Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

• Название: Моя сто девяностая школа (рассказы)
• Автор: Владимир Поляков
• Жанр: Прочий юмор

---

- Анюта, я ухожу в клинику. Надо спасать подвальный этаж. За мной приедет Березовский на лодке.

Отец ушел, а Павлушка еще стоял в передней.

- Ну, так что же?

- Я думаю, я поеду с вами, - сказал я. - Конечно, мне попадет будь здоров, но за такое стоит перетерпеть. И кроме того, папа поймет, что я не мог в такой исторический момент сидеть дома.

- А мать? - спросил Павка.

- А мать что-то готовит на кухне, она не заметит моего ухода.

Я быстро написал записку: "Мамочка, я не мог сидеть дома, когда все тонет. Не сердись. Володя". Положил записку на столе в комнате, надел кашне, пальтишко, кепку, и мы выбежали из квартиры.

На площадке первого этажа, вернее, на воде над площадкой покачивался вплывший в парадную плот.

На плоту сидел довольный Бобка и держал в руках весло.

- Откуда у тебя весло?

- Подобрали у Матвеевской улицы. Наверно, приплыло с Карповки. Становись на плот, только осторожно, а то перевернемся.

Я встал на плот. Павел - тоже, и мы торжественно выехали из парадной на Большой проспект.

Ветер стих. Из туч показалось солнце, но вода еще не спадала. Мы плыли по проспекту и ловили книги, журналы, портреты в дубовых рамах.

На улицах, как на каналах Венеции, мы раскланивались со своими знакомыми. Навстречу нам проехали Тузка Сперанский и Юрка Денисов. Они шикарно ехали в лодке, принадлежавшей отцу Сперанского и стоявшей у причала на Елагином острове. Они тоже ловили вещи.

Возле булочной Лора наш плот перевернулся, и все - Бобка, Павка и я попадали в воду. Она была холодная, и мы все трое стучали зубами. Но самое ужасное то, что в воду полетели выловленные нами вещи, и нам приходилось их заново вылавливать и укладывать на плоту. Вода начала спадать, я встал на дно, и она была мне по горло. Благодаря этому я не утонул, но все равно и Бобке, и Павке пришлось меня спасать. Я пытался сам забраться на плот, но руки скользили, и я срывался вниз. Тогда они взяли меня за руки и ноги и положили на скользкие доски. При этом я потерял кашне, и оно куда-то уплыло. Меня начало знобить, но я старался не обращать на это внимания. Меня занимало другое.

Было интересно смотреть, как вода уходила с Больитого проспекта, растекалась по небольшим перпендикулярным проспекту улицам - по Полозовой, Подрезовой, Ординарной - и убегала через Малый проспект в Малую Невку. Вдоль всего проспекта лежали выскочившие из мостовой торцы (тогда ведь не было асфальта, и улицы были либо вымощены булыжником, либо на них были уложены пригнанные одна к другой шестигранные деревянные шашки торцов).

На панельных плитах валялись вымокшие обрывки бумаги, где-то посреди дороги лежали шкафы, письменные столы, табуреты, деревянные кровати - все, что выплыло из квартир первых этажей и подвалов и что еще не успели подобрать.

Мы пригнали наш плот к парадной двери школы, сложили все собранные вещи в вестибюле и сушились у радиаторов парового отопления. Здесь были Селиванов, Зверев, Розенберг, Навяжский, Юган, Сперанский и Денисов, старшекласрники Дьяконов, Романовский, Соболев, Роосельс, Фридман.

- Молодцы! - сказал Александр Августович. - Вы хорошо потрудились, спасли вещи, которые, может быть, люди считали потерянными.

И мы, гордые своей работой, разошлись по домам.

Отец встретил меня в прихожей.

- Я не хочу с тобой разговаривать! - сказал он и отвернулся.

А мама потрогала мой лоб и побежала за градусником.

У меня оказалась температура тридцать восемь и шесть.

- Немедленно в постель!

Пришел доктор Бухштаб и сказал:

- У него типичнейшая ангина.

У меня уже болело горло, больно было глотать, меня знобило и не согревали даже два одеяла. Появился

горячий чай с малиной, на горло был поставлен компресс, и папа сменил гнев на милость.

- Ладно уж... - сказал он. - Ты провинился, нарушив мой запрет, но я уже не сержусь, потому что, в общем, ты делал доброе дело. Если говорить честно, я бы сам на твоем месте поступил так же Нельзя спокойно сидеть на месте, когда рядом кому-то плохо. Если человек может чем-нибудь помочь, он должен это сделать. Совесть должна ему подсказать.

- А нам в школе говорили, что пользоваться подсказкой не честно, сказал я.

- Подсказку совести слушать необходимо! - сказал папа. - И она всегда подсказывает человеку. Конечно, если она есть...

НОВЫЕ ГАЛОШИ ПОПОВА

На Большом проспекте рядом с клубом "Трокадеро", в котором толстые нэпманы - хозяева частных магазинов - совершенно официально играют в лото на деньги, в большом, облицованном серым гранитом доме помещается магазин "Проводник". В витринах - огромные автомобильные камеры, шины и блестящие на солнце, как шкуры морских львов в цирке, резиновые галоши.

Именно в этом магазине мама Попова купила Вадику такие галоши. Вадик пришел в них в школу и, не снимая их, явился в класс.

- Что такое, Попов? Почему ты пришел в класс в галошах? - спросила Елизавета Петровна.

- Потому что они очень красивые.

- Красивыми бывают и шапки, - сказала Елизавета Петровна, - но тебе ведь не приходит в голову явиться в класс в головном уборе?

Вадик молчал.

- Сними галоши и отнеси их в гардеробную.

Вадик с явным сожалением снял галоши.

Они были сумасшедше красивыми. У них была ярко-красная подкладка, и на ней сверкали золотом металлические буквы "В. П." - Вадим Попов.

Вадик вышел из класса, неся галоши, как цветы.

По окончании занятий мы гурьбой выбежали из школы. Солнце высушило все лужи, панели просохли, было тепло, и мы все расстегнули пальто. А Вадька, сказав: "Жаль в такую погоду трепать новые галоши", снял их и уложил в мешок, в котором носил тапочки для физкультуры.

- Ребята, а не сыграть ли нам в связи с такой шикарной погодой в лапту? - предложил Штейдинг.

Предложение даже не обсуждалось. Мы все свернули направо и побежали на площадку к разрушенному дому.

Среди обломков быстро началась лапта. Мы поснимали ранцы и пальто, свалили их в одну общую кучу.

В кармане у Шурки нашелся мячик, и началась игра.

Играли мы не меньше часа. Потные, разгоряченные подбежали к груде одежды, разобрали свои пальто, ранцы, портфели и сумки, и тут Вадик закричал:

- Галоши! Мои галоши!..

Мешка с его галошами не было.

Вадик побледнел и даже похудел.

- Ребята! - сказал он. - Это конец. Мамка сойдет с ума. Она на последние деньги купила мне галоши. Она теперь скажет, что я не думаю о ней, что не понимаю, с каким трудом достались ей эти галоши, что я хочу ее смерти. А я совсем не хочу. И я все понимаю. И я только не понимаю, куда они могли деться!

- Сами они убежать не могли, - сказал Розенберг.

Он любил анализировать. - Значит, их украли. Из наших никто этого сделать не мог. Значит, это кто-то посторонний. Но посторонние сюда не ходят. Кому, кроме нас, охота ходить в такую разруху, как на этой площадке?

- А кто это там бродит? - воскликнул Штейдинг.

- Где?

- Вон, в разрушенном доме...

Мы посмотрели на дом и увидели на втором этаже, на висящих буквально на волоске ступенях междуэтажной лестницы, фигуру в лохмотьях.

- За мной! - скомандовал Штейдинг, и мы все побежали за ним. Мы вбежали в разрушенный дом. Перед нами качалась (да, качалась!) лестница. Если мы все по ней пойдем, она обязательно рухнет, она не выдержит. Но мы не задумываясь бросились вперед. Фигура в лохмотьях бежала от нас. Но ступеньки кончались, повисая в воздухе, и фигура остановилась. Это был парень лет двенадцати, в рваной финской шапкеушанке, из-под которой смотрели испуганные глаза.

Вернее, они не смотрели, а бегали. Рваные штанины не могли скрыть босых ног. А на ногах сияли новенькие галоши.

- Идем вниз! - сказал Штейдинг.

Он так это сказал, что парень послушался и стал осторожно спускаться.

Впереди парня и за ним шли мы. Ступеньки качались, и что-то подозрительно скрипело. Как мы не свалились все вместе с лестницей - не знаю. Но спуск прошел благополучно.

Парень стоял на площадке перед домом и смотрел в землю, а мы обступили его вокруг.

- Это твои галоши? - спросил Розенберг.

Парень молчал.

- Понятно, - сказал Розенберг. - Где ты их взял?

- Они лежали, - сказал, не глядя на нас, парень.

- Где они лежали?

- Вон там... - и парень показал на место, где была сложена наша одежда.

- А ты берешь все, что лежит? - спросил Розенберг.

- Что стоите? Бейте, - сказал парень.

- И побьем, - сказал Штейдинг. - Не жалко.

- Подожди, Герман, - сказал Розенберг и обратился к парню: - Откуда ты?

- Из интерната, - сказал парень.

- Что же, у вас там не дают обуви? И одежду не дают? Все в такой рвани ходят?

- Не, - сказал парень. - Я убежал из интерната...

одежу на базаре продал.

- А зачем продал? - спросил Старицкий.

- Хотел на юг ехать. Тама теплее. Думал, продам что ни на есть, куплю билет, чтобы под вагонами не трястись...

- Ясно.

- Снимай галоши, - сказал Вадик. - А я тебе свои тапки отдам. Куда ты мешок дел?