Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

• Название: Тайна леса Рамбуйе
• Автор: Владимир Катин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1988
• ISBN: 5-268-00516-2

Молодой парижанин Клод Сен-Бри готовится стать адвокатом, однако волею обстоятельств обвиняется в убийстве, которого не совершал, вынужден покинуть родину и скрываться в африканских частях Иностранного легиона.

Дальнейшие события развиваются так, что герой этой приключенческой повести, идя по следу загадочного убийства, раскрывает заговор американских спецслужб.

---

Все решили, что месье Курне что-то напутал и не так понял мадам Гаро. Однако он принялся доказывать, что лучше всего кремировать. Так продолжалось какое-то время: Кристина говорила «нет», а он с жаром переубеждал.

На Курне стали шикать — услужливый полицейский явно переступал грань.

От бессонных ночей и возникшего спора Кристине сделалось плохо, послали за доктором, и она не помнит, чем кончилась эта странная стычка. Но кремировать Гюстава не позволила.

— В каком морге хранился труп? — спросил Жан-Поль.

— В клинике Фош.

— Вы были там?

— Нет. Не могла. Не смогла.

Жан-Поль поднялся, поцеловал Кристине руку.

— Я покидаю вас, но еще не раз приду.

Жан-Поль хотел тут же ехать в клинику Фош, но на улице уже сгущались сумерки. Решив, что на сегодня хватит, не спеша направился к Триумфальной арке. Зажигались огни. Каменный свод арки, подсвеченный снизу, словно огромный магнит притягивал к себе вереницу машин, и они, как заводные игрушки, крутились вокруг разноцветным кольцом.

На Елисейских полях текли потоки людей, сияли витрины авиакомпаний, автомобильных магазинов, модных лавок. Жан-Поль занял столик на тротуаре, заказал лимонад и, отдыхая, рассматривал прохожих.

Публика на Елисейских полях особая — экстравагантная, праздная. В вечерние часы народу прибавляется, но не дела гонят людей в этот прогулочный уголок Парижа. Жан-Поль на свой лад разглядывает прохожих: приметив чем-то заинтересовавшего его человека, он следил за ним, пока тот не скроется, не затеряется в толпе. Случалось, что запримеченная фигура проходила мимо снова и снова.

В третий раз из толпы вынырнула рыжеволосая девица в высоких сапогах и голубых брюках-галифе, тесно облегавших круглый, как глобус, зад. Стремительная, с наклоном вперед походка и голубые округлости делали женщину похожей на воздушный шар — казалось, она вот-вот взлетит и повиснет в воздухе.

Дважды продефилировал мимо курчавый юноша с белоснежной болонкой на поводке. Собачка поминутно останавливалась, чтобы взглянуть на хозяина, и он одобряюще ей улыбался.

— Месье Моран? Добрый вечер, месье Моран!

Высокий русоволосый молодой человек приветливо улыбался, но Жан-Поль не припоминал незнакомца.

— Вы меня не узнаете, месье Моран? Робер Дюк — друг вашего племянника Клода, журналист. Вот, пожалуй, пока и вся моя биография.

— Ах да, Робер! Конечно. Я вас не узнал, и немудрено — мы виделись всего один раз. Присаживайтесь.

— Я вам не помешал?

— Разве я похож на занятого человека?

Некоторое время они молчали. Жан-Поль прикидывал, с чего бы начать беседу. Но Робер заговорил первым — непринужденно, словно сам с собой.

— Когда вижу вот так, как сейчас, большую толпу, то мне почему-то представляются вереницы гробов. Да! Вся эта толпа видится мне лавиной черных ящиков, плывущих туда и сюда. Почему так? Очевидно, потому, что все, кто сейчас здесь идет, обязательно скончаются. — Робер засмеялся. — Наверное, я — ясновидящий!

— Возможно, месье Дюк. Но не кажется ли вам, что толпа эта — вечная. Точно так же все шло, двигалось и столетие назад, когда никого из тех, кто сейчас идет, не было и в помине. И так же будет через сто лет.

Народу на Елисейских полях прибывало, как бы подтверждая слова Жан-Поля о том, что толпа никогда не иссякнет. Снова мелькнула рыжая женщина-шар.

Робер Дюк неторопливо пил кока-колу, позвякивая кубиками льда в хрустальном бокале, словно собираясь их выплеснуть на стол, как игральные кости.

— Видите ли, месье Моран, может быть, я нечетко выразил свою мысль. Или, как говорила моя бабушка, упрямая нормандка, не с того конца начал разматывать клубок… Все они, кто здесь идет и едет, жует и выпивает, — все они уже втиснуты в свой гробы. Они каждый сам по себе. — Робер отодвинул бокал с тающими льдинками. — Как вы думаете, месье Моран, есть ли что-то такое, что их всех, в том числе и нас, объединяет, а? О, я не говорю — роднит, сближает, нет! Единит. Идеи, цели, идеалы, помыслы? Нет же! В каждом из нас выращен огромный, как баобаб, эгоист. И баобаб жрет не только окружающих, близких и далеких, но и самого человека. Вот сегодня мои коллеги поставили такой опыт. Сотрудница нашего журнала — пожилая дама со следами былой красоты — остановилась на оживленном перекрестке Больших бульваров. У ног — тяжелый, вместительный чемодан. Дама громко обращается к прохожим: «Месье! Мадам! Я оказалась в трудном положении: опаздываю на поезд и нет с собой денег на такси. Вот мое удостоверение личности — взгляните, оно в порядке! Возьмите его в залог и дайте пятьдесят франков — я опаздываю! Я верну деньги в ближайшие дни!» Прохожие шарахались, как от бешеной собаки. Мы снимали сцену скрытой камерой — сделаем документальный репортаж. Затем наша дама стала выпрашивать в залог хотя бы десять франков — ни одного сострадания, ни одних сочувствующих глаз. Наконец, несчастная просит хотя бы помочь донести чемодан до метро — но нет же! Стыдливо, как нашкодившие коты, наши славные парижане отворачивались и ускоряли шаг. И только один пожилой джентльмен, внимательно выслушав причитания сорвавшей голос женщины, протянул ей билетик на метро: «Может быть, вы успеете к вашему поезду». — Робер рассмеялся. — Месье Моран, хотите, я на спор лягу посреди тротуара, и все будут обходить меня, как лужу, и никто не спросит, что со мной?

— Нет, Робер, не хочу.

— Правильно, потому что знаете, что проиграете.

— Дело не в проигрыше, а в том, что аксиому не доказывают. Все, что вы сейчас говорите, я давным-давно хорошо знаю… Однажды, лет двадцать назад, по дороге в Марсель у меня испортилась машина, заглох мотор. Я голосовал на обочине шесть часов. Едва не умер от жажды, от досады, наконец, от отчаяния. Но никто даже не притормозил. И ваш репортаж открытия не сделает. Все так живут, и изменить ничего невозможно.

— Невозможно? Ну, тогда хотя бы пристыдить.

— Чем и кого стыдить, Робер? Это же концепция. Образ жизни. Философия. Люди убеждены, что они живут правильно, разумно, рационально. Скажите мне, кого всколыхнет ваш репортаж о даме с чемоданом? Вы же сами себе противоречите. Если битый час никто из прохожих не сделался в вашей затее положительным героем, то такой же будет и реакция всей страны. Ведь зрители и читатели — те же самые прохожие… Вас спросят: о чем вы, месье Дюк, хотели нам поведать? Что мы себялюбивы, несердобольны, эгоистичны? Да! Но покажите нам иных! А иных, дорогой Робер, увы, нет.

Робер сидел в излюбленной позе — вытянув ноги, балансируя на двух ножках стула.

— Тогда, по-вашему, и буравить эти черствые души не следует? Пускай каменеют, леденеют и дальше?

Жан-Полю наскучил разговор. Он уже давно понял, что они спорят впустую.

— Оставим этот сюжет, Робер, до иных времен. Поговорим о другом. Нужно выручать Клода…

И Жан-Поль без эмоциональной окраски, языком полицейских протоколов поведал Роберу о злоключениях его друга.

Они долго еще сидели в кафе, потом бродили по безлюдным переулкам. Робер был подавлен, поражен событиями. Сетования на эгоизм соотечественников и показавшийся оригинальным репортаж с дамой и чемоданом выглядели детскими играми в сравнении с тем, что стряслось с Клодом.

— В Иностранный легион журналистов допускают, месье Моран?

— Даже близко не подойти. Запретная зона.

— Но у них бывают увольнения? Значит, можно к нему приехать, повидать?

— Долгая и ненужная затея. К чему? Во-первых, мы не знаем, где он. В Обани, на Корсике, в Африке? А потом — что мы ему скажем? Нужно действовать здесь.

— Он вам напишет?

— Пока нет. Расставаясь, мы не знали, как пойдут дела. Полиция могла что-то заподозрить, напасть на его след. Тогда я оказался бы под колпаком — под наблюдением. А мне это сейчас совсем ни к чему.

— Что же мог разнюхать Гаро? За что его убили?

Жан-Поль остановился перед витриной. За стеклом сияли никелем и лаком новые модели автомобилей «ситроен». Рассматривая машины, он взял Робера под руку, и со стороны казалось, будто они увлеченно обсуждают новинки автомобильного сезона.

— Не будем ставить телегу впереди лошади или, как, вероятно, говорила ваша нормандская бабушка, — десерт не подают перед жарким. Что узнал Гаро и за что с ним расправились — это на десерт. Я работаю последовательно и ясно вижу, чего хочу, — доказать, что несчастного случая не было, а было преднамеренное убийство.

Жан-Поль помолчал.

— Когда я, вернее, мы с вами это докажем — предметно и фактами, тогда само собой, автоматически отпадет и обвинение против Клода, или, как он назвался, Симона Клиньянкура, в непреднамеренном убийстве. И он сможет открыто выйти из своего убежища и обвинять сам. Я рассчитываю на вас, Робер.

— Да, месье Моран. Вы можете на меня положиться и мною располагать.

— Встретимся завтра до обеда и навестим клинику Фош.