Роберт Онопа - Сверхновая. F&SF, 2007 № 39-40 (выборочно)

• Название: Сверхновая. F&SF, 2007 № 39-40 (выборочно)
• Автор: Роберт Онопа
• Издательство: The Magazine of Fantasy and Scence Fiction. Сверхновая американская фантастика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007

Номер 39-40. ЭКОЛОГИЯ

---

Улицы, над которыми парил Боря, были всегда пустынными, и вообще весь город производил впечатление давно заброшенного места. Как технаря Борю поражало полное отсутствие какой-либо техники, хотя конструкция домов была довольно сложной, которую без развитой техники просто нельзя было построить. Поражал его и сам материал домов: на кирпич, бетон, камень он был совершенно непохож. Временами стены ему казались прозрачными, временами, как зеркало отражали свет, иногда выглядели сделанными из пористого материала. Не исключено, что здесь большую роль играл свет — видения редко повторяли друг друга, да и освещение иногда бывало расплывчатым. Часто приближаясь к стенам домов, Боря проходил сквозь них — тогда изображение мутнело, и кроме цветного тумана Боря ничего не видел, хотя и пытался всеми силами рассмотреть внутреннее устройство зданий. Что было еще удивительного в этих зданиях — в них полностью отсутствовали дверные и оконные проемы, стены были совершенно гладкими, зато местами, особенно в верхней части зданий, свешивались длинные иглы, торчавшие в разные стороны

Вначале во время полетов Боря боялся даже пошевельнуться, но потом заметил, что может двигать руками и ногами и даже менять свое положение. Он делал попытки хвататься за стены зданий — но рука уходила по локоть в стену, причем ушедшая часть руки не была видна. Только иглообразные отростки стен на ощупь казались мягкими, и рука в них не погружалась. Все попытки Бори оторвать отростки от стен кончались неудачей, но зато он заметил, что хватаясь за отростки, он может замедлить скорость полета. Однажды Боря взял с собой в путешествие фотоаппарат. Но все плёнки оказались засвеченными. То же самое получилось и с кинокамерой, которая вдобавок совершенно разладилась, что было довольно странно, так как аппарат в обычных условиях вел себя превосходно.

Однажды привычный город предстал в неожиданном свете. Вся картина была в мрачных вишнево-фиолетовых красках, над городом стоял огромный шар темно-фиолетового цвета, громадные языки тянулись от него, казалось, до самых куполов зданий. Здания дрожали, от них исходили как бы испарения похожие на токи нагретого воздуха; над улицами плыло фиолетовое марево. Некоторые здания вдруг начали корчиться и изгибаться — так ведет себя горящая бумага — но огня не было видно, зато над дальней частью города поднимались столбы дыма. Боря и раньше испытывал самые разнообразные чувства, внушенные шариком, от радости до легкого беспокойства, но здесь его охватило чувство гнетущего страха, какой-то надвигающейся опасности, которая волной холодного ужаса захлестывала все его существо. Он почувствовал себя беззащитным и ничтожным пигмеем перед лавиной надвигающегося несчастья. И это чувство было таким сильным, так раздирало его, что Боря заплакал. И еще ему было неприятно, даже омерзительно видеть этот шар. Он старался даже не смотреть на него, но какая-то злая сила тянула его взглянуть на шар, и снова ему становилось страшно.

В тот день Боря позвонил мне и слабым голосом сказал, что он разбился при возвращении. Я, бросив недописанный квартальный отчет, помчался к нему В комнате был такой разгром, как будто в нее бросили гранату, диван лежал на боку, рухнувший на пол сервант перегораживал комнату, обрывки занавески свисали с лампы, а под ногами хрустело битое стекло. Лицо у Бори было в порезах и синяках, он прижимал к голове вафельное полотенце все в бурых пятнах. Еще он сказал, что все тело болит, и левая рука не сгибается. Я отобрал у Бори полотенце и вздрогнул: его голова была мокрая от крови. Наскоро я перебинтовал Борину голову, заставил выпить стакан портвейна и приступил к расспросам. Из сбивчивых ответов Бори я понял только то, что он зажег свечку рядом с шариком, а потом решил подогреть шарик на огне. Вначале он увидел в глубине шарика лицо, (Боря уверял, что это была женщина, причем блондинка с фиолетовыми глазами). Лицо перешло в факел, он увидел со стороны свой дом, распадающийся на кубики, а дальше на него обрушился чудовищный смерч, его завертело по комнате, кругом все трещало и рушилось, его швыряло на какие-то острые углы, он потерял сознание, а когда очнулся, позвонил мне. Боря дрожал, руки его были ледяные. Он держал здоровую руку перед собой и смотрел на камень выпученными глазами. Мне сразу не понравился этот взгляд. Я решил напоить его чаем и повел на кухню. В коридоре он мне шепнул:

— Я так хотел бы увидеть её еще…

На кухне я зажег газ, поставил старый чайник на огонь.

— Достань печенье, есть хочется, — тихо попросил Боря.

Я полез в тумбочку, а когда вернулся к столу, Боря стоял около плиты. Чайник был, сдвинут в сторону, он близко держал шарик у огня конфорки. Даже из моего дальнего угла было видно, как ярко светится шарик.

— Слушай, наверно не надо… — начал, было, я, но не успел закончить.

Что-то треснуло, взметнулся огненный столб. Последнее что я успел увидеть, были разъезжающиеся в стороны бетонные плиты потолка.

Очнулся я уже в больнице. Врачи сказали, что из-за утечки газа взорвалась плита. Боря погиб, меня взрывной волной выбросило из кухни. Я уцелел, но получил множественные переломы рук, ног, сотрясение мозга, отбитые почки и многое другое. Больше в доме жертв не было, но здание дало опасную осадку, и его решили снести. Жильцов уже выселили. Два месяца я лежал в гипсе, и медсестры кормили меня с ложечки. Потом я стал потихоньку ходить на костылях. В это время ко мне пропустили следователя, и он неделю мучил меня расспросами о последних минутах перед катастрофой, о Боре, не заметил ли я в его поведении чего-нибудь странного. Я догадался сказать, что мы пили портвейн, потом Боря пошел ставить чайник, ну а больше я мол, ничего не помню. Это вполне устроило следователя ~ он торопился скорее отчитаться — и больше я его не видел.

Когда меня выписали, я сразу взял такси и поехал к Бориному дому. Руины были уже разобраны, а на месте дома два экскаватора копали котлован. Опираясь на палку, я ковылял вокруг стройки, внимательно смотря под ноги, но конечно ничего не нашел.

Прошло двадцать лет. Я теперь живу в противоположном конце города и стараюсь не заглядывать в эти места. Иногда, чтобы избежать очередной пробки, я еду кружным путем через знакомый переулок. На месте Бориного дома стоит здание детского сада. Хотя все вокруг совершенно изменилось, но когда приближается ограда детского сада, у меня холодеет в животе. Тогда я включаю громкую музыку и прибавляю скорость. Я стараюсь не вспоминать о Боре. Однако в ясные звездные ночи, когда я выхожу покурить на балкон, я смотрю на грустную луну и становится жалко, что я так и не успел тогда заглянуть в это загадочное женское лицо. И тогда я думаю, что, может быть, шарик уцелел, и его кто-нибудь подобрал в руинах. И кто знает, может быть, сейчас другой мальчик направляет его на свет луны, и перед его глазами плывут силуэты ступенчатых построек, отростки стен и фиолетовые леса.

Эдвард Родоусек СКАЛОЛАЗ[7] (Рассказ) Перевела Ива Герасименко

Морские волны нежно поднимали и опускали его, играя с ним, как с винной пробкой. Шевеля ногами в тепловатой воде, он наслаждался уютом невесомости. Стоило ему решить повернуть к берегу, как развесёлая полька заставила его выпрыгнуть из кровати.

Глядя сквозь небольшое пластиковое окно передвижного дома, скалолаз с удовольствием заметил, что утреннее небо над серовато-голубыми зубцами горных вершин, окружавшими долину, уже покраснело. Он не уставал изумляться бескрайней глубине неба цвета индиго, где несколько одиноких звёзд всё ещё сопротивлялись восходу. Только приглушенное гудение бензинового генератора, питающего передвижной дом электричеством, нарушало ночную тишину.

Скалолаз решил не бриться. Если бы он также отказался от бутерброда, то ко времени прибытия первых самолётов покрыл бы уже треть подъёма. И, если всё пройдёт по плану, к сумеркам он, возможно, доберётся до приюта Райта.

Он выпил кружку растворимого кофе и забросил за спину старый потёртый рюкзак. Он вспомнил подозрительный взгляд молодого менеджера, когда он прибыл в кемпинг прошлым вечером. Скалолазу рюкзак достался в наследство от деда, одного из последних энтузиастов скалолазания в этом районе, и несколько музеев предлагало ему неплохую сумму за него.

Потом скалолаз надел старомодные гольфы — конечно, его портной посчитал что они были ему нужны для костюмированного бала — и две пары тонких синтетических носков. От своей последней пары поношенных шерстяных носков он был вынужден избавиться несколько месяцев назад. Но его многократно стираный коричневый ангорский свитер, который он получил в наследство от старого дядюшки, до сих пор был в порядке, хоть и немного тесноват для него.