Петрюс Борель - Шампавер. Безнравственные рассказы

• Название: Шампавер. Безнравственные рассказы
• Автор: Петрюс Борель
• Издательство: Издательство «Наука», Ленинградское отделение
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1971

В XVIII веке было широко распространено название «нравственные рассказы». Оно означало рассказ психологический, интимный, обычно с семейной или любовной тематикой. Но то же слово можно было понять как «добродетельный» или «поучительный». Борель так и понял его. В его «Шампавере» нет никаких поучений, есть только разоблачение современного общества, в котором торжествует зло. В подзаголовке книга Бореля определена как «Безнравственные рассказы». Само название это говорит о непримиримом бунтарстве автора.

Книга является выражением французского романтизма эпохи Июльской монархии. В этой книге критикуются любовь к стяжательству, всеобщая коррупция того времени. Рассказы проникнуты ощущением трагизма современной цивилизации и повествуют о кровавых событиях, прикрытых принятыми приличиями и строго регламентированными нравами.

---

– Боже мой, Пасро, ты весь дрожишь! Тебе очень худо?

– Да!

– По этой вот аллее?

– Да, иди прямо, не бойся.

Филожена сделала несколько шагов и исчезла во мраке. Пасро растянулся во весь рост и, приникнув ухом к земле, стал прислушиваться в страшной тревоге. Послышался душераздирающий крик Филожены, глухой шум, как от падения тела, а затем сильный плеск взбаламученной воды и далекие стоны, которые шли словно откуда-то из-под земли. Пасро вскочил, корчась, точно бесноватый, и со всех ног кинулся по дорожке в малинник. По мере того как он приближался, крики становились отчетливее.

– Спасите! Спасите!

Он вдруг останавливается, бросается на колени и наклоняется над широким колодцем, вырытым вровень с землей. Глубоко на дне вода помутнела; по временам что-то белое показывалось на поверхности и раздавались едва слышные крики «Спасите! Спасите! Пасро, я тону!». Склонившись над краем водоема, он только слушал, не отзываясь, так, как где-нибудь на балконе слушают далекую музыку. Стоны мало-помалу затихли. Тогда громким голосом, усиленным еще эхом колодца, Пасро прорычал:

– Ты просишь о помощи, моя милая? Ладно, погоди! Сейчас я сбегаю за полковником Фогтландом, пусть он принесет тебе томик Аретино!

Он услышал только глухой хрип. Филожена еще держалась на поверхности воды, царапая ногтями подгнившую стенку сруба. Тогда Пасро с большим трудом отколупнул от верхней закраины колодца несколько камней и стал швырять их вниз один за другим.

Все снова стихло, а он всю ночь шагал взад и вперед под липами, мрачный, как выходец с того света.

VIII Вполне естественный конец

Глава, могущая показаться излишней и без которой читатель смог бы обойтись; когда я говорю «читатель» я выражаюсь предположительно, ибо с моей стороны было бы самонадеянностью залучить хоть единого, даже среди русских. Но без нее история Пасро была бы безнравственной: за всяким преступлением должно следовать возмездие.

Красный человечек на башенных часах Тюильрийского дворца прозвонил половину шестого, ибо маленький красный человечек недавно опять появился вместе со своим новым постояльцем и мастером-каменщиком.[318] Пасро разгуливал под каштанами; чтобы убить время, он потихоньку поглощал бывшие при нем не очень-то удобоваримые газеты. Нашему красавцу-студенту порядком наскучило в этом проклятом месте, где его то и дело осаждали разные схизматики, где ему приходилось выслушивать любовные признания этих граждан Гоморры.[319] Наконец он увидел какого-то мужчину, который торопливо подбежал к пьедесталу мраморного кабана, затем обежал его вокруг, вытянув шею и озираясь по сторонам с недовольным и озадаченным видом.

У этого неизвестного человека, высокого и дородного, с невзрачной физиономией, пересеченной огромными усищами, закутанного в синий дорожный плащ, на ногах были шпоры, которыми он позвякивал от нетерпения, а в руке – предлинный хлыст, которым он похлопывал себя по ногам. Понаблюдав за ним мгновение и смерив его взглядом, как лошадь на ярмарке, Пасро приблизился к нему и поклонился.

– Вы кого-то ждете, сударь?

– А вам какое дело, молодой человек?

– Очень даже большое.

– Вы взялись за неблаговидное занятие, сударь; вы думаете, что я не заметил, как вы сейчас за мной исподтишка подсматривали?

– Вы ждете женщину, не так ли?

– Нет, сударь, гермафродита.

– Неудачное вы выбрали время для шуток.

– Хлыщ!

– Вы правы, сударь, по части телосложения мне очень до вас далеко и на весах у мясника вы потянете больше; но меня не пугает ни ваш зычный голос, ни ваша широкая кость. Поверьте мне, есть только одно-единственное превосходство – превосходство ума, а умом вот вы что-то не очень вышли.

– Что вы там еще воркуете?

– Согласитесь, а в таких делах стыдиться нечего, вы ожидаете девицу, мадмуазель Филожену, только напрасно вы ждете, разве что чудо случится, да чудеса-то нынче вышли из моды. Не придет она, ручаюсь вам головой.

– Во всяком случае, не вам ей в этом помешать.

– Не зарекайтесь, господин полковник Фогтланд.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? Разрази меня картечь! Ничего не понимаю.

– Вы рассчитывали найти здесь только мраморного кабана, а нашли двух, да вдобавок одного живого, и он готов с вами драться!

– Нет, сударь, я нашел всего только кабана и свинью.

– Вы предоставляете мне выбор оружия?

– Никак и у вас есть чувство чести! Все в мире перевернулось. Вы вообразили себя солдатом, дитя мое, вы ведете себя, как бретер. Ну, что же, вы и прогадали, и выгадали. Урок-то я вам дам хороший.

– Хватит этого покровительственного тона, вы мне жалки, хоть вы и рубака.

– Разрази меня картечь! Сопляк бунтует.

– Не подходите ко мне, господин карабинер, от вас несет конюшней!

– Хлыщ! Дай я себе волю, я бы тебя отшвырнул сапогом.

– Вглядитесь в меня получше, похоже ли, что я трушу? Мужчина есть мужчина. Знаете, что может сделать сила воли? Ваш император, чьи следы вы благоговейно целовали, был вам, как и я, всего до пупа! Да, прошли те времена, когда солдафон стоял превыше всех и награждал тумаками граждан, времена, когда перед рекрутом в карауле трубку изо рта вынимали. Вам придется со мной драться!

– Вы этого хотите, что ж, я буду драться; в буквальном переводе это будет значить – я вас убью.

– Ну, это как сказать! Плохой цирюльник как раз может искромсать щеки.

– Итак, завтра утром. Где мы встречаемся? Булонь или Монмартр?

– Монмартр.

– В котором часу?

– Назначайте сами.

– В восемь.

– Хорошо.

– Хоть всякий мужчина есть мужчина, как вы изволили изящно выразиться, я не люблю неизвестности: разрешите узнать ваше имя.

– Пасро.

– Чем вы занимаетесь?

– Студент.

– Разрази меня картечь! Жалкие харчи!

– Если бы нам не предстояло биться насмерть, я принес бы мою сумку и предложил свои услуги, чтобы сделать вам перевязку; зато в случае, если вы, чего доброго, пожелаете, чтобы я вас вскрыл и набальзамировал после того, как вы испустите дух, то честь имею просить вас считать меня покорнейшим слугой.

– Так вы медик? Мы, оказывается, с вами собратья.

– Я собрат многим людям.

– Господин школяр?

– Господин солдафон?

– Однако, разрази меня картечь! Девица-то, видно, не придет!

– Полагаю, что нет.

– Может, я понапрасну давеча погорячился? Может, вас прислала Филожена, чтобы предупредить, что не придет на свидание? Может, она больна?

– Серьезно больна.

– Вы что, ее лечите?

– Да, лечу.

– В таком случае примите мои извинения, я так грубо с вами обошелся, но я ведь не знал…

– Завтра, в восемь часов утра на Монмартре!

– Умоляю вас, скажите мне только, как ее здоровье? Что с ней случилось? Она опасно заболела?

– Какое оружие мы выбираем?

– Умоляю вас, ответьте мне! Какой вы жестокий, а еще врач! За невольное оскорбление, за оскорбление, которое я прошу вас простить мне… Ответьте мне, она тяжело больна? Она при смерти? Я побегу к ней. Отвечайте же! Если бы вы только знали, как я ее люблю!..

– Если бы вы знали, как она любит меня!

– Это моя любовница!

– Это моя любовница!

– Как, Филожена?

– Да, Филожена.

– Разрази меня картечь!

– Убей меня бог!

– Я потрясен…

– Я восхищен. Я перехватил вашу милую записку и вот пришел сюда наместо Филожены спросить у вас, по какому праву в эти три месяца, что она была моей, была единственной моей подругой, вы впутываетесь в наши отношения?

– Сначала вы ответьте! Вот уже два года как я ее содержу, так по какому же праву вы впутываетесь?

– Как! Вы ее содержали?

– Да! Самыми настоящими экю, которые имеют сейчас хождение.

– Ах, мерзавка!.. Я хорошо сделал…

– Что вы сделали?

– Ничего.

– Поклянитесь мне, что вы уже три месяца ее счастливый любовник; должен же я знать, как мне поступить…

– Клянусь Христом богом! Но и вы поклянитесь мне, что вот уже два года вы ее счастливый содержатель!

– Клянусь Мартином Лютером!

– Клевета!

– Сами вы клеветник!

– Я не говорю, что вы не пытались завладеть ею приступом, но вас отшили.

– И я не говорю, что вы не пытались пробить брешь, только понапрасну просидели в осаде.

– Какое же оружие мы окончательно избираем?

– Вы окончательно решили драться? Уж верно, чтобы отомстить за ее неприступность.

– Напротив, за ее доступность.

– Бахвал!

– Фанфарон! Вы что думаете, что можно безнаказанно вырвать возлюбленную из моих объятий! Жестоко ошибаетесь, запоздалый селадон.[320]

– Вы пришли сеять плевелы на моем поле.

– Вы пришли, уж конечно, выклянчивать себе любовь за золото.

– Эта женщина моя, я сохраню ее, я хочу ее, она мне нужна, я защищу ее от всех обидчиков, я поддержу ее! Смерть тому, кто собирается стать браконьером на моих угодьях!

– Вам придется драться, господин полковник!

– Я убью вас.

– Ваша мрачная репутация известна. Но коль скоро я не владею шпагой, да и к тому же близорук и не умею стрелять из пистолета, то попрошу вас положиться на волю случая!