он с самого начала прибегнул к мерам, которые давно надо было предпринять. Во-первых, он попытался свести повстанческие отряды в регулярную армию, пополнил ее свежими силами. Далее он обратился за помощью к народу. «Восстание без народных масс, — заявил он, — это не более чем военная демонстрация». Все это было разумно, однако время было безнадежно упущено. Восстание затухало. Объявленное Траугутом всеобщее ополчение не собрало людей. Сам он попал в руки царских палачей и был казнен.

Казни следовали одна за другой. Генерал-губернатор Муравьев, вошедший в историю под кличкой Вешатель, неистовствовал в Вильно. Не отставал от него в Варшаве наместник Царства Польского фельдмаршал Берг. Они покрыли Литву и Белоруссию виселицами, залили кровью. Участники восстания — польские патриоты, русские, белорусские, украинские революционеры — показывали примеры героической душевной стойкости. В Вильно был казнен Кастусь Калиновский. Зная о неизбежном смертном приговоре, он в тюрьме писал и передавал на волю «Письма из-под виселицы» (так он сам озаглавил их!), полные страстных призывов к революционной борьбе.

Погибли в петле военный начальник Могилевщины Звеждовский, члены подпольного правительства Краевский, Точинский, Езеранский.

Обращаясь к царским солдатам, посланным на подавление восстания, Герцен писал в статье «Мясоеды самодержавия»:

«Бедная, опозоренная, обманутая Россия, темная Россия, она не знает, что делает, как не знали львы, терзающие святых мучеников перед благородной римской публикой, что за кости трещали в их челюстях… Темный, слепой лев, помни это…»

Царский наместник граф Берг делал вид, что ничего особенного не произошло. Он устраивал в Варшаве балы, на которые не приходил ни один поляк. В цинизме своем Берг дошел до того, что издал приказ, запрещающий ношение траура, которым польские женщины публично подчеркивали свое единение с жертвами царского произвола и жестокости.

Казалось, после смерти Андрея Потебни уже ничто не могло тронуть Домбровского. Молча, с неподвижным лицом выслушивал он скорбные вести, приносимые ему с воли Пелей. И все же две смерти исторгли слезы из этого железного человека. В Плоцке был расстрелян Зыгмунт Падлевский. В неравном бою его полуторатысячный отряд был разгромлен. Падлевский попал в плен. Рассказывали, что и под дулами палачей он не выпускал из рук фотографии с надписью: «В память встречи в Лондоне 19 июля 1862 года от А. Герцена».

Еще более потряс Домбровского рассказ о гибели друга его Зыгмунта Сераковского. Никогда не забыть Домбровскому тот замечательный вечер, когда Сераковский привел его к Чернышевскому. И вот сейчас… Пламенное воображение Домбровского явственно представляло себе картину конца Сераковского.

Сераковский был один из тех, кто больше других вовлекал в восстание широкие крестьянские массы.

И все же он был разбит. Тяжело раненный генерал укрылся с несколькими людьми в лесной избушке. Здесь его настигли. Он лежал на соломе под стеной и казался умирающим. Несмотря на это, он был спокоен и сказал русскому офицеру, торопившемуся вывезти его:

— Погодите, я напьюсь чаю, это придаст мне силы.

В отличие от Сераковского, офицер нервничал. Он боялся нападения повстанцев, собиравшихся выручить своего плененного генерала (к этому времени Сераковский имел чин генерала).

Офицер сказал:

— Сераковский, о вас говорят, что вы человек с железной волей. Так докажите, что вы и без этой чашки чаю найдете в себе силы поехать.

Нашли коляску и перенесли его туда. Поехали. Конвоиры все время боялись нападения из засады. Один из унтер-офицеров подбежал к офицеру, который сидел в коляске, и сказал, указав на Сераковского:

— Ваше благородие, дозвольте спросить, ежели на нас нападут, прикажете его заколоть?

Офицер смутился, а Сераковский воскликнул:

— Вот азиатские нравы: говорить во всеуслышание такие вещи!

Офицер забормотал, что солдаты считают повстанцев не военнопленными, а разбойниками.

— Какая дикость! — сказал Сераковский. — С вами воюет народ. Когда я выходил из Ковно, меня сопровождали три человека. Но не прошло и нескольких дней, в моем отряде были тысячи людей. Крестьянки приводили сыновей, и мы перестали уже брать их, так велик стал наш отряд…

Сераковского казнили по приказу Муравьева в Вильно на эшафоте. В этот день он был так слаб, что не мог поднять головы, когда с ним пришла прощаться его рыдающая жена. После этого он от слабости и боли в ране потерял сознание. Он уже не приходил в себя. Но ему не дали умереть в постели. Те самые солдаты, для которых Сераковский столько сделал, чтобы избавить их от телесных наказаний, потащили его на эшафот и повесили…

— Я думаю, Пеля, — сказал Домбровский на последнем свидании с женой, — что в конце концов они должны будут меня выпустить. Никаких улик против меня нет. Дважды меня судили и дважды оправдали. Держали меня только потому, что опасались — а вдруг я включусь в восстание. Но восстание кончилось. Я положительно уверен, что меня выпустят, и притом скоро…

И вдруг все переменилось. Пеля сразу почувствовала это на очередном свидании по обращению с ней тюремного начальства. Последнее время она обычно разговаривала с Ярославом без свидетелей. Сейчас в тюремной приемной беспрерывно торчал этот рыжеусый мужлан — помощник начальника тюрьмы. От его былой вежливости не осталось и следа. Он грубо буркнул, что свидание сокращено до пяти минут.

Ярослав был явно взволнован. И как ни наставлял рыжеусый свое ухо на их разговор, Ярослав успел посреди всяких незначительных слов шепнуть:

— Меня предали. Узнай кто.

В ноябре 1863 года был взят в плен повстанческий офицер, бывший военный инженер Миладовский. Не все повстанцы обладали высокой стойкостью духа. А в муравьевских застенках в Вильно действовали опытные заплечных дел мастера. Случайно Миладовский произнес имя Домбровского. И тут от него не отстали. В конце концов, мешая ложь с правдой, он показал, что Домбровский еще в Петербурге, обучаясь в Академии генерального штаба, был представителем Центрального национального комитета и там же, в Питере, организовывал повстанческие офицерские кадры. Показал он также, что, прибыв в Варшаву, штабс-капитан Домбровский стал видным членом Центрального национального комитета.

Показания эти были настолько важны, что с ними ознакомили самого Муравьева-Вешателя. Там же, в виленской тюрьме, содержался в заключении член Центрального национального комитета адвокат Оскар Авейде. Его привезли в Варшаву и допросили о деятельности Домбровского.

Оскар Авейде, человек мягкий, покладистый, никогда не отличался мужеством. Ему пригрозили смертью, от которой, по словам следователей, его может спасти только полная откровенность. Авейде недолго запирался. Сидя в заключении, он написал «Записки о польском восстании 1883 года» в четырех томах. Царское правительство получило в свои руки массу имен участников восстания с точным описанием их деятельности. Полиция отпечатала эти «Записки» в тридцати экземплярах и разослала их чиновникам, проводившим следствие. Погубив множество людей, предатель спас свою презренную жизнь. 27 ноября 1864 года он показал, что Домбровский действительно был одним из руководящих членов Центрального национального комитета и возглавлял всю военную подготовку к восстанию.

Более Муравьеву ничего не нужно было. Он потребовал, чтобы Домбровского незамедлительно препроводили в Вильно для совершения над ним смертной казни.

Домбровский числился за Бергом. Уже давно эти два палача — генерал-губернатор Муравьев и наместник Берг — враждовали друг с другом. Сейчас торжествовал Муравьев: Домбровского разоблачил он, а не старая развалина Берг, который безрезультатно возится с этим крупнейшим государственным преступником уже свыше года. Но Берг не мог допустить торжества Муравьева. Домбровский — собственность его, Берга, и он его никому не отдаст, сам будет его судить.

Варшавский военно-полевой суд вынес Домбровскому смертный приговор.

Берг задумался. Революция идет на убыль, Домбровский уже не так страшен. Муравьев опять будет торжествовать, если смертный приговор приведут в исполнение: значит, вышло по его, только с лишней оттяжкой времени. Нет, не будет по Муравьеву. И Берг заменил смертный приговор пятнадцатью годами каторги «с лишением дворянского достоинства, всех прав состояния, чинов, медалей и ордена Станислава».

Часть VII ПОБЕГ

Узник больше думает о побеге, чем тюремщик о затворе.

Стендаль

Глава 23