Сергей Максимов - Цепь грифона

• Название: Цепь грифона
• Автор: Сергей Максимов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077881-2

Сергей Максимов – писатель, поэт, режиссер, преподаватель Томского государственного университета. Член Союза писателей России, многократный лауреат фестивалей авторской песни.

История жизни офицера русской императорской армии, одного из генералов нашей Победы, хранителя тайны «золота Колчака».

Честь, верность долгу, преданность и любовь вопреки жестоким обстоятельствам и тяжким испытаниям. Смертельное противостояние «красных» и «белых», страшные годы репрессий, операции советской разведки, фронт и тыл.

Яркие, живые и запоминающиеся характеры, написанные в лучших традициях отечественной литературы.

Судьба страны – в судьбах нескольких героев…

---

Ставка двинула на помощь Слащову 1-й добровольческий корпус. Телеграф донёс до Слащова сообщение: «Движение противника на Мелитополь угрожает Вашему тылу». «Ну что же, я буду продолжать операцию», – отвечал генерал в обычной для него фривольной манере. «Но ведь, двигаясь на Мелитополь, Жлоба отрежет Вам тыл», – беспокоилась ставка. «Ну что же, противник на Мелитополь, а я – на Пологи (без красных)», – точно потешаясь, отвечал махновствующий Слащов.

Похожую злую шутку сыграл со Слащовым в своё время сам Махно. В тот период времени Нестор Иванович в очередной раз отошёл от красных и воевал сам по себе. 8 декабря 1919 года генерал выбил воинство батьки из Екатеринослава. О чём доложил в ставку Деникина. Пока победная реляция по прямому проводу шла по назначению, Махно вернулся и захватил станцию, где находился поезд Слащова. Только храбрость генерала, лично возглавившего атаку своего конвоя, позволила отразить нападение махновцев и избежать пленения всего штаба. А затем вернуть и станцию.

Теперь красные спешили сообщить о захвате Мелитополя. Но конный корпус Жлобы, потерявший Слащова из вида, был загнан частями донских казаков, первым добровольческим корпусом и войсками генерала Андгуладзе в «тактический мешок».

Красная конница почти вся погибла под пулемётами и казачьими шашками. Это был многострадальный 2-й конный корпус красных, давший в своё время жизнь Первой конной армии. Прежний командир корпуса Борис Мокеевич Думенко был расстрелян, а нынешний Дмитрий Петрович Жлоба также был отдан под суд революционного трибунала. Из жалких остатков корпуса красное командование начало формирование 2-й конной армии.

– Ваше превосходительство, – сетовал Яков Александрович Врангелю, прибывшему в Мелитополь, – воины моего корпуса обойдены наградами за бои последнего месяца.

– Да помилуйте, Яков Александрович! Но за что же? – удивился главком. – Вы даже и потерь не понесли. Вот первый и третий корпуса понесли потери, а у вас их нет. За что же награждать?

Врангель был прав: потери корпуса исчислялись – сорок человек убитых и раненых и один вольноопределяющийся, утонувший ещё во время десанта. Да ещё две пропавшие лошади во время того же десанта.

– Ваше превосходительство, отсутствие потерь – это достоинство полководца, – заметил ущемлённый Слащов.

Реплика его повисла в воздухе. Мысль об отставке всё сильней и сильней терзала генерала Якова Александровича Слащова. «Сколько можно? Чего стоила только одна прошлая зима, когда его корпус практически один обеспечил оборону Крыма. А в результате прозвище – «вешатель и палач Крыма». И частушка, популярная в среде портовых рабочих: «От расстрелов идёт дым – то Слащов спасает Крым».

Теперь в июле 1920 года легендарный 2-й Крымский корпус генерала Слащова сдерживал атаки красных войск под Каховкой. Задуманная командованием красных крупная операция по разгрому 2-го корпуса с последующим овладением Перекопом провалилась. Потеряв половину живой силы, группа красных войск оставила за собой пятивёрстный плацдарм по Днепру, но о дальнейшем продвижении к Крыму пока не могло быть и речи. Были полностью уничтожены 15-я стрелковая дивизия и бригада Латышской дивизии. Остальные части большевиков (51-я дивизия, 52-я дивизия, ещё одна бригада Латышской дивизии и Херсонская группа) понесли огромные потери. Только в плен к белым попало пять тысяч красноармейцев.

Спустя несколько лет с киноэкранов страны зазвучала песня о Каховке со словами Михаила Светлова. Автор словно запутать хотел слушателей и уводил их через набор названий географических пунктов от неприятной темы поражения под Каховкой:

Каховка, Каховка! Родная винтовка.
Горячая пуля лети!
Орёл и Варшава, Иркутск и Каховка —
Этапы большого пути.

В 1927 году в аудиториях Высшей тактико-стрелковой школы командного состава (школы «Выстрел») можно было наблюдать интереснейшие сцены. Красные командиры – слушатели школы – спорили с преподавателем – бывшим командующим белого корпуса Слащовым. Воевавшие до этого по разные стороны фронта, они оказались в одной аудитории.

Часто бывало так, что, обращаясь к конкретному слушателю, Слащов говорил примерно следующее: «А вы помните бой под N? Тогда ваш батальон отошёл в беспорядке, с большими потерями. Произошло это потому, что вы не учли то-то и то-то». Задетый такой оценкой своей деятельности, командир поднимался, просил слова и говорил в свой черёд: «А вы помните бой под N, где мой полк разбил полк вашей дивизии?» Далее следовало обстоятельное изложение боевых порядков сторон, их действий и причин поражения. Один из слушателей отделения командиров полков вспоминал: «Случалось, что продолжение спора переносилось на вечернее время в общежитие, куда являлся преподаватель».

Можно только сожалеть, что и такая преемственность в русской армии была невосполнимо прервана. Но и это было потом. А тогда, в августе 1920 года, Слащов телеграфировал Врангелю: «Срочно вне очереди. Ходатайствую об отчислении меня от должности и увольнении в отставку». Далее в трёх объёмных пунктах генерал излагал причины, толкнувшие его на столь решительный шаг. Не нужно было читать и между строк, чтоб понять очевидное – генерал обвинил своё командование в некомпетентности. И лишь добавил в конце: «Всё это вместе взятое привело меня к заключению, что я уже своё дело сделал, а теперь являюсь лишним».

Стихли бои на Каховском плацдарме. На западе передовые части Конармии продвинулись и оторвались опасно далеко от основных сил. А в городе Кременчуге председатель Реввоенсовета Юго-Западного фронта Сталин не находил, как говорится, себе места. Отстранённый обстоятельствами и чужой недружественной волей от большой политики, Сталин продолжал своё становление как политик, отвечая на политические интриги против себя. В течение целых двух месяцев он пребывал в состоянии устойчивого раздражения, которое терзало его личность и время от времени выливалось через край. Тогда, точно едкая кислота, его раздражение обжигало окружающих. В этот раз досталось самому командующему красного Юго-Западного фронта Егорову:

– С переподчинением Будённого Тухачевскому и его фронту вы не проявили должной принципиальности. И не следует, товарищ Егоров, прикрываться политической целесообразностью! Ваша политическая неустойчивость не отменяет ваши военные обязанности!

Александр Ильич Егоров крайне болезненно воспринимал упрёки за кратковременное его членство в партии левых эсеров. Да и какой он был эсер! Просто выбранный солдатами полковым командиром в 1917 году, он, подполковник Егоров, посчитал, что обязан быть партийным, как подавляющее большинство членов солдатского комитета. Просто эсеровские лозунги были тогда понятны, рельефны и действенны. В отличие от пораженческого, большевистского «превратим войну империалистическую в войну гражданскую». И такого же разрушительного лозунга всех революционеров, заимствованного ещё у французской революции, – «мир – хижинам, война – дворцам». Да и в чём его упрекать, если потом все три главных эсеровских лозунга («земля – крестьянам», «фабрики – рабочим», «мир – народам») большевики заботливо прибрали к своим рукам.

– Вы мне ответьте, – продолжал Сталин. – Как военный ответьте. Можно ли было вообще наступать силами одной конной армии против трёх польских? Пятнадцатью тысячами против шестидесяти пяти! И при этом поворачиваться боком, а затем и спиной к Врангелю, у которого больше двадцати пяти тысяч штыков и сабель?!

– Товарищ Сталин, есть приказ, а приказы нужно выполнять.

– Вот вы и выполняли безграмотный военный приказ! Недалёких политических авантюристов. А теперь нужно признать, что Конармия – отрезанный ломоть, – козырнул чисто русским выражением Сталин.

Егоров развёл руки в стороны. Ему было крайне некомфортно и беспокойно работать с членом военного совета Сталиным. Да и не ему одному. Товарищ Сталин контролировал не только его деятельность как командующего фронта, но и деятельность его штаба. Как сказал однажды о бушующем вожде командующий Красным флотом Фёдор Раскольников: «Сталин был всем». Руководил работой не только военно-политических органов фронта, но и всех партийных и советских органов в местах дислокации соединений и частей фронта. Никто и глазом не успел моргнуть, как даже представители центральной ВЧК и армейские чекистские особые отделы стали подчиняться непосредственно ему. А когда кто-то из чекистов вдруг пытался кивать на своё начальство в Москве, то член военного совета Юго-Западного фронта Сталин мягко, но не скрывая угрозы, мог заметить такому товарищу:

– Может, вам нужно отдохнуть? Я поговорю с Феликсом Эдмундовичем. В конце концов, все мы не железные…

«Егоров не Дзержинский, чтоб говорить с ним откровенно. Это Феликсу можно прямо было сказать, что зарвавшийся Троцкий в очередной раз втягивает партию в военную авантюру. Егорову нельзя, – думал Сталин, – но опять никто не может поставить на место демагога и авантюриста, который по всем признакам решил инспирировать революцию в Европе. И начать непременно с Польши».